Кавказский излом

               
Я думал: жалкий человек
Чего он хочет?..
      (Лермонтов)

КАВКАЗСКИЙ  ИЗЛОМ
               

               
ГЕОРГИЕВСК

По-южному ленивый городок,
В котором только центр многоэтажный;
Который можно, не рискуя ног
Стереть, весь обойти походкой пляжной
За день, за два; в котором каждый двор
Увит лозой и утопает в розах,
И в ясный день рукой подать до гор,
Вознёсшихся над степью в гордых позах;
Которому туристов удивлять
Особо нечем: ванны грязевые;
Основанный затем, чтоб укреплять
Бессрочное влияние России
На южных рубежах, у самых врат
Твердыни  меднокаменной пророка,   
В котором знаменитый был трактат
Подписан, ныне попранный жестоко,
В котором ни один не уцелел
Кирпич от тех времён, лишь крепостная
Стена (как мне сказали – новодел)
И церковь – той два века – небольшая, 
Который роковую роль сыграл
В судьбе поэта: не орлом, а решкой…
А дальше – Пятигорск, Машук, провал.
И слава на века… Рискни, не мешкай!
Метни и ты монету наугад,
Взгляни, как Вулич, злой фортуне в очи!
В котором много лет тому назад
Я родилась, но это – между  прочим…

***
Тонкий букет разнотравья степного,          
Пуха воздушный балет…   
Я дегустатор довольно хреновый,
Здесь не была десять лет,
Но позабыть этот зной, этот запах
Пыли, нагретой земли  –
Вся в дождевых бестолковых накрапах…
Горы вдали – корабли
Над ходуном расходившимся морем
Ветром волнуемых трав.
В будущей жизни сочтёмся, поспорим,
Кто был виновен, кто прав,
Призрак непрошенный, не до тебя мне,
Слышишь, здесь солнце и юг,
Музыка ветра, поэзия камня,
Змейка, Бештау, Машук.


***               
Ты уехал туда, где Пушкин два года томился в ссылке,
Я – назло тебе - туда, где Лермонтов погиб на дуэли,
Где Эльбрус в ослепительно-белой чалме, где прожилки
Ледников, водопады, скалы, просветы ущелий
Молчаливо взирают на то, как сходят с ума народы
Уже столько столетий, и нет ни конца, ни края
Их бессмысленной бойне – в краю, где такие закаты, восходы,
И какого, казалось бы, надо вам… Понимаю:
Лучше молча сидеть на песке и смотреть на речные блики,
Чем копать эту тему, чреватую пошлостью, общим местом, -
Всё, что можно было сказать, уже сказано в «Валерике»  –
Ограничиться можно было бы тонким намёком с глубоким подтекстом…
Да, конечно, когда-нибудь этот вид себя уничтожит.
Или…Тут одна женщина мне – вулканолог –  сказала,
Что Эльбрус только спит, и в любую минуту зашевелиться может,
И если его разбудить, то будьте уверены: мало
Никому не покажется: пепел в районе Ростова
Вулканический обнаружен (смотри расстоянье по карте).
Ну смешно: за державу болею, народы хочу помирить, а мириться с тобой не готова.
Чего только я ни наговорила тебе  – в запале, в азарте…



***
Когда по парку Кисловодска
Вдоль речки пенисто-жемчужной
Идёшь, тебе уже ни плотской,
Ни платонической не нужно
Любви – лишь воздух этот горный
И этот мостик невесомый,
Нависший над огнеупорной
Струёй грохочущей, несомой
Уклоном местности покатым,
Напором вод неотвратимых;
Когда бурлящим перекатом
И радугой над ним – простим их
За равнодушно-горделивый
Их блеск и холод их объятий –
Любуешься, то быть счастливой
Без этих встреч, мероприятий
Приевшихся не то что можно 
Вполне – вдвойне необходимо,
Когда ступаешь осторожно
По скользким валунам, хранима
Неважно кем – судьбой ли, Богом,
С которого и взятки гладки,
Над обезумевшим потоком,
В бессильном бьющемся припадке.


***
Вон с той скалы, похожей на крючок
Или на клык чудовища морского,
Они решили броситься в поток,
Чтоб в лучшем из миров родиться снова,
Где их никто не смог бы разлучить,
Где места нет вражде семейных кланов -
Жемчужная внизу лишь вьётся нить
Реки, да шелест вздыбленных платанов
Доносится до слуха из глубин
Таинственно-тенистого ущелья,
Шум заглушая мчащихся машин,
В которых изнывают от безделья
Кто лёгок на подъём, чей кошелёк
Даёт возможность поглазеть на замок,
Воздвигнутый во славу тех, кто смог
Из временных и прочих выпасть рамок.


***               
Как жаль, что ты не видел водопада! –
Весь взмыленный, как терский жеребец,
Весь в пене – будто с гор сбегало стадо
Архаров или бешеных овец;
Как яростно вколачивал он струи
В речные камни, распылял свой пыл,
Как на него надеть хотелось сбрую!
И в каждым вдохе смертный воздух пил...
Как на своём гортанном он ругался
Наречье, припадал к сырой земле
В намазе бесконечном, низвергался
Из круглого отверстия в скале,
Как мучился, как сердце рвал на части
И вырваться хотел из этих стен, 
Воистину, шекспировские страсти, -
О как ему хотелось перемен!
Затихнуть, обрести успокоенье
Уснуть навек, истратив свой запал,
Пресечь весь список бед в одно мгновенье…
Тогда бы ты меня не презирал.


УЛИЦА ЕРМОЛОВА В ГЕОРГИЕВСКЕ
               
Даже в названии местной станицы –               
Скажем, «Незлобная»,  - память               
О передышке недолгой хранится
Что ж, ни отнять, ни прибавить
К летописи опалённой ни буквы
Строчной, что было - то было.
Сколько же можно развесистой клюквы,
Ложно-геройского пыла,
Тяжести этой, для всех непосильной,
Гнева природы усталой…
Впрочем, табличку с названием пыльной
Улицы - в честь генерала,
Что выжигал немирные аулы
Вместе со всем населеньем, -
Вспомнишь – поймёшь, почему у них скулы
Сводит от нас, со смиреньем…


***               
Cосланный в Калугу за отказ               
Русскому повиноваться Богу,
Он, когда услышал первый раз
«Выхожу один я на дорогу», -
Гунн свирепый! - весь затрепетал,
В слух, как говорится, обратился…
Хорошо язык, однако, знал.
Впрочем, он же многому учился,
Башковитый был, не зря ведь стал
Он вождём -  его  боготворили…
- Кто это -  пророк? Кто написал
Эти строки, кто он? – Объяснили:
Автора, мол, нет уже в живых.
- Кто его убил  –  уж не мои ли?
Если  - да, известно, кто из них?
Да, конечно, он бы и в могиле
Отыскал убийц, и был бы крут
На расправу, как и все шамили:
Учинил бы шариатский суд…
- Нет, его свои же и убили.
Как тебе картинка – ничего?
Вышибло слезу от умиленья?
Говорят, он долго головой
Искренне качал от сожаленья,
Наконец  задумчиво изрёк:
- Да, страна богатая -  Россия,
Что один безвестный ей пророк!
Горцы все ведь нервные такие…



***
Когда, словно детские страхи –
Невнятны, загадок полны, –
Ползущие, как черепахи
Чудовищной величины
Навстречу, они вырастают,
И, взору воздвигнув заслон,
Когда над тобой нависают,
Со всех наступая сторон, -
Пестры, неприступны и хмуры,
И солнечный луч – камнерез -
Скользя, проявляет фигуры
Драконов, уродов, принцесс,
Доступные взору любого -
Достаточно лишь захотеть
Задобрить сей камень суровый,
То жёлтый, то красный, как медь,
Похожий – голодным туристам
В насмешку - на ломти халвы,
Поросший то мхом бархатистым,
То клочьями дикой травы,
И белый червяк водопада
Вдали извивается так,
Что большего счастья не надо -
Лишь видеть бессолнечный мрак,
Застыв над бездонным каньоном;
И марганца чёрный налёт,
Как лицам горянок точёным -
Загар, этим скалам идёт -
Громадам, ровесницам мира,
Не знающим меры ни в чём,
Ручей между ними - проныра,
Чинара шумит над ручьём, -
Наверно, ошиблась я веком,
Хоть этот не столь уж и плох,
Я в будущей жизни абреком
Хочу быть, суди меня, Бог!

***
Что нам сулит очередной виток
Дороги, прилепившейся к отвесной
Стене, над речкой, точно кипяток
Бурлящей и клокочущей, из тесной
Расщелины стремящейся на свет
Долины, притаившейся за склоном,
Утыканным деревьями, вослед 
Кивающими кронами, и что нам,
Грызущим напряжённо карандаш,
Порука круговая оборотов
Причастных, каждый выразить вираж 
Пытающихся гибельных полётов
По горным трассам –  точно серпантин
Изгибы гор обвил – по кромке ада,
Где трупы искорёженных машин
Застряли, убежавшие распада...


***               
Разговорились с пожилым чеченцем -
С «кавказской национальности лицом»,
Пока я обтиралась полотенцем,
А он сидел, смотрел на водоём
С водой лечебной, сероводородной,
Горячей, между прочим, здесь зимой
Купаются, ручей бежал свободно -
Ничей он, слава богу, твой и мой...
Нормальный дед, настроенный лояльно,
Как в старину сказали бы, – мирной -
По отношенью к власти федеральной,
Нормальный разговор пошёл, простой,
О том, что от войны лишь волки сыты,
А овцам плохо жить во все века:
То, говорит, шакалы-ваххабиты
Мутят, то федеральные войска
Хватают без разбору всех – за дело
И просто так, страну – обидно,  да,
Что развалили... Над землёй редела
Вдали хрестоматийная гряда.




***
Всё-таки жаль, что камера фотоаппарата
Не способна передать всё, что вмещает в себя человеческий глаз -
Все теневые складки гор фиолетово-синеватых,
Всю перекличку планов – ближнего, дальнего… Целый час
Мы простояли на Машуке, возле местной телевизионной башни,
Любуясь видом Бештау, свинцово-сизым отливом скал.
Затем дорога петляла, юлила, крутила шашни,
Никак не хотела вывести нас к подземному озеру Провал,
Возле которого Печорин, переодевшись черкесом,
Пугал «водяное общество», демоническую личность изображал…
Затем, одержимая вечно юным каким-то бесом, 
Я взгромоздилась на одну из живописнейших скал, 
Чтобы сфотографироваться над пропастью – ради дешёвого понта:
Это, мол, я, а подо мною – Кавказ,
Так, чтобы в кадр попали окрестные горы,  линия горизонта…
Неудивительно, что к месту дуэли попасть мы не смогли в этот раз.


***
Не хотелось бы уподоблять стихи японским туристам,
Для которых главное – запечатлеть себя на фоне любой
Достопримечательности… Но как устоять перед этим искристым
Озером с его необыкновенного цвета водой -
То сине-зелёной, то ярко-синей, в зависимости от освещенья,
Напоминающим вставленный в малахитовую оправу аквамарин
Благодаря зелёным склонам с полосками света и тени,
Устремившим в заоблачные эмпиреи острия вершин…
Банальнее сравнения не привести, хоть весь глоссарий
Перебери, всё равно их набор ограничен и скуп.
А ты думала, в твоём воображении, как на южном базаре,
Всего навалом – от астраханских арбузов до каракулевых шуб,
И достаточно пальцами щёлкнуть, чтобы всё это перед тобой разложили…
Как сверкает монета на солнце, как приплясывает она, погружаясь на глубину -
Под действием сероводородного газа – нам объяснили.
Бери, что предложено, оптом и брось им ещё одну.


***
Из всех его местных имён только тюркское – Мингитау -
Запомнилось мне и – не помню, чьё именно – Шат-гора –
С детства ещё, когда Лермонтова первый раз прочитала…
Когда наш автобус подъехал к подножью, лил дождь как из ведра,
Облака цеплялись своими волокнами за вершины
Окружающих гор или те не хотели их отпускать.
Я понимала и тех и других, мне будут долго сниться эти картины…
Перепад высоты уже здесь давал о себе знать.
Впрочем, я адаптировалась к разряжённому воздуху скоро
И решила, что раз голова в порядке, то не пора ли уже в альпинистский поход…
И пока вагончик покачивающийся фуникулёра
Продирался сквозь облачность, и кое-кому было плохо от
Резкого подъёма, я смотрела вперёд по ходу движения,
Но не видела ничего, кроме молочной белизны
Тумана, в котором мы плыли, поэтому впечатление
Осталось размытым, как чёрно-белые сны…
Одно утешение: в детстве я видела издали несколько раз  - никогда не забуду -
В ясное утро на горизонте алмазную цепь
Главного хребта, и чуть в отдалении –  это двуглавое чудо,
Победоносно венчающее южнорусскую степь.


***
На высоте три тысячи пятьсот,
Где ни орлов парящих, ни потоков
Влекущих, никаких земных красот,
К душе и к сердцу льнущих, от наскоков
Порывистого ветра никаких
Укрытий, кроме станции «канатки»,
Дыхание обрёл второе стих,
На темы экзотические падкий.
На высоте, где холод – круглый год,
Где скалы красно-буры от железной
Руды, и под ногой – неверный лёд,
Я в позе демонической над бездной
Запечатлеть себя, чтоб предъявить
Небесным силам – совершенством линий
И новизной решенья удивить, -   
Хочу - пусть обвинят меня в гордыне!


***
Осколки ли горных пород,
Обрывки ли горских баллад…
Какой-то нестройный плывёт
Пред мысленным взором парад
Дневных впечатлений, теней
В горах проведённого дня –
Друг к другу прижатых камней,
Реки, чья глухая возня
Внизу обещала покой
Надёжный, как вал крепостной,
Как образ – незыблемый – твой,
Не властный уже над душой.