…Я перетёк как жидкий воск из мастерской Мадам Тюссо в другую жизнь, где нет любви, где нет тебя и боли нет. А ты всё так же, как всегда, изобретаешь колесо, чтоб на основе колеса изобрести велосипед. Ты продаёшь своё тепло за Гонолулу и Пирей, за пятизвёздочность жилья, цедя сквозь зубы: «Эй, гарсон…». А я в своём степном раю на солнце сохну, как пырей, по той, что много лет назад мне посулила сладкий сон, по той, чьи руки целовал в слепом дурмане нежных грёз, ловя желания твои, читая мысли на лету.
Я виноват был в том, что я не Монте-Кристо и не Крёз, что не Armani и не Boss мою скрывали наготу.
…Хрустальный кубок опустел, и пересох живой ручей, погас очаг, его золу рассеял ветер без следа. Затем настали холода и я, продрогший и ничей, блуждал в трёх соснах и блудил, отправив душу в никуда…
…Нет, я не встану никогда под пыльный шёлк твоих знамён, я окна настежь распахну, закрою двери на засов. Соринка в атомных часах не поменяет ход времён, но может запросто сломать начинку атомных часов. Я с болью вырву из души воспоминанья, имена, я обращусь к часовщику, и он починит мой уют, но это завтра, а пока - кольцом сосновая стена, внутри - ни радости, ни слёз, и даже птицы не поют.
…Пожалуй, каждому своё. Тебе на яхту, мне в метро. Я не пытаюсь всё вернуть, ведь мы давно уже не те. Ты знаешь, я пишу стихи. И если слово – серебро, я начеканю тонны слов, слагая гимны Пустоте…