Стройной, высокой была молодою,
Чуть ли не самой красивой в селе.
Нынче стучит по дороге клюкою,
Гнётся всё ниже, всё ближе к земле.
Встала сегодня опять с петухами
И, спотыкаясь, идёт на большак.
Ноги слабеют, глаза потухают,
Шум нарастает в оглохших ушах…
Можно бы вспомнить колхоз и разруху,
Три похоронки… да что вспоминать?
Жизнь не сломала – согнула старуху:
Младший-то жив, да не помнит он мать.
А и давно ль на руках-то носила,
Радуясь втайне: кормилец растёт!
Вырос. И вышло, что нет у ней сына,
Хоть и здоров и в достатке живёт.
Как-то приехал с семьёй на машине –
Ах, что за праздник для матери был! –
Только с той давней поры и доныне
Будто дорогу в село он забыл.
А на письмо иль открытку – скупится,
Хоть бы словечко – порадовал мать…
Видно, деньгами решил откупиться –
К каждому празднику стал присылать.
Только не долго их слать-откупаться,
Много ли дней у неё впереди?
Муж и два старших всё чаще ей снятся,
Кличут к себе: мол, скорей приходи!
…Вот и шоссе. Как блестит на рассвете!
Мимо летят иномарки стрелой.
Может, к ней сын на одной из них едет?
Помнится, он приезжал на такой…
С этой надеждой и с этою раной
Ходит она за село поутру.
Ей говорят: вызывай телеграммой.
Нет,– возражает,– а вдруг не помру…
Мать! Вы простите моё самозванство,
То, что я вашего сына корю.
Но не могу я преступное хамство
Молча терпеть, потому говорю:
Слушай-ка, сын! Что ж не едешь, не пишешь?
Совесть твоя неужели молчит?
Крепко ж ты сердцем оглох, коль не слышишь –
Мать,
спотыкаясь,
клюкою
стучит!