Была война, в накатах конных лав,
Кусками разлетались под клинками.
И цепи, под огнем едва привстав,
Опять ложились – под очередями.
И умирали, даже в забытье,
Вбивая пули – в тело супостата.
И было так первично бытие,
В котором брат – кромсал на части брата.
Казалось – торжествуют кровь и плоть,
Падением утратившие меру.
И отвернулся Любящий Господь,
Поскольку люди – потеряли Веру.
Казалось – объяснимо только так,
Откуда в этом огненном бедламе,
И тем, кто был от имени Христа,
В победах мнилось право быть зверями.
Но в этой безысходности плодов,
Обрядоверья и казенной скуки,
Вдруг зазвучало пение псалмов,
Тоскою, пробудившейся в разлуке.
И в смрадной суете кровавых дел
Сокровищем Благих, Царем Небесным,
Крепились души тех, кто не зверел,
Хоть это и казалось бесполезным.
Казалось – объяснимо только так…
Но, вопреки блуканью философий,
Нашлись и те, кто около Креста,
Заплакали, как прежде – на Голгофе.
И, если, длань разящую простер,
Над белыми – Источник Вечной Жизни,
То значит – истязанье медсестер,
Не возвратит величия Отчизне.
И Церкви, пережившей коммунизм,
Тех скромных женщин добротой, и чудом,
Совсем не нужен белый реваншизм –
Служение оправданным иудам.
Была война – потоки конных лав,
На пять минут сливались в мясорубке,
А после – полулюди-полутрупы,
На холки в измождении упав,
Спокойно разъезжались на исход.
И был не прав ни этот, и ни тот.