"Поэты все слепцы в какой-то мере..."
(Иосиф Бейн)
Иосиф Бейн родился в 1934 г.в Шепетовке (Украина)
Поэт поколения Бродского - пути двух поэтов и в жизни и в творчестве не раз пересекались. Бейн даже сумел в 1962 году переправить в США экземпляр сборника стихов Бродского, по которому там была издана книга.
Иосиф Бейн приехал в Израиль из Риги в 1971 году. Приехал, оставив в прошлой жизни обвинения в тунеядстве, ссылку на северное поселение в Архангельскую область, попытку упрятать в психиатрическую лечебницу…
В Израиле он был дважды удостоен литературной премии им. Голды Меир. Однако ни одной книги стихов за всю жизнь у поэта так и не вышло.
Приехав в Израиль, Бейн в Хайфе пятнадцать лет был хранителем городского парка скульптур и строительных площадок, проще говоря, сторожем. Похоронил жену. Дети разъехались. Государственную квартиру отобрали. А в той, что он теперь живет, несколько лет назад случился пожар, уничтоживший бесценные архивы и фотографии.
Сегодня поэт слепой как Гомер и живет один на более чем скромную пенсию. Здоровье его плохое, а самая большая беда – слепота. Но слепота, это только медицинский диагноз, а не состояние его поэзии. Только благодаря своей феноменальной памяти, Иосиф не только сумел восстановить то, что было написано прежде, но и продолжает сочинять свои замечательные стихи, в буквальном смысле начитывая их каждому, кто готов слушать и записывать.
Публикации: Стихи Иосифа Бейна были напечатаны в газете “Русская мысль”, журналах “Грани”, “Континент”, в антологии Константина Кузьминского “Голубая Лагуна” и в поэтическом сборнике "Серебряный стрелец. поэзия 2009".
Лауреат международной литературной премии "Серебряный стрелец - 2009", победитель в номинации "Гражданская лирика" (2009)
«Глаза мои сухи, как порох,
И горло пересохло в спорах;
У опозоренных позеров
Лица не видно за прыщом,
И зреет яблоком раздора
Скупое слово приговора,
И бесконечны коридоры,
Где выход тоже запрещен».
(И. Бейн)
ИОСИФ БЕЙН. СТИХИ
____________________________
МНЕ ВСЁ РАВНО...
Любимым сестрам Фаине и Дине
Мне всё равно, о чём теперь писать.
О городах ли, древних как проклятье,
О листьях падших, об опавших платьях,
Про всё, что можно и нельзя поднять.
Мне всё равно, о чём теперь писать
О женщинах Б-г весть какого сорта,
О жемчугах иль о воротах порта,
Где пьяный грузчик вспоминает мать.
Мне всё равно, о чём теперь писать,
Дуб связан с вязом или с хризантемой,
Я болен был всегда одной лишь темой
И повторяю снова и опять:
Мне все равно, о чем теперь писать,
О Рипсе в гипсе, юноше из Риги,*
Себя сжигавшем, о сожжённой книге -
Не повернуть реки таланта вспять.
Мне всё равно, о чём теперь писать -
О гнездах человечьих или птичьих.
Мне выбор темы нынче безразличен,
Как безразлична спящему кровать.
Мне все равно, о чем теперь писать-
Все вместе проклинаю или славлю.
Я все равно Большой базар оставлю,
Чтоб не вернуться к торгашам опять.
Мне всё равно, о чём теперь писать.
О правде человеческой, о праве,
О Праге, уместившейся в овраге –
На Палаха пал жребий полыхать.**
Мне всё равно, о чём теперь писать -
Любое слово – это только проба.
Пера жар-птицы, любящей до гроба
Вдали от всех охотников летать.
Мне всё равно, о чём теперь писать -
О флоте, о фаготе, о де Голле,
О слоге, о предлоге, о глаголе,
О рифме «убывать» и «убивать».
Мне всё равно, о чём теперь писать -
О беленьких сорочках и сороках…
Завидую скончавшимся до срока,
Которого теперь ни дать, ни взять.
Мне всё равно, о чём теперь писать -
О каторге, о ярмарке, о карме,
О тесной словно кладбище казарме,
Где нам поэтам негде лечь и встать.
Мне всё равно, о чём теперь писать -
О пламени, чей пыл на пыль истрачен,
О племени, не ведавшем удачи,
Не знающем, что значит благодать.
Мне всё равно, о чем теперь писать:
О горе, об Изгое, о Гомере -
Поэты все слепцы в какой-то мере.
Приходит час на зеркало пенять.
И рожа не крива – крива дорога,
Где пешеходных знаков слишком много,
Шагай, да только успевай читать
Лжи алфавит, всю азбуку ОРУДа***
- «Идите!»,
«Стой!»,
«Лицом ударьте в грязь!»
…Пусть к счастью бьется вся наша посуда,
Которая еще не завелась.
________________________________________
Рипс Илья – в 1968 г. в знак протеста против вторжения советских войск в Чехословакию пытался совершить акт самосожжения возле памятника Ленина в центре Риги.
Палах Ян – чешский студент, который в знак протеста против военной интервенции Советского Союза и других стран Варшавского договора в Чехословакию 16 января 1969 года, облив себя бензином, совершил самосожжение на Вацлавской площади в Праге.
ОРУД — Отдел регулирования уличного движения. Был создан в 1934 году как специальная служба при Центральном управлении дорожного транспорта
СОЛНЦЕ НА ПЯТНАХ
«Мне нравится беременный мужчина»
Давид Бурлюк
«Мне в постоянстве чудится измена»
Франсуа Вийон
Забыты кумиры. Разрушены храмы.
Земля вся тоскует о новом Иуде.
Вы слышите, все воспитатели — хамы,
Поверьте мне, все осуждённые — судьи...
Контрасты извечны. Бетховены — глухи,
Столбы окопались, стоят при дороге.
Поверьте мне, все добродетели — шлюхи,
Все трусы — герои, все грешники — боги.
Меня научил всему этому стронций,
Меня облучил, заразил этим — атом;
Границы условны: не пятна на солнце,
А солнце на пятнах — сейчас и когда-то!
Как в строчках Вийона, вся верность — в измене,
Какой-нибудь Ротшильд беднее, чем нищий.
Я знаю, что солнце построили тени,
Как тени умерших нас сделали чище.
И ночь — это только незримое утро,
И стих мой скрывается в уличном шуме,
И всё, что на свете действительно мудро,
Мне кажется, всё это только безумье.
Безумье в любом твоем взгляде и шаге,
Безумье в мечтах и безумье в быту...
Свихнувшихся глаз голубые овраги
Влюбленному всюду видны за версту.
И грешную песню поют облака мне,
И я тороплюсь, спотыкаясь о звёзды,
А в небе — деревья и спелые камни:
Весь мир опрокинут, весь мир неопознан.
И пахнут предчувствием праздника тучи,
И каркает ворон, и слышится глас:
«Чем хуже, тем лучше, чем хуже, тем лучше!»
Ах, ворон, ты ворону выклюешь глаз!
Ложится позором любая награда...
В подполье слезы моей прячется смех.
И все получается так, как не надо,
И чёрный, как лилия, падает снег.
ПОСТОРОННИЙ
Старшему сыну Эммануилу
Эммануила ты не спутаешь с другими.
Он брату и отцу в беде помог.
Когда я повторяю это имя,
Я убеждаюсь снова: снова Бог…
А у меня одни сюрпризы —
То визы не дают, то ризы...
У ресторанной Моны Лизы
Лица не видно за прыщом.
И бесконечны коридоры,
Где стынут двери, на которых
Слова скупы, как приговоры:
«Вход посторонним запрещён!»
Кто в этом мире — посторонний?
В тюрьме сидящий? Иль на троне?
Среди погромщиц и поклонниц,
Среди оков и дураков.
Кто в этом мире посторонний ?
Среди огня среди агоний
Среди гурманов и гармоник
Среди левкоев и плевков?
И как постичь, века измерив,
Кто и когда придумал двери
Кто был Колумбом лицемерья
И землю запер на замок?
Лаврентий Берия, Тиберий?
Иуда, Кассий, Брут, Сальери?!
Кто в страхе прятался за дверью,
Когда убитый Бог замолк?
Кто, в страхе скрывшись от погони,
В ненастный час, когда хоронят,
Чтоб кровь чужую смыть с ладоней,
Придумал ставни и ключи?
Есть ключ скрипичный и басовый...
А по ночам скрипят засовы
И дремлет лес, где снова совы
От солнца прячутся в ночи.
Скажи мне, что со мною сталось?
Усталость это или старость?
Мне после обысков осталась
Неконфискованная дверь.
Я жил без тайны, жил без двери,
Я раньше всем на свете верил
И был богат по крайней мере
Среди потехи и потерь.
Но остается на перроне
Весь гордый город посторонних,
И в час, когда не спит в притоне
И ждет распятие Христа,
На бойне, среди войн и вони,
Как свиньи, умирают кони,
И поп не помнит об иконе,
И грешник свят, и грязь чиста.
И каждый день навзрыд смеется
Жена, бездарная, как Моцарт,
Над безобразием эмоций
Закрытой наглухо души.
Застыв над бездной беззаконий —
Сенекой будь, но при Нероне
Ты обязательно уронишь
Свое достоинство в глуши.
Глаза мои сухи, как порох,
И горло пересохло в спорах;
У опозоренных позеров
Лица не видно за прыщом…
И зреет яблоком раздора
Скупое слово приговора,
И бесконечны коридоры,
Где выход тоже запрещён.
СТИХИ О ТРАВЕ
1.
Давай кричать, давай качать права
Трава, послушная дождю, на месте вся, вся в сборе.
Мне говорят: «Ты нищ, и ни кола,
И ни двора нет у тебя». В соборе
Всенощную гудят колокола
Мне снится чуждое моим напевам поле,
И чуть слышны печальные слова
Старинной песни о былом раздолье,
Где наводила ужас татарва.
Мне снится край печали и юдоли,
Луна бледна в своей ночной неволе,
У пленных звезд седеет голова.
Дерись, трава, на травяном престоле,
Встань в полный рост, притихшая трава .
Мне снится Крымом пахнущее море
И, плачущая полночью вдова,
И горы все, горбатее, чем горе,
И горе неизбывно, как трава
Мне снится смех уставшей плакать голи,
Снега пушисты, как меха собольи,
Мне не до снега, не до смеха. Я от боли
Кричу и след теряю по земле.
Во мгле плывут куда-то острова
Забыты все и роли и пароли,
Вот твой колчан, Колчак! Верни свои права.
Дерись, трава, на травяном престоле.
2.
Крым без татар, как речка без воды,
Крым без татар, как Лондон без тумана,
Как всякий день России – без беды,
Крым без татар – как Кремль без тирана.
Крым без татар – как без признанья дар,
Как солью разъедаемая рана,
Как солнце без лучей, Крым без татар,
Орда без хана, месса без органа
Крым без татар – без неба человек,
Река – без берегов, огонь – без дыма,
Аквариум – без рыб, без веры – век,
Деревня – без собак, я – без любимой
3.
Коснись меня, холодное дыханье
Веков грядущих, и чтоб мне сквозь снег
Услышать песню о суровом хане,
Под властью чьей России быть вовек
В утильных лавках гнить священным книгам,
Ликует цирк над пошлостью шута;
Ее всегда не тяготило иго,
Ей нравится неистовство кнута
Ей нравится, когда бегут евреи,
Ей нравится, когда у власти хан,
Когда глаза мозолят мавзолеи,
И головы склоняются к стопам
Ей нравится, когда другому больно,
Когда палач и подхалим в чести,
Когда беду невмочь перенести.
Была бы власть сама собой довольна,
А там трава совсем хоть не расти.
Ей нравится, когда вдали от шума
Тебя совсем не видно меж людьми,
Ей нравится, когда опасно думать,
Ей тьму подай, хоть хлебом не корми.
Ей нравится, когда террор и трупы,
Ей нравится, когда ГУЛАГ и тишь,
И чтобы дико лютовали трубы,
И чтоб шептали, замерзая губы:
«Господь, спаси меня и сохрани!» .
Все правильно, все верно, все законно,
Все музыку творящие глухи,
И продают священники иконы,
И пишут в психдиспансерах стихи
Забудь Коран свой ради красных книжек,
Где все пророки издавна правы,
Воды будь тише и травы будь ниже,
Помятой, еле видимой травы.
В одном плену с татарами был вместе,
С бедой листвы, спаленной на корню,
С тоской травы, растоптанной на месте,
Всегда доступной пеплу и огню.
Мой город весь обыскан и растаскан,
Мой каждый праздник проклят и убог,
Убийцами навязанная сказка,
Мне снится с детства тюрем-теремок.
Здесь каждый храм затеян на крови,
Над бойней кружит хищной птицы стая,
Молчи трава, мне душу не трави,
Во всех дворах тюремных вырастая.
Я помню, как, беседуя о квасе,
Сказал сосед мой, напугавший тишь:
«Мы вашей кровью крыши будем красить,
А в русских селах много блеклых крыш».
И в этот час, затравленней, чем гетто,
Я вдруг подумал на исходе дня,
Что вне России, на востоке где-то,
Есть хлеб и соль и крыша для меня
Нам часто будет сниться жизнь на нарах,
Где тесно даже кроваветь клопам…
Изгои мы, евреи и татары,
Хотя и разным молимся богам,
Но та же боль так часто нестерпима,
И тот же срок уйти из дома дан
Я изгнан был и Ригою и Римом,
Я изгнан был из всех на свете стран.
Я изгнан был, и за полярным кругом
Я жил среди сугробов и собак,
Я изгнан был своим заклятым другом,
Меня изгнал мой закадычный враг.
Он по ночам мне часто будет сниться…
О, как был труден мой неровный шаг,
Когда в ночи слились сто лиц столицы
В одно лицо, тупое, как синяк
И я был чужд подслеповатым избам
И трубам их, чей пепел я стерег,
И я был изгнан, потому что избран,
И я скитался вдоль чужих дорог
Дай мне напиться, грешному, отравы,
Я на ветру крутых дорог продрог
Все трын-трава, когда почти бестравой
Вдруг вся земля уходит из-под ног
4.
Был час, когда прогнозам вопреки
Россия, словно ошалев от скуки,
Развязывала людям языки,
Чтоб завязать поздней покрепче руки
Она врывалась в каждый дом некстати
Ей все равно ты русский иль еврей
Любовь лишилась свадебного платья
Престол лишен был головы своей
О, сколько звезд, которые померкли,
Людскому горю не видать конца
У христиан поотбирали церкви
Отца у сына, сына у отца
В родном краю тебе побыть охота
Но бродишь ты, гоним и нелюдим
Она у всех отобрала хоть что-то
У каждого из нас пропал свой Крым
Где партия все чаще говорила
Тому, чей был наряд не так богат,
«Куда ты прешь своим суконным рылом
В калашный ряд?» И нынче говорят
Ты всем чужой, ты никому не нужен,
Хоть мать здесь пела баюшки-баю
Незваный гость татарина ты хуже
Ты так незван в своем родном краю .
Рабами тьмы, невольниками горя
Жгли собственные песни на кострах
И часто забывали о позоре
Был так велик, так неизбывен страх
Помилуй Бог! Печален день вчерашний,
Немало жертв в трагической борьбе
Но день придет, когда не будет страшно
Кому-нибудь напомнить о себе
5.
Пусть воет ветер, пылью лет клубя
Холодный ветер на чужом погосте
Ты вспомни все про самого себя
И в добрый час приди незваным гостем
И все верни, что следует вернуть
Голодным – хлеб, ночлег – лишенным крова,
Разбитых лет растерянную ртуть
И Пушкина Москву и Годунова
Все-все верни, что следует вернуть
У матерей отобранное слово
И детворы крещенный матом путь
Ахматовой стихи и Гумилева
Верни цветы удушенного мая,
Верни в ночи казненную мечту
И сына мне, мне сына Николаю
И крылья птицы, сбитой на лету
Дай видеть свет заснеженных часовен
И бабье лето Зимнего дворца
Владык своих поймай на честном слове
«Спасется ль претерпевший до конца?»
Мелькнувших зим горьким-горька рябина
Еще грозит угрозыском гроза
Вся отцвела Цветаева Марина
И в смертный миг царевича глаза
Запомнят ли другие поколенья,
Которым жить и княжить впереди
Всех ставших и не ставших на колени
И орден на простреленной груди?
Верни деревне голой стыд и платье
Толстым – рубашку, что как снег чиста
Христа сними с кремлевского распятья
Кресту верни спасенного Христа
6.
Любая страсть острожна и страшна
Любая власть ущербна в эпилоге
Не лезь, трава, какого ты рожна
Щекочешь убегающего ноги.
Не лезь, трава зеленая, не лезь,
Скрипичный ключ уснул на нотном стане.
Чуть зримой занавеской занавесь,
Пускай навеки сохранится в тайне.
Одна лишь мысль о том, что ни кола
И ни двора нет у меня, и снова
Всенощную гудят колокола.
Пройдет вся жизнь без женщины, без крова.
Такая жажда мучает меня,
Как будто я всю жизнь живу в пустыне
А чье-то сердце, жаля и маня,
В разлуке долгой с Павловском остынет.
И на траве забыт, затерян след
Учивших нас мечтать, почивших в бозе.
Пришла зима, травы в помине нет,
Январь такую штуку отморозил…
БАСТУЙ, АСТОРИЯ
Бастуй, Астория. Пора. Давно пора.
Все пламя гнева выдай на гора.
И под ногами Франко пусть горит
Земля, где Барселона и Мадрид.
Земля, где Сарагоса и Леон,
И где опять сквозь стон со всех сторон,
Летит и по земле и по горам,
Испания, твоё «Но пасаран!»
И под ногами Франко пусть горит
Земля твоих обид, твоих коррид,
Земля твоих богов, твоих быков,
Где боя жаждут испокон веков.
В твоих темницах узников битком.
«Но пасаран!» Диктатор твой быком,
Рогами упирается в закат -
Ведь край твой матадорами богат.
Пусть шепчут всех могил твоих трава,
Не тронутые временем слова,
И пусть услышат люди разных стран -
Знакомое твое «Но пасаран!»
А Лорка твой, отважен и красив
И можешь русских девушек спросить,
Как был прекрасен Ибаррури сын
В предсмертные, бессмертные часы.
Он ранен был в бою, в другом краю.
Он перед смертью песню пел твою.
И я солдат, и посылаю с ним
Проклятья инквизиторам твоим.
В бой матадор, и отступать не смей
А если смерть, то лучше стоя смерть,
Чем в поколеньях на коленях жить
Бастующий Астории, держись!
_____________________________________
ТЯЖКИЙ КРЕСТ
Памяти Иосифа Бродского
Лауреату Нобеля - от лауреата имени Голды Меир
«Под новой радугой - дугой
Стою сомнения отбросив,
Нет, я не Бродский, я другой,
Отвергнутый страной Иосиф»
И.Бейн
«..Сколь ни мыт - все равно жид,
Вору прощенному и жиду крещенному грош цена».
Из фольклора антисемитской черной, белой и красной
сотни.
«Тебя осуждают евреи,
Но совесть пророка чиста,
И нет ничего на земле тяжелее
Покрытого кровью креста».
И.Бейн
Поклонники около гроба…
Здесь надо заметить особо:
Мы были однажды вдвоем,
Картавые, рыжие оба,
Два пленника, грешника, сноба,
Обрадовать батюшку чтобы –
Церковные песни поем.
Люблю неземные хоры я,
Хоть кажется мне каждый раз,
Безгрешная Дева Мария,
Как будто не слушает нас.
И снова проклятье распятья,
И новой Голгофы погром,
Нетрезвая шутка некстати,
Соседом отобранный дом,
Мои православные братья
Меня называют жидом.
Все то же давнишнее гетто,
Где вся наша песенка спета,
Живем под конвоем беды,
И снова зима, или лето,
И полночь тоскою одета,
И даже Цветаева где -то
Твердит: Все поэты - жиды»!
Цветаевой строчка - наградой,
Талант обещали беречь,
Но слышится возле ограды
Страшнее любой канонады -
Команда, где встать или лечь.
Пародия вместо парада,
Игрою не стоящей свеч,
Какого-то гада тирада
Прославленной «Памяти» речь:
Зачем с лапсердаками знаться
Когда, словно звезды сквозь мрак
Сияют крестившийся Надсон
И ставший своим Пастернак?!
И около нового Храма,
Где славится древняя Русь,
Как новый псалом, Мандельштама
Читают стихи наизусть.
Плывут над рекою туманы,
Обещан тюрьмой карантин,
Славянский пейзаж Левитана
Прекраснее многих картин.
Здесь нищенки рады обновке,
И просят награду страны
Все выкресты, все полукровки,
Все смешанных браков сыны.
Нелепые догмы отбросив,
Живой или мертвый прости,
Библейское имя Иосиф
С достоинством нужно нести.
Пройдя сквозь тюремные стены,
Сквозь парки Парижа и Вены,
Снося за ударом удар,
Поэты все певчие плена,
Но если сказать откровенно,
Быть может еврейские гены
Спасли твой божественный дар.
Еще до распада Союза,
Где только темницы окрест,
Ни музы тебе, ни мезузы,
Один только каторжный крест,
Поставленный злыми руками
Над всей нашей жизнью, над всей,
Над полными горя веками,
Над райскою каторгой в ней.
Огромный из мрамора камень
Где между крестом и веками,
Есть надпись : «Крещенный еврей»,
Над городом божьи знаменья,
Внезапная новость пути,
Убийцу священника Меня
Россия не может найти,
Не хочет найти иль не может,
Но там всем березкам расти,
Прошу тебя Господи Боже,
Всех грешных поэтов прости!
Еще не видать катафалка,
Тетрадку в руках теребя,
Любым идеологам жалко
Почившего в бозе тебя.
В России все ясно и четко:
В часы или после суда
Поэтов живых - за решетку,
Того, кто скончался сюда,
Где адская кухня и муки,
Ждет всех стихотворцев подвал.
Ты Анне Ахматовой руки,
В тюрьму уходя, целовал.
И клялся молитвой единой
Нести тяжкий крест до конца
Во имя небесного Сына
И крестного ради отца,
И в летние будни и стужу,
Своей не переча судьбе,
Во имя казенного мужа
Несла передачи тебе.
Библейские книги листая,
Гордился суровой судьбой,
Ахматовой «Белая стая»
Летит и зовет за собой.
Над смертными, раньше иль позже,
Свершится Божественный суд.
Пусть венецианские дожи
От смерти тебя не спасут,
Но даже и в прахе, и в гриме,
Во имя Христа и во имя
Всех предков, мечты не тая,
Не путай свой город с другими,
Вернись со стихами своими,
Как ветер, на круги своя,
Сюда, где все-братья и сестры,
Где солнцем полна голова,
Вернись на Васильевский остров
И прочие все острова.
Запомнит стихи твои город,
И белые ночи и снег,
Прекрасен Иосиф, который
Повязан с Марией навек.
11
Но годы проходят мимо,
Греми оркестрантская медь!
Не видевший Ерусалима
Должен был умереть.
Господи, все, что имею,
Чему удивительно рад -
Премия Голды Меир -
Высшая из наград!
Слышу в базарном шуме,
Где каждый прохожий ленив -
Один Иосиф умер,
Другой Иосиф жив!
Трудной была дорога,
Жизнь улетела в трубу,
Оставивший нашего Бога,
Обязан лежать в гробу.
Небо хоронит католика,
Мастера русского слова.
О мертвых хорошее только
И ничего плохого.
В траурной рамке лик его…
Снова, снова и снова
Месса звучит в ушах,
Но от поэта великого
И до поэта смешного
От небесных октав
И до реквиема земного
Только один шаг.
Дыханье каждой травинки
Тревожит уснувший сны.
С тобой где-то рядом Стравинский,
Создатель «Священной весны».
Все было: и Темза и Волга,
И белые ночи и снег,
Венеция-это надолго.
Венеция-это навек.
А в Болдино- рыжая осень,
И золото листьев и медь,
Увидеть Неаполь, Иосиф,
Увидеть и вдруг умереть…
Все время, зимою и летом,
И в бой, уходя и в забой,
И в гетто остаться Поэтом,
И в ссылке остаться собой.
Назначена дата дуэли,
Грешат все святые места,
Зеленые, гордые ели
Совсем не боятся креста.
Подарены елкам игрушки,
Мне слышится голос вдали-
Томимый разлукою Пушкин
Зовет Натали: «Утоли!»
И ты, оглянувшись в гневе,
Читаешь стихи чуть дыша,
И тянутся к солнцу деревья,
И тянется к Богу душа,
И пеплом становится пламя,
И стих твой живет между нами,
Хоть нас и не будет, и нет
Вместо эпилога
Поклонники все возле гроба,
Здесь надо заметить особо:
Мы были однажды вдвоем,
Картавые, рыжие оба
Изгнанника, странника, сноба
Обрадовать пастора чтобы,
Старинные псалмы поем.
Тебя ожидают евреи,
Хоть совесть поэта чиста,
И нет ничего на земле тяжелее
Надетого нами креста.
1996г.
(С) ИОСИФ БЕЙН. Стихотворения
_______________________________________________
Материал подготовил журналист из Хайфы Ишай Миль