Если нажмет на правую щеку, занимать место левой? Как это так, Мой Бог? Это хорошо, если нажмет на мою, а если женщину вдобавок оскорбит, или дочернее предприятие, или будет, поганый, управлять? А если начнет разграблять да уничтожать моих, Мой Бог, служащих? Не касаться? Чтобы уезжал, разграбил, уничтожил?
- Ты поедешь, скажи ей, что я устала очень. Отец приезжал. До утра просидели, дескать. А то куда я пойду? Тяжело мне уже лепить.
- Хорошо. А давай мы вместо этого скажем, что придем часиков этак в шесть, утра, и будем печь блины…
- Какие блины?
- Простые блины. К празднику…
- Кто ж к празднику блины печет? Ой, а ведь двадцать восьмое сегодня, дед сегодня умер… Скажут, на обед приходите, так ты их к нам позови.
- И чем собираешься кормить? У нас даже помидоры не выросли. Ветчины вот кусок есть, сосиски… Но это ведь не еда.
- А они чего предложат? Ну, пожарит она кабачок… Ноги куриные…
- Не люблю.
- Вот. Они к нам таки не пойдут, а вроде бы как без обид.
- А если пойдут?
- Не пойдут.
- А проще нельзя? Сказать, что у тебя ноги болят, и все, и без приглашений? Обидятся они, не обидятся… Я клал на это. И не люблю я их. Лопату ей в руки, и только подноси – укопает любого.
- Это точно. Когда Петр Петрович умер, она меня спрашивает, в чем хоронили. Я ей говорю, что в мундире, а она: «И Васе тоже надо бы пошить». Ну, ты скажи, не дура ли? Я ей тогда говорю: «Он еще нас с тобой переживет, а ты его уже хоронишь».