Михаил Кукулевич
Стихи о питерских реках
Мало найдется на Земле городов, ну, разве что Венеция и Амстердам, так тесно связанных с водой, как Питер. Он не только построен вдоль берегов могучей Невы и ее притоков,
он весь пронизан сетью каналов и речек. У них разная судьба – одни отслужили свое и погребены под слоем земли, другие, наоборот, живут полноценной жизнью, привнося неповторимы колорит в лицо Города. В этом сборнике собраны стихи, так или иначе связанные с водной стихией. Часть из них написаны в давние года, другие – только что, но все они – продолжение этого неутихающего чувства любви.
Александру Семеновичу Кушнеру
Часть I (старые стихи)
1.
Реки Крестовки стылая вода
Взлохмачена усилием гребца
Последнего. Ему не жаль труда,
Он к призраку Елагина дворца
Стремит свою послушную байдарку.
Осенний день. Ему, наверно, жарко
А мы с тобой простынем на ветру
И зачихаем завтра непременно.
Последний лист, последний во Вселенной
Ведет свою неравную борьбу
Со Временем. Оно его сильнее.
Гребец проплыл. Крестовка цепенеет.
Последний лист звенит у наших ног.
2.
А листья слетают в ладони канала
И Спас осеняет их тихий полет.
Теперь бы приехала, и не узнала
Ты нашего города: ночь напролет
Все падают, падают, падают листья,
Шуршат под ногами обрывками снов.
И некто Художник веселые кисти
До времени спрятал. Основа основ –
Гравюра на смену спешит акварели:
Дрожащие краски, размытые сны –
Теперь не до них. Они молча сгорели
На дымных кострах из остатков весны.
Но ты приезжай! Тебе надо приехать!
По нашему Саду побродим вдвоем.
Ни холод, ни дождь – нам они не помеха,
Нас Марсово поле согреет огнем.
Канал Грибоедова в ночь нас заманит,
На Мойке зажгут для тебя фонари.
Но ты не смущайся! Такого вниманья
Достойны все те, кто не спит до зари.
Потом мы вернемся к знакомой ограде –
Владенья души обошли мы кругом.
И молча прочтем друг у друга во взгляде,
Что осень не осень, когда мы вдвоем.
3.
Я на Троицком очнулся мосту,
Я на воду поглядел с высоты –
Вот и жизнь моя ушла в пустоту,
Не единой не оставив мечты.
А когда-то как кораблик плыла,
Петь любила и читала стихи.
Как кораблик, потому и сплыла
За свои и за чужие грехи.
А над Питером плывут облака,
Стихотворный соблюдая размер.
Этот город сотворен на века,
Мне являет и укор и пример.
Говорит, что ж ты заснул на посту,
Что ж ты в жизни так немного успел?
Я на Троицком очнулся мосту,
Я на воду с высоты посмотрел.
4.
Всех примирив названьем Питер,
Застыв в молчанье над водой,
Он слезы мне когда-то вытер
Своей спокойной красотой.
Он мне сказал: грустить не надо,
За все заплачено сполна,
И будет общей нам наградой
Крутая невская волна.
Когда, разбужена норд-вестом,
Она о серый бьет гранит…
И понимаешь – лучше места
Душа в запасе не хранит.
5.
Когда отрава праздника отхлынет
От невских ошалевших берегов,
И город снова вид пристойный примет
Над гладью вод, прозрачен и суров,
Тогда и я, наверное, приеду
Под сень своих зеленых Островов, –
Не отмечать моральную победу,
Искать забытых тишиною слов.
Мешает шум. Кому нужна огласка?
(Как Соколов отметил между строк)
Куда милей дождя скупая ласка,
И с запада летящий ветерок.
Куда милей с Дворцового причала
На палубу дрожащую ступить.
И все забыть. И все начать сначала.
И с Городом, как с Богом, говорить.
6.
На закате
И такая нахлынет тоска –
Не пройти, не проехать…
Серым саваном станет река,
И нелепой прорехой
По реке пароходик смешной,
С разноцветной, нелепой трубой,
Только нам – не до смеха.
Не до смеха, конечно же, и не до слез,
Не до ломаных, трагикомических поз:
Мы устали, устали, устали…
Мы гранитными плитами стали,
Стали серым асфальтом пустых площадей,
Двойниками когда-то здесь живших людей;
Нас они б не узнали.
А когда нас немного отпустит с тобой,
Мы вернемся к реке. Пароходик смешной
Увидав, мы ему улыбнемся
И очнемся, очнемся, очнемся!
Потому что, какая ж беда,
Если солнцем пылает вода!
7.
Из твоего окна видны:
Нева, торец адмиралтейства,
Кулисы праздничного действа
На вечном празднике весны.
О, в этом праздничном окне
Видны порой такие дали,
Что утолить мои печали
Они сумели бы вполне.
Но только жаль, дружок, что я
Смотрю в такие окна мало
А за моими – толчея
И неухоженность вокзала.
И я все дальше от Невы,
И мне все реже снятся Ростры
И возвращаться так непросто
К началу прожитой главы
И я шепчу себе порой,
Осатанев от лицедейства –
Нева, торец Адмиралтейства,
Стена Кунсткамеры родной.
8.
Я дойду, и рукой обопрусь
О знакомый сырой парапет,
Я скажу себе тихо – не трусь!
Что за страх через тысячу лет?
Все, что было, того уже нет,
Боль растаяла в сонной реке,
Но таинственный матовый свет
Вдруг скользнул холодком по руке.
Это вовсе не Стикс, мой дружок, –
Это Карповки плавный изгиб,
Это славный ее бережок
Зеленеет под кронами лип.
И совсем не Элизий, о нет,-
То шумит Ботанический сад.
Он такой же листвою одет,
Как и тысячу весен назад.
Почему ж ты не можешь никак
Удержать навернувшихся слез?
Почему не забудешь, чудак,
Этот ярко-зеленый откос?
За спиною скрежещет трамвай,
Еле вписываясь в поворот.
Ты вернулся уже, так встречай
Всех, кто там, за рекой тебя ждет.
9.
Сонет.
Интересно, пахнет ли сейчас корюшкой город?
Проплыл ли уже по Неве из Ладоги лёд?
Я, конечно, увижу это и сам, но не скоро,
Лишь когда меня поезд на Московский вокзал привезёт.
Жить в разлуке, наверное, всё-таки можно,
Слава Богу, есть память, и она не подводит пока,
Но одно дело помнить, как себя ведет по весне река,
А другое – гранит ее трогать рукой осторожно.
Нет, не слабеет, не проходит эта любовь никак,
Хотя, казалось бы, как можно любить камни?
Но если взять любую страницу моего дневника,
Станет понятно, что все новое начинается в давнем.
Что ж тут удивительного – ведь душа наша – память,
И мы живы до той лишь поры, пока она с нами.
10
Белая ночь в Гавани.
На Васильевском зелени мало,
Много света, и ветер в лицо.
И уходит корабль от причала,
Замыкая пространство в кольцо.
Посмотри-ка: в квадранте заката
Полыхают поверхности вод
Мы прошли с тобой точку возврата,
Нам теперь лишь вперед и вперед.
Где-то там, за кронштадтским гранитом,
Село солнце за линзу воды,
И вечерней печалью облиты
Наши души в преддверье беды.
Но не бойся, её не случится,
Город нас от напастей хранит.
Остывает нагретый гранит,
И покой в наши двери стучится.
11.
Сфинксы
1
Устали гранитные лапы,
Их путь сквозь века далёк.
И левый смотрит на запад,
А правый глядит на восток.
И с;ней острее стали
Грозный пролет моста,
Глаза их полны печали,
И сомкнуты их уста.
Свои огневые воды
Уносит в закат Нева,
И тем, кто хочет свободы,
Совсем не нужны слова.
13 сентября 2006
2
Из жарких мирных Фив в балтийский неуют…
Снега, дожди секут, грохочет канонада,
Свинцовая Нева не ослабляет пут,
И солнце точит луч о шпили Петрограда.
Их каменным сердцам нет дела до людей,
Хоть вековая грусть в их сущности разлита,
Трагедия земли, трагедия идей,
Неспешных этих вод и древнего гранита.
12.
На Крестовском острове.
Что меня с детства волновало
И продолжает волновать:
Волна, что плещется устало,
Ее размеренная стать.
И запах водорослей острый,
Напоминающий о том,
Что дом не материк, а остров,
Плывущий в небе голубом.
И доски старого причала
У эллинга гребных судов,
И невозвратное начало
Неповторяющихся снов.
И яблонь розовая заметь,
Крестовки стылая вода,
И отлетающая память –
Туда, в далекие года.
13
Б.Л.
Ты мне спасенье, Карповка
За все мои мытарства
К воде твоей стоячей
Душою припаду.
Что потерял – не спрячу,
Зато себя найду.
От этакой находки
На сердце благодать:
Вот катерок неходкий
Твою тревожит гладь.
И налетевший ветер
Деревья шевелит,
И мне за все на свете
Ответить предстоит.
14.
Что-то вновь меня тревожит,
Уплывает день в Залив.
Академия Художеств,
Сфинксы из далеких Фив.
День прошел – и жизнь проходит.
Не заметишь – и пройдет.
Завтра белый пароходик
Меня в дюны отвезет.
Завтра! Вот она, удача!
Ведь, у Времени учась,
Я сегодня плыл бы плача,
Завтра буду плыть – смеясь.
15
Где волны балтийские мерно
Качают тяжелый бушприт,
Где узкая тень Крузенштерна
Ложится на мокрый гранит,
Где солнце, пройдя сквозь преграды
Отточенных шпилей и туч,
Кидает в лицо Петрограду
Последний, безжалостный луч.
Там ночь, просквозив под мостами,
Их руки воздев к небесам,
Негромко стуча дизелями,
Кружится по старым следам.
Так Время крадется за нами,
И, в предощущенье конца,
Незрячими смотрят глазами
Сиротские стены дворца.
16.
Я на Каменном острове. Лето.
Тихо плещется Невка у ног
И звучит в отдалении где-то
Духовой басовитый вальсок.
Это в парке оркестр играет,
Он в военную форму одет,
Незабытая музыка рая,
Детских лет недвусмысленный свет.
Я у неба пока под охраной,
В сердце музыка плавно кружит.
И былая сиротская рана
Зажила. Но еще заболит.
17.
Петропавловская пушка.
Мост. Нева.
У ши-цзы лицо лягушки,
Тело льва.
До маньчжурских сопок
Не достать рукой,
Их глаза глубокой
Полнятся тоской.
Великанские игрушки
У Невы –
Эти страшные лягушки,
Эти львы.
Но пристало ли бояться
Нам с тобой?
Лучше попросту обняться
Над рекой.
18.
Там, где Кронверка-река
Остров Заячий обводит
Голубым карандашом,
Жизнь уходит.
Нагишом
Плачут черные деревья,
Птиц последние кочевья
Провожая на века…
Там, где Кронверка-река
Парка стережет задворки,
Шел, туман глотая горький
Человек издалека…
Там, где Кронверка-река,
Завершая путь короткий,
Из Невы в Неву втечет,
Он кого-то позовет…
И, сверкнув Петропавловским шпилем,
Солнце выглянет из-за туч,
И на камне высоким штилем
Твое имя начертит луч.
19.
Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки,
Как нас приглашает поэт.
Вдохнем же туман этот горький –
Прекраснее воздуха нет.
Вдоль Мойки, конечно, вдоль Мойки!
А как же иначе, когда
Все платит душа неустойку
За данные в долг ей года…
Вдоль Мойки! И дальше! И дальше!
Чтоб лишнего стало не жаль!
Чтоб кто-то очнулся от фальши,
Оставив под сердцем печаль.
Чтоб сквозь терпеливую стойкость
Означилась нежность лица,
Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки.
Дойдем ли, Бог весть, до конца.
20.
И когда разводной пролет
На привычное место встал,
Белой ночи прервался лёт
Над чугунной вязью моста.
И предутренний краткий штиль
Успокоил лицо воды,
И в воде отразился шпиль,
И осколок бледной звезды.
И, как в заговоре с Невой,
На гранитном краю беды,
Отразились и мы с тобой,
Убежавшие от судьбы.
И в предутренний это час,
Сердце мучая красотой,
Город наш отразился в нас,
Каждой малой своей чертой.
И в усталых его глазах
Промелькнул, и за Охтой стих
Затаенный привычный страх
За любимых детей своих.
21.
Над Большою и Малою Невкою,
Над Большою и Малой Невой
Снег идет, и винить в этом некого –
Это просто заряд снеговой.
Снова тучами небо затянуто,
А за тучами, там, синева
И из прошлого в завтра протянутая,
Холодеет невольно Нева.
По душе мне погода дурацкая,
С безнадежностью серых дождей.
Вскормлен я стороной Петроградскою,
Молоком ее белых ночей.
Вот и кончились наши свидания:
Я, мой город, прощаюсь с тобой!
Дует в сердце мне ветер прощания,
Ветер странствий, протяжный и злой.
Что сказать тебе, о, мой единственный,
Что сказать на прощанье тебе?
Осень желто-багровыми листьями
Провела след по нашей судьбе.
Что сказать? Ведь душа моя шалая,
Непонятная мне самому,
Над мостами взлетит, и, усталая,
Растворится в осеннем дыму.
22.
Завод «Вулкан». Кольцо трамвая.
Забор кирпичный. Двор глухой.
Здесь улица, как неживая,
И чахлый сквер, как неживой.
Задворки города. Репейник.
Лопух. Бездомная трава.
Ромашки нефармакопейной
Отягощенная глава.
Вот остов эллинга гребного.
Бетонный, В ржавчинах, откос.
Устои моста Колтовского.
Река, знакомая до слез.
Здесь небо пасмурное мглисто,
Туман безрадостен и сер,
Здесь делать нечего туристу,
Аборигенам не в пример.
Но мне такое неустройство
Родного, в рытвинах, лица
Дороже праздного геройства
Себя забывшего дворца.
Ведь эта, сирая до дрожи
Земля, не ждущая наград,
Зовется тоже, тоже, тоже
Забытым словом – Ленинград.
23.
Вот замысел бесовский,
А как казался прост!
Мост Каменноостровский
И Ушаковский мост.
И проливанье влаги
Из тучи грозовой.
И первый мост Елагин,
И третий, и второй.
С театром деревянным
Бок о бок – особняк.
С усмешкой окаянной,
Из-за забора, мрак.
И дом на курьих ножках,
И стылая вода,
И листьев на дорожках
Шуршащая орда.
Безумное круженье.
Не с розою в руке.
До кораблекрушенья,
До колотья в виске.
И вдоль судьбы несчастной,
И поперек щедрот,
И сквозь деепричастный,
Нелепый оборот.
Чтобы походкой пьяной,
Добравшись до конца,
Не замечать изъянов
Любимого лица.
24.
Ни к чему с судьбою спорить:
Ошибешься при расчете –
У Никольского собора
Купола горят в полете.
Загляделась колокольня
В воды Крюкова канала.
Будет нам совсем не больно
Начинать всю жизнь сначала.
Начинать всю жизнь сначала,
Как задумано судьбою.
В воды Крюкова канала
Поглядим и мы с тобою.
Некропленою колодой
Нам любовь пророчит встречи,
И не зря мы смотрим в воду
В этот вечер, в этот вечер.
И почувствовав печально
Запах осени нестойкий,
По притихшей Театральной
Мы дойдем с тобой до Мойки.
А потом свернем направо –
Нам протянет Невский руку.
Мы поймем, что были правы,
Когда встретили друг друга.
25.
Речки Карповки
То ль устье, то ль исток…
Гренадерские казармы,
Юный Блок.
Там Аптекарского сада глубина,
Там на самом дне лежит моя вина.
Виноват я, виноват я, виноват,
Что оставил эти воды, этот Сад.
Эти воды пропадают, не текут,
Катера у пирса медленно гниют,
Запустенье. Одичанье. Все в пыли.
Будто Парки паутину здесь сплели.
Но звучит вдали охотничий рожок,
Оживает изумрудный бережок,
И пронзает грудь у левого плеча
Спица острая внезапного луча.
Засквозил вдоль речки плавный ветерок,
Зашустрил по сонной речке катерок,
Зашумели крылья-кроны надо мной,
Тень поэта промелькнула над водой.
Речки Карповки
То ль устье, то ль исток.
Гренадерские казармы.
Юный Блок.
26.
Город ночной продувает весна.
Каменный ветер, речной и садовый,
Встретившись утром на длинной Садовой,
Мрамор сырой пробуждает от сна.
И хороводы античных богинь
Из-за кулис заполняют пространство,
Где, не спеша, примеряют убранство
Кроны дерев и небесная стынь
Мойка, лебяжья канавка, Фонтанка
Кожей гусиной дрожат спозаранку,
И, выбегая на невский простор,
Зимние беды вои забывают,
И под шуршание льдин не смолкает
Прерванный хмурой зимой разговор.
Белая ночь холод выпьет до дна –
Вымыты стекла, расклеены рамы.
Вот эпилог занимавшей нас драмы:
Город ночной продувает весна!
Из глубины петербургских дворов
Выметет сор очищающий ветер,
Нам на любые вопросы ответит,
Вылечит лучше любых докторов!
Выйду к Неве – чаек терпкие крики,
На парапетах веселые блики,
Подняты к небу ладони мостов!
Здравствуй, мой город, весенний мой Питер,
Пусть о чужбину я душу повытер,
Жить без тебя я, увы, не готов!
27.
Здравствуй, белая ночь,
Где, скажи мне, моя голова?
Как и сердце мое, закружили ее Острова.
Здравствуй, белая ночь,
Я отравлен твоей красотой,
Серым жемчугом крыш,
Улетающей в небо Невой.
По Дворцовому мосту, на Стрелку,
И дальше, туда,
Где надрывно трубят,
Растворяясь в тумане, суда.
И обратно, скорее обратно,
Дорогой прямой,
По Большому проспекту,
Сквозь линий задумчивых строй.
Что же это такое, скажи,
Если знаешь, скажи!
Что за сила такая
Меня все кружит и кружит?
Даже сфинксы ответа не знают,
Молчит парапет.
Лишь, как будто прощаясь,
Встает над рекою рассвет.
Он звенит ностальгией,
Тоской предстоящих разлук.
Завтра встанут другие,
А этот – испытанный друг.
Он мне хочет помочь,
Он все ищет прощенья слова.
Здравствуй, белая ночь!
Где, скажи мне, моя голова?
28.
Невский проспект от бензина оглох,
Тащится катер по сонной Фонтанке.
Этот мотив не хорош и не плох -
Просто послышался мне спозаранку.
Просто сегодня, как и вчера,
Медленно-медленно в воду стекая
Нашим телам ничего не прощая,
Плавит асфальт неземная жара.
Сядем с тобой у Тучкова моста
На теплоход. Полетим к Петергофу!
Влага Залива прозрачна, чиста,
Там мы забудем про эту Голгофу.
Струи фонтанов уносятся ввысь!
Выше и выше! Упругим напором!
Ну, наконец-то! Скорей улыбнись!
В царство жары мы вернемся нескоро.
Купал Исаакия вспыхнет вдали,
С утренним солнышком яркостью споря,
Ветер холодный подует со взморья.
Здравствуй, прохлада! Душа – не боли!
29.
У башен Чернышова моста,
С его чугунными цепями,
Я понимаю – все непросто
И с этим городом, и с нами.
Едва ползет вода Фонтанки,
Бензина радужны разводы,
И мы с тобою, как подранки,
Бредем сквозь прожитые годы.
Слова и транспаранты лживы,
И глупо верить в миражи…
Но город, это знавший, жив
И мы с тобой как будто живы.
Часть II (новые стихи)
30.
Андрею Королеву
Если идти вдоль Фонтанки по Летнему Саду,
Если, дойдя до решетки, взглянуть за Неву,
Если, а, впрочем, иного мне счастья не надо.
Хватит и этого, чтобы закончить главу.
Вот и пришли мы с тобой, беспокойная муза
К паузе длинной среди обложного дождя.
Можно теперь отдохнуть от тяжелого груза,
В небо свинцовое с милой земли уходя.
Жизнь, ты была и сплыла, тебе больше не стоит
Ждать и надеяться – все у тебя позади.
Вот и прекрасно. И, Города не беспокоя,
Пусть захлебнется последняя песня в груди.
20 июня 2009
31.
По Лебяжьей канавке плывет пятипалый листок,
Если б не было ветра, совсем бы не плыл, а стоял.
Красно-желто-зеленый, кленовый, он будет лет сто
Потихоньку сплавляться к Неве, как к началу начал.
Может время совсем не летит, а стоит? Это мы
Неизвестно зачем поспешаем незнамо куда,
Как листочек кленовый, дождемся суровой зимы,
И исчезнем. И нас не коснется беда.
По Лебяжьей канавке пуская судьбы корабли,
И теченью ее доверяя и ночью и днем,
Мы с тобой поплывем к берегам неизвестной земли,
И какую-то очень счастливую песню споём.
22 июня 2009
32.
Лене Коновалову
На карте отчеркнут он сереньким карандашом,
Гулять вдоль него не положено, глупо, нелепо,
Конечно, красот никаких не найдешь и притом, –
Стоячей своею водою он кажется склепом.
Обводный канал, вдоль домов твоих время прошло,
Оставив следы на фабричных натруженных стенах.
Конечно, конечно, но коли на то уж пошло,
За все ты платил ленинградскую страшную цену.
И в дни наводнений, пытаясь беду отвести,
Ты переполнялся по самое горло несчастьем.
Спасибо, Обводный, и нас, если можешь, прости,
Что мы о тебе в суете вспоминаем не часто.
22 июня 2009
33.
По Карповке сонной, по Карповке тихой
Неслышный плывет катерок
Матрос с катерком управляется лихо,
Сквозь зубы цедя матерок.
И в том матерке добродушном не злоба –
Привычка к ядреным словам.
Он их произносит, наверное, чтобы
Казаться солиднее нам.
Над Карповкой сонной склонились деревья,
Шумит Ботанический сад,
Над ней облаков проплывают кочевья,
И светел их солнечный град.
И мы позабудем с тобою едва ли
Знакомый зеленый откос,
Который и в дни неизбывной печали
Глазам утешение нес.
23 июня 2009
34.
Среди крестов кладбИща
Река Смоленка вьется.
Как будто выход ищет,
На волю будто рвется.
И вот стрелой каленой
Она летит в Залив
Своей водой зеленой
Меня приворожив.
Я слышу говор слитный
Ныряющих наяд,
И парапет гранитный –
Ее простой наряд.
И сердце рвет на части
Её «прощай», «прости».
Я ей желаю счастья,
И доброго пути.
23 июня 2009
35.
М. Трегеру
Мчится времени упряжка
Сквозь жестокие века.
Речка Пряжка, речка Пряжка –
Нехорошая река.
Здесь безумием чревата
Полуночная пора,
Здесь мозги твои, как ватой
Укрывают доктора.
Но чтоб не было так лихо,
В голове звучит щелчок _
Вон по набережной тихой
Александр гуляет Блок.
Чайки что-то прокричали,
Тянет дымом от костра.
Он спокоен, он печален,
Он дотянет до утра.
24 июня 2009
36.
И не важно, что ждет меня впереди –
Я пою, как пел, я живу, как жил,
Но уснуть хочу на его груди,
Чтоб он руки мостов на меня сложил.
Чтоб качала душу мою Нева,
Чтоб с водой мне было бы по пути
Чтобы чайки кричали мне вслед слова,
Чтобы в них различал я: прощай, прости.
Но до этой минуты немало дней,
Еще ждут дела, и хватает сил.
Не напутать бы только с судьбой своей,
У которой пощады я не просил.
24 июня 2009
37.
Я хотел написать о Мойке,
Что когда то звалася Мьею,
Про рассветный туман нестойкий,
Про дома над ее водою.
И так плавны ее изгибы,
И мосты ее так красивы,
Что улыбка тревожит губы
При знакомстве неторопливом.
Инженерный угрюмый замок,
Летний Сад и его богини
И Конюшенной церкви запах,
И изысканный абрис линий
Фонарей и литых решеток
Уплывающих в перспективу
И нестойких туманов шепот,
И прощаний нетерпеливых.
Это Мойка – река влюбленных.
Это Мойка – река поэтов,
Всех, со временем разлученных,
Всех, кому не хватило света.
27 июня 2009
38.
Кронверкский пролив – протока, отделяющая
Заячий остров от Петроградской стороны
Речка Кронверка вовсе не речка!
Нет, проливом ей быть надлежит:
Остров Заячий будто сердечко
У нее на ладони лежит.
На кораблик похож этот остров,
Вместо мачты – сверкающий шпиль.
Он пролетом Дворцового моста
Проплывает в предутренний штиль.
А к полудню как пушка бабахнет,
Как куранты вовсю зазвенят,
Что-то в сердце восторженно ахнет,
От земли отрывая меня.
Оторвет и поставит обратно,
Когда кончится звон-перезвон,
И пройдя барельефом надвратным,
Над рекою прокатится он.
И над Кронверкским славным проливом,
Над сверкающей рябью его,
Я спокойно и неторопливо
Проплыву, не сказав ничего.
30 июня 2009
39.
«Уж полночь близится…»
Как могла там Лиза утопиться,
Мы понять с тобою не смогли…
Да к тому же слезы – не водица –
Что стоять и плакать на мели.
Это ж просто Зимняя канавка,
Просто рассекает Эрмитаж,
Соткалась из воздуха поправка –
Женский обаятельный мираж.
Правда, может, чересчур печальный,
Что вы, Лиза, разве можно так?
Пушкин, скажем, автор гениальный
И Чайковский в музыке мастак.
Но не повод это, право слово
По колено вымокнуть в воде!
Герман вас, дружок, полюбит снова,
Не оставит девушку в беде.
Это было нужно для затравки,
Для сюжета, черт его возьми…
Тихо стынет Зимняя канавка,
Эрмитаж тоскует за дверьми.
2 июля 2009
40.
Канал Круштейна. Новая Голландия.
Пух тополиный на воду летит
Матросский клуб. Трамваев вакханалия,
Дворец Труда загадочно глядит.
Обычное творенье Штакеншнейдера,
С чертами вырожденья на лице,
А за рекой, расчерченный рейсфедером,
Васильевский напомнил об отце.
Пособие проштрафившимся школьникам –
Чтобы они исправиться могли,
Канал Круштейна странным треугольником
Сереет на поверхности земли.
2 июля 2009
41.
«В воды Крюкова канала поглядим и мы с тобою…»
Ведь изящней колокольни, чем у Крюкова канала,
Я нигде и не увидел, хоть объездил много стран.
Она тихо и спокойно в зеркала воды глядится,
Звон ее неторопливый льется плавно сквозь туман.
У Никольского собора пахнет дальними морями,
В облаках над ним витают души скорбных моряков,
Мы помолимся неслышно, и прохладными руками
Свечки желтые затеплим у любимых образов.
И дойдя потом неспешно до шершавого гранита,
Вдоль канала, вдоль канала мы пройдем рука в руке,
Потому что память наша серым жемчугом разлита
Здесь и только, здесь и только. И пульсирует в виске.
7 июля 2009
42.
Речка Екатерингофка полноводная, представьте
Не задумчивая вовсе – катера по ней снуют.
Острова и даже парки. Даже парки? Ах, оставьте!
Там всего один. Зато он обещает нам уют.
По Бумажному каналу корабли, увы, не ходят,
Таракановку и вовсе таракан проходит вброд.
Но названья не забыты – помнят, помнят их в народе:
Всякий старый ленинградец и во сне их назовет.
По Бумажному каналу я кораблик свой пускаю –
Пусть плывет фрегат бумажный по зачуханной воде
Я ведь тоже, я ведь тоже ничего не забываю –
Вот название забудешь, и, конечно, быть беде.
7 июля 2009
43.
Ах, ты, ох, ты!
Речка Охта
Не в деревьях и траве –
Ты змеей ползешь к Неве.
Между серых стен фабричных,
Как приток ее привычный.
Ты – рабочая река,
Вот тебе моя рука.
Ни особняка, ни дачи
Не найдешь по берегам:
Все, увы, теперь иначе –
Сталь с бетоном пополам.
Раз вздохну: проходит время…
Подожду, вздохну опять.
Время было бы не бремя,
Если бы крутилось вспять
7 июля 2009
44.
Из болот непроходимых,
Рядом с Колтушами, там где
Академик Павлов мучил
В остром опыте собак,
Вытекает тихо речка
Под прозванием нерусским,
Под прозванием не нашим, –
Это речка Оккервиль.
Что за странное названье?
И откуда появилось
На земле чухонской этой,
Заболоченной земле?
Жил когда то здесь полковник,
Нет, не наш полковник, шведский,
Он носил фамилью эту,
Это имя – Оккервиль.
И имел полковник мызу.
Эту мызу и прозвали
По фамилии владельца,
А за нею – реку тож.
Как побили под Полтавой
Мы заносчивого шведа,
Так и здесь, в болотах этих
Все откликнулось бедой.
И не стало этой мызы,
И полковника не стало
Ну а речка? Речка – память.
Что ей? Знай себе, течет.
8 июля 2008
45.
Речка Ждановка мне, безусловно, знакома,
Сколько раз вдоль ее берегов проходил.
Ну, а как же иначе – ведь я здесь как дома.
Быть не может, чтоб Ждановку я позабыл.
Ведь от Малой Невы прямо в Малую Невку
Можно речкою Ждановкой взять и приплыть,
Мы такую с тобой совершим кругосветку,
Чтоб о детстве своем никогда не забыть
И пусть слышен порою здесь рев стадиона,
В глубине своей остров Петровский так тих,
Он, как в юности нашей, приют для влюбленных,
Он как в люльке качает задумчивый стих.
И пусть с моста Тучкова грохочут трамваи,
Пусть моторы ревут на проспекте Большом,
Здесь, на Ждановке, мы обо всем забываем,
Здесь спокойно с тобою нам и хорошо.
8 июля 2009
46.
Невка Средняя – ты середина души
Тут и слов не найдешь. Все они хороши
Для других, на тебя не похожих.
Не для тех, кто здесь долгие годы прожил,
Не для тех, кто как жизнью тобой дорожил –
Для случайных прохожих.
Над Елагиным музыка плавно плывет,
Под мостом дизелями стучит теплоход,
Львы на Стрелке глядят недовольно.
Это родина наша, мой друг дорогой,
Это наша судьба. И не будет другой,
Как бы ни было больно.
На Крестовском и Каменном липы цветут,
Пусть не часто с тобой мы встречаемся тут _
Разбросала нас жизнь, разбросала.
Невка Средняя – нашего детства река,
Недалеко плывешь ты, но издалека:
Не начать нашей жизни сначала.
8 июля 2009
47.
Речка Каменка, речка Глухарка,
Что текут посреди лесопарка,
Неизвестны почти никому.
Да и я не видал их ни разу,
Хоть на карте видны они глазу,
Не картографу лишь одному.
Начертил их картограф дотошный
И теперь уже стало возможным
И на местности речки найти.
Мы с тобою бродили, устали
И от радости аж закричали,
Повстречав их на нашем пути.
Эти тихие скромные речки,
Голубые прозрачные свечки
Что под питерским небом горят.
Листья кружатся неторопливо,
Их теченьем относит к Заливу,
Под негромкий гобой сентября.
9 июля 2009
48.
Речка Волковка – речка печали
Мы обычно ее посещали
Не по самым веселым делам.
Кто-то умер - его хоронили,
Ну а этого мы не забыли,
Приходили по памятным дням.
И на Стикс эта речка похожа,
Здесь тоска пробирает до дрожи
Деться некуда нам от тоски
Души плавают в питерском небе,
Не о хлебе они, не о хлебе –
Вечность их забирают в тиски.
Окликаю знакомые тени –
Добрый Дельвиг и страстный Тургенев:
Не узнать их, конечно, нельзя
Здесь в тумане речном предрассветном
Время мчится совсем незаметно,
Скоро с вами увижусь, друзья!
10 июля 2009
49.
А Грибоедовский канал не переименован,
Екатерининским ему, по счастию, не стать.
Народоволец ждал царя. Кровавая основа
Определила на века страны родимой стать.
Но Грибоедовский канал не принял этой славы,
Нет, не ступала вдоль него кровавая нога,
И если б на свиданье шли, то были бы не правы,
Когда б для встреч искали мы другие берега.
Пройдя меж серых колоннад Казанского собора,
И львов-грифонов покормив взволнованной рукой,
Мы вдруг поймем, что для любви не нужно долгих сборов:
Вот фонари зажгут, и все: прощай навек покой.
И Грибоедовский канал, удобный для знакомства,
(Как Кушнер некогда сказал и был, конечно, прав),
За то и будет обелен навек в глазах потомства,
Что в наших сохранил сердцах гостеприимный нрав.
10 июля 2009
50.
Затевает небо стирку
Дела – выше головы.
Вьется речка Монастырка
Средь некошеной травы.
А за нею Лавры старой
Золотятся купола,
Облака гуляют парой,
Ночь балтийская светла.
Погрустим с тобой немного,
Наглядевшись в воду всласть.
В рассужденьи самом строгом
Жизнь, конечно, удалась.
10 июля 2009
51.
Защититься больше нечем –
Отовсюду боль видна.
Было много Черных речек,
А запомнилась – одна.
Льдом была она покрыта,
И не ведала вода –
Рядом с ней была убита
Наша слава навсегда.
Не сумели мы поэта
Защитить от клеветы.
Речка Черная, рассвета
Не заслуживаешь ты.
Впрочем, речка ль виновата?
Что ей наша жизнь – момент.
Облака плывут, как вата,
Стынет горький монумент.
11 июля 2009