Авторское предисловие.
Перед вами – небольшой сборник моей так называемой избранной лирики. Хотя, впрочем, почему «так называемой»? Это действительно лирика и действительно – избранная. Я старался быть честным перед самим собой и перед вами, и прошелся по всем временным периодам, как бы мне ни хотелось отдать предпочтение более поздним стихам. Стихи, правда, я писал неравномерно – 80-е годы отданы, в основном, песням, а их на этих страницах нет. Это тем более оправдано, что, объем был задан издательством и место дорого. От первых до последних строчек пролегла большая часть жизни – 40 лет. Очень хочется надеяться, что эти строчки завоюют какое-то место в ваших сердцах. Одно достоинство, во всяком случае, у них есть – они искренни.
Михаил Кукулевич.
1.
Всё меньше говорит…
Всё больше цепенеет.
Осенний луч скользит
Но разбудить - не смеет.
И только старый груздь
Под рыжею листвою
Утаптывет грусть
Единственной ногою.
1969
2.
Дремлет озеро Мерево
В заколдованном лесу.
Я тебе сквозь звон сосновый
Сон хороший принесу.
Над тобою бором встану,
Лягу под ноги рекой,
Обниму тебя туманом,
Улыбнусь тебе звездой
Дремлет озеро Мерево
В заколдованном лесу
Я тебя сквозь звон сосновый
В утро синее внесу
1968
3.
Тепло земли взволнованно любя,
Мы все же вновь уходим от причала..
Мне так тебя в пути недоставало
Мне так тревожно около тебя!
1966
4.
Хмурое мое солнышко!
Выпей меня до донышка!
Как росу на травинке -
До последней кровинки.
1964
5
С.Ю.
Мне некогда. Я тороплюсь
Я устремлен навстречу боли.
Вот и твоя торопит грусть
Играть непрожитые роли.
Какую скажешь? Короля?
Шута? Бездомного бродяги?
Покуда вертится земля,
Талант немыслим без отваги.
1974
7.
Проходит жизнь. И я живу, спеша,
Все новых встреч искать не уставая..
Но остывает медленно душа,
Единственность твою осознавая
1969
8.
"И ясной осени прозрачные слова"
Но шелестит опавшая листва,
И слушать их не может иль не хочет.
Осенний дождь назойливо бормочет
Иную истину. Ведет иную речь,
О том, что можно вовсе пренебречь
Возвратом лета в пору увяданья
Что впереди зима и долгий снег,
И времени подвластен человек,
А живы лишь - одни воспоминанья.
Но ясной осени прозрачные слова !
И где-то ждет нас новая глава,
Где ни одной прочитанной страницы;
В которой мы встречаемся с тобой,
И снова - синева над головой
И нет печали на усталых лицах...
А впереди зима! Но легкий снег
Искрится весело! И дан нам новый век,
В котором мы с тобой неразлучимы,
В котором дни бегут неразличимо,
И кружится от света голова......
Но ясной осени прозрачные слова!
1977
9
Поверь, я так тебя люблю,
Что тень вчерашнюю твою
Я на стене целую.
Я на песке надежд твоих
Построил замок на двоих
И тихо в нем колдую.
Не получается пока,
Но скоро будут облака,
И лес, и даже - речка..
И будет утро, а потом
Наш вечер ляжет за окном
И загорятся свечки..
И будем жить мы в замке том,
Как королева с королем,
Кутить напропалую!
Поверь, я так тебя люблю,
Что тень вчерашнюю твою
Я на стене целую.
1977
10
Ну, вот, и конец. Я к тебе не успел.
Твой поезд ушел, самолет улетел.
Корабль отошел от причала.
Душа моя ринулась было вослед,
Но где ей догнать улетающий свет.
Но как ей начать все сначала?
Я так торопился, так дни подгонял..
Я в спешке тебя и себя потерял..
А что мне на память осталось?
Полслова, полвзгляда, касанье руки,
Да неисчезающий привкус тоски
И сердца глухая усталость.
1979
11
Сонет
Перебираю старые наброски:
К зиме, как видно, становлюсь скупей
Читаю мелкий шрифт. Вникаю в сноски.
Допытываюсь тайн ушедших дней.
И чем труднее сохранить тепло
В стареющей, дырявой оболочке,
Тем все нужнее редкостные строчки,
Свидетели того, как нам везло.
И вот теперь, когда последних сил
Недостает нам даже на улыбку,
Бреду в те дни. Один. В тумане зыбком.
По тропкам выцветающих чернил.
И это не из страха пустоты:
Ведь я остыну, и замерзнешь ты.
1982
12
И все-таки солнце встает,
И день начинается новый.
Спасительный круговорот,
Надежды святая основа.
Ведь что бы там ночь ни плела,
Какие б ни ставила сети,
На эти ночные дела
Иначе посмотришь при свете.
Поймешь, что беда - не беда,
Что боль - только мудрости мета...
Хватало бы только всегда
Удачи дожить до рассвета.
1982
13
"Прощайте, Машенька, прощайте"
В.Соколов.
Опасно, Машенька, опасно
Мне к вам опасно привыкать!
Ведь наша жизнь тогда прекрасна,
Когда в ней нечего терять.
Когда мелькают наши лица
Вне откровения и лжи,
Когда нам некому молиться,
И вовсе не о ком тужить.
А с вами, Машенька, а с вами,
А с вами мне не повезло -
От вас расходится кругами
Такое странное тепло!
От вас расходится кругами
Такая тихая печаль -
Мне перед вашими глазам
Как перед Богом, отвечать.
Так что же, Машенька, прощайте,
Я вас тревожить не хочу.
Вы на старинный стол поставьте
В литом подсвечнике свечу.
Пусть тени тихими крылами
Взлетят над нашею тоской,
Вы улыбнитесь мне сквозь пламя,
Чтоб я запомнил вас такой.
1980
14
Я втянулся в обряд ожиданья,
Стал от города неотличим,
Стал как улицы, скверы и зданья,
Что таят тебя в этой ночи.
Ты подумай, какая причуда
На глаза наложила печать -
Я тебя ощущаю повсюду,
Но нигде не могу повстречать.
Но терпенье мое бесконечно,
Бесконечна надежда моя -
Ведь не зря, улыбаясь беспечно,
Сквозь века ты глядишь на меня.
1980
15
Ушел под снег зеленый карагач,
И узкий лист от холода немеет.
Не плачь, моя любимая, не плачь,
Судьба не разлучит нас, не посмеет.
Мы слишком много отдали другим,
Нам друг для друга не хватает жизни.
И все-таки, не плачь - мы не на тризне:
Горит любовь, ее прозрачен дым.
Она горит, она нам души греет,
Она за нас пред богом предстоит..
И не сдается, хоть и весь дрожит,
Твой карагач, от холода немея.
1995
16
Не Падуя и не Верона
В окне загадочно мелькнут -
От красноярского перрона
Вагоны тихо отойдут.
И простучат над Енисеем
Привет прощальный, не спеша.
И в тот же миг оцепенеет
Моя болтливая душа.
Она себе наговорила
Так много лишнего, что ей
Простое слово лишь под силу,
Простая мысль всего нужней.
И слову этому покорна,
И мыслью той удручена,
Под стук колес молчит упорно,
Дороге дальней вручена...
1995
17
Красоты всегда для жизни мало,
Мы к ней приглядеться не успели..
Поезд полз по берегу Байкала,
Черепахой заползал в тоннели.
Я лежал в купе на нижней полке,
Наслаждался соком спелой груши,
Я счищал с души своей иголки,
Я к добру свою готовил душу.
Полно ей карёжиться и злиться,
Полно ей грустить о невозможном –
Пусть глядит в окно и веселится,
Пусть от мыслей отдохнет тревожных.
А когда ей, наконец, удастся
Ощутить в себе покой дороги,
Тут ей, бедолаге, и воздастся
За ее всегдашние тревоги.
1994
18
Как быстро все сошло на нет,
Как будто вовсе не бывало..
Ночная оторопь вокзала,
Перрона бесприютный свет.
Прощай, прощай, навек прощай
Меня не полюбивший город,
И на прощанье не давай
Ненужных обещаний ворох..
Но над излучиной реки
Промчавшись с грохотом и стуком,
Я тут же вспомню взмах руки
И радугу над виадуком.
1994
19
Мелодией полу - печальной ,
Фаготом, флейтой и трубой,
Опять мой дух сентиментальный
Крылами чертит над тобой.
А ты, в халатике домашнем,
Обороняясь от него,
В своей иронии всегдашней
Не проницаешь ничего.
И, слава Богу! Слава Богу!
Зачем тебе? К чему тебе?
Душа единственной дорогой
Бредет по собственной судьбе.
И нам, по счастью, судьбы наши
Не спараллелить, не связать...
Зачем же дух крылами машет?
Ему ли этого не знать?
Зачем он мечется напрасно,
Свое достоинство поправ?
Ведь одиночество прекрасней
Сказал певец. И он был прав.
Да, одиночества свобода
И вдохновенья холодок,
Когда ты словно бог природы,
Самодостаточен и строг.
И рок не картою игральной -
Расчетом твой хранит покой...
Но дух мятежный, завиральный
Крылами чертит над тобой.
Не верь ему! Бормочет осень
Свои прозрачные слова.
Их ветер плавно в даль уносит
И светом полнится листва.
И в лету уплывают беды,
Из глаз скрываясь не спеша...
И от мучительного бреда
Освобождается душа.
1994.
20
Над твоей незнакомой отчизной
Мне ночною звездой не гореть..
Зацепи меня краешком жизни,
Дай получше себя рассмотреть!
Чтоб в каком-нибудь существованье,
Где бы встретиться нам удалось,
Сил и времени на узнаванье
Нам бы тратить с тобой не пришлось.
1995
21
Минуты просветленья и покоя -
Я научился вами дорожить..
Вот небо бесконечно голубое,
В нем лист осенний нехотя кружит.
Тоску мою угомонила осень,
Укрыла всепрощающим крылом..
И сердце не бунтует и не прости -
Оно молчит и вспоминает дом.
Оно готово повернуть обратно,
Не мчаться вдаль на поиски химер..
Но дышит Время глухо и невнятно
И страшен мне стиха его размер.
1994
22
Чугунная решетка.
Свинцовая вода.
Вот зелени щепотка -
Ее кладем - сюда.
Вот в серых тучах - небо.
Твой зонт над головой.
Подробностей не требуй,
Не будет ни одной.
Рисую я ненастье,
Дождливый город наш,
Подписываю : Счастье!
Сей пасмурный пейзаж
1984
23
Реки Крестовки стылая вода
Взлохмачена усилием гребца
Последнего.
Ему не жаль труда -
Он к призраку Елагина дворца
Стремит свою послушную байдарку.
Осенний день.
Ему, как видно, жарко
А мы с тобой простынем на ветру
И зачихаем завтра
Непременно.
Последний лист.
Последний во Вселенной.
Ведет свою неравную борьбу
Со Временем.
Оно его сильнее.
Гребец проплыл.
Крестовка цепенеет.
Последний лист лежит у наших ног.
1979
24 х
Завод "Вулкан". Кольцо трамвая.
Забор кирпичный. Двор глухой.
Здесь улица, как неживая,
И чахлый сквер, как неживой.
Задворки города. Репейник.
Лопух. Бездомная трава.
Ромашки не фармакопейной
Отягощенная глава.
Вот остов эллинга гребного
Бетонный, в ржавчинах, откос..
Устои моста Колтовского,
Река, знакомая до слез.
Здесь небо пасмурно и мглисто,
Туман безрадостен и сер.
Здесь делать нечего туристу,
Аборигену не в пример.
.
Но мне такое неустройство
Родного, в рытвинах, лица
Дороже праздного геройства
Себя забывшего дворца.
Ведь эта, сирая до дрожи
Земля, не ждущая наград,
Зовется тоже, тоже, тоже
Забытым словом - Ленинград.
1985
25
Не пойду я, братцы по миру
До тех пор, пока одна
Колокольня Князь-Владимира
Из окошка мне видна.
Пока тихая Пушкарская
Мне дождями ворожит,
Пешеход, по лужам шаркая,
От инфаркта убежит.
И, хранимый Петроградскою,
Непарадной стороной
Обрисует белой краскою
Посеревший профиль свой.
1982
26
Пусть там не растет виноград,
И холод чертовский,
Я снова хочу в Ленинград,
На остров Крестовский.
В забытый, затерянный рай,
Чья песенка спета..
Играй же, пластинка, играй,
Ты помнишь об этом!
Твоя, слава Богу, цела
Хрипящая память!
Ты помнишь, как яблонь плыла
Летящая заметь.
Где возле пивного ларька,
Была остановка,
И слышались издалека
Забавы Крестовки.
Там отдых важнее труда,
Там знаком культуры
Глядят в зазеркалье пруда
Нагие скульптуры..
По бронзе и гипсу бегут
Мурашки от стужи,
И с Ладоги тучи плывут
К Маркизовой луже.
1996
27
Среди колонн Казанского собора
Как среди сосен царственного бора
Орган прохладной осени поет.
А в двух шагах - неугомонный Невский
И тишиною поделиться не с кем:
Шумит, бурлит людской водоворот.
Открою томик в сером переплете.
Кого певцом сегодня вы зовете?
Кого возносит торопливый суд?
Читать стих не то же ль, что молиться?
И та молитва будет длиться, длиться,
Пока вперед ногами не снесут.
И я молюсь своими и чужими,
Не повторяя всуе Бога имя,
А лишь не позабытое - твое.
И глубина Казанской колоннады
Моя защита, и моя ограда,
Последнее прибежище мое!
2000
28
Мой город - мой брат, мой отец, мой ребенок!
Ты мне улыбнулся сегодня спросонок,
Когда я, сойдя на перрон
Такого родного для сердца вокзала,
Подумал - тебя- то мне и не хватало
Мой скучный, мой правильный Тон.
Ты славно служил, архитектор придворный,
И, мелочной воле монарха покорный,
Ты строгие грани чертил.
Твой царь-лицедей был в душе инженером,
И хоть был обучен изящным манерам,
Но прочность он выше ценил.
Мы скажем обоим спасибо за это,
Когда в моросящем тумане рассвета
Уроним дорогу с плеча…
Ведь если б не труд архитектора Тона,
Какой бы кошмар из стекла и бетона
Нас мог бы здесь нынче встречать!
1997
29
Москва, сестричка сумрачного брата,
Промокшего до нитки под дождем...
Иду по тихим улочкам Арбата,
Неизъяснимой нежностью влеком.
Вот церковка. Ее бы на ладони
Рассматривать. Вот старый особняк.
Он спит, он не словечка не проронит.
Вот штору плавно шевельнул сквозняк,
И стихло все. Вот алые гвоздики
Легли на камень. Глухо полночь бьет.
Здесь детская поэзии великой.
Здесь спальня материнская ее.
А брат молчит. Он знает продолженье!
Ему известны страшные дела –
И Черной речки мутное биенье,
И Кронверка удушливая мгла.
Горька судьба поэтов... Боже правый!
И брат с сестрой глядят, раскрыв глаза,
На то, как их казнят посмертной славой
И искажают голоса
1996
30
Висела туча, как медуза,
И дождь косой на крыши падал.
Моя простуженная муза
Приехала из Ленинграда.
Ее за худенькие плечи
Я обнял, зонтик раскрывая…
Она сказала: время лечит,
Но до конца не убивает…
Она сказала – не бывает
Напрасных и случайных строчек…
И вздрогнул поезд, остывая
От долгой гонки среди ночи.
1996
31
Мы мир соорудили из преград,
В нем только многоточия понятны…
Из Петербурга еду в Ленинград
И возвращаюсь поездом обратно.
И две мои души летят за мной,
Относит ветер жалобные крики…
Две чайки, две бессмертные улики
Любви небесной и вражды земной.
Борьба разнонаправленных стихий,
К гармонии напрасное стремленье...
И лишь в молчанье чудится спасенье.
И мочи нет дописывать стихи
1 1996
32
И такой густой валит снег -
В двух шагах ни зги не видать.
А какой нам дан с тобой век,
Кто об этом может что знать?
Доживет любовь до весны,
Вкус почувствует летних нег…
А на Каменном живут сны,
След впечатан глубоко в снег.
Подожди, дружок, не спеши -
От обид и бед отдохнем..
Ведь такая здесь стоит тишь,
Будто в городе мы - вдвоем.
И такой густой валит снег,
В двух шагах ни зги не видать…
А какой нам дан с тобой век -
Кто об этом может что знать?
1996
33
Протяжный вздох, короткий всхлип,
Колдуют Парки..
Аллея карликовых лип
В Петровском парке.
С железной тростью человек,
Спешишь куда ты?
Не знает миг, но помнит век
Пути и даты.
И ничего не изменить,
Кто б ни пытался.
Из ткани выдернута нить,
Узор распался.
И не спасти, не удержать
На середине,
Уже записана скрижаль
Резцом по льдине.
Но отчего на белом кровь?
Откуда хлещет?
Не верит в гения любовь
Угрюмый резчик.
Вот почему средь тишины,
В пустынном парке
Своим всеведеньем больны,
Колдуют Парки.
1985
34
Что-то вновь меня тревожит,
Уплывает день в залив…
Академия Художеств,
Сфинксы из далеких Фив.
День прошел - и жизнь проходит.
Не заметишь - и пройдет.
Завтра белый пароходик
Меня в дюны отвезет.
Завтра! Вот она, удача!
Ведь, у времени учась,
Я сегодня плыл бы плача,
Завтра буду плыть – смеясь.
1989-99
35
На Васильевском острове, между заброшенных линий,
Где-то там, на четвертом дворе, в коммунальной утробе,
Зайчик солнечный, весь небосвод сфокусировав синий,
Взял и дырку прожег в многомесячном, сером сугробе..
Значит, скоро весна! Значит, скоро могучие льдины
Поплывут, и под шорох и звон будут таять в заливе..
Значит, скоро весна! Глазу - радость, душе - именины,
Над прозрачной Невою жемчужного неба отливы..
Значит, скоро весна... Наша радость свободой зовется:
Зиму перетерпели, и – живы остались! Подумай,
Сколько мусору мы накопили в угрюмых колодцах
Петербургских дворов. Сколько стылого сора, подумай!
И, спустившись к Неве по горячим гранитным ступеням,
Мимо сфинксов надменных, я краешком зренья отметил:
На еще одну зиму едва ли нам хватит терпенья,
На еще одну зиму… На будни холодные эти..
1999
36
Где волны балтийские мерно
Качают тяжелый бушприт
Где узкая тень Крузенштерна
Ложится на мокрый гранит,
Где солнце, пройдя сквозь преграды
Отточенных шпилей и туч
Кидает в лицо Петрограду
Последний, безжалостный луч,
Там ночь, просквозив под мостами,
Их руки воздев к небесам,
Негромко стуча дизелями
Кружится по старым следам.
Так время крадется за нами!
И, в предощущенье конца,
Незрячими смотрят глазами
Сиротские стены дворца.
1989
37
Пока я люблю тебя,
Страницы любви листая,
Пока надо мной, трубя,
Летит журавлиная стая,
Пока я тобой дышу,
О возрасте забывая -
Я с ними лететь не спешу,
Хоть все их маршруты знаю.
А они все зовут, зовут
И сердце бьется неровно…
Но я пока поживу
На этой земле огромной,
Но я пока потерплю
Усталую жизнь такую…
Пока я тебя люблю,
Я умереть не рискую.
1998
38
В. Леоновичу
Поэт затерян в электричке,
Он по спасительной привычке,
Чтоб не болела голова,
Тасует так и сяк слова.
Средь ора пьяного и мата
Он жмет ладонь свою к виску,–
Он понимает, чем чревато
Пренебреженье к языку.
Но никого не осуждая,
И всех жалея, как детей,
Он про себя стихи читает,
Простые строчки, без затей.
Его душа открыта Богу,
В нем эти строчки видит Бог.
Звенит железная дорога.
Взлетает свет наискосок.
2001
39
Киммерийской землею я взят был в семнадцатидневный полон,
Киммерийское жадное солнце усталость мою выжигало..
И огромного моря размеренно-грозный, торжественный звон
К первозданному ритму меня разворачивал мало-помалу.
Здесь когда-то сверкал, волновался, шумел генуэзский богатый базар,
Безнадежно серели невольники, словно бесплотные тени...
И победное знамя над Кафой усатый вздымал янычар
И брели не спеша, караимы по стоптанным скальным ступеням..
О, Таврида и Скифия! Киммерия! Благословенный Крым,
Где лозой виноградной на землю высокое небо нисходит..
Перекресток эпох, где от этой трехтысячелетней жары
Все смешалось и сплавилось - почва, вода и народы..
Я уеду отсюда, но феодосийской упруго-соленой волной
Буду вновь унесен на шальные просторы Эвксинского понта..
Генуэзским пиратом, невольником, греческим мудрым архонтом –
Кем я стану, о, мойра-судьба? Чем смогу посчитаться с тобой?
1998
40
М.В.
Куриный бог с волошинской могилы
Прозрачным глазом смотрит на меня
Божественная ль, дьявольская сила
Его упорно для меня точила,
Волной феодосийскою звеня?
Он узкую тропу припоминает
От Коктебеля - через горы - вниз.
Туда, где жизнь торопится иная,
Где дни безделья комкая, сминая,
Слетает с моря полуденный бриз.
1998
41
Как Фет прекрасно в старости писал!
Как будто бы ему была дана
Вторая молодость, второй бокал вина
И он его неспешно смаковал.
Вам, нытики, позор! Вам, маловеры, стыд!
Как он умел в душе своей читать!
И в бытие переплавляя быт,
Он прошлое заставил трепетать.
Счастлив поэт, кто жизни круговерть
Сумел в биенье пульса перелить.
И только смерть, удушливая смерть
Смогла его перо остановить.
2004
42
Возмездие неотвратимо.
И как бы сладко мы не пели,
Оно не пролетает мимо
Назначенной судьбою цели.
Как точно бьет оно в десятку,
Не оставляя вариантов!
Кудахчут осенью цыплятки,
Плоды незрелого таланта.
И не спасает, не спасает
Немая тяга к идеалу.
Надежда, девочка босая
Из снов соткала одеяло.
И сны недобрые ей снятся,
Не любит в них она, не верит.
Лишь призраки толпой теснятся
У рассыхающейся двери.
Я спрячусь в доме от ненастья,
Халат надевши втихомолку,
И, словно брата по несчастью,
Сниму том Вяземского с полки
Нет, плакать все-таки не надо,
Пусть плачет в октябре природа.
А нам с тобою не преграда
Души ненастная погода.
2004
43
«Мне человечности, мне человека жаль...»
А. Кушнер
Растерянности смутная печать
Ложится нам на лица отчего-то
Не всем дано забвенья избежать,
Не всем дано, но каждому – охота.
Не слава, нет – надменная скрижаль
Лишь общие очертит очертанья.
«Мне человечности, мне человека жаль» -
Его души немого трепетанья.
Конечно, можно многое забыть,
Не причитать над каждым прошлым мигом?
Но мелочей связующая нить –
Вот жизни плоть. От боли и до крика.
Мне жаль ее. Ведь если вы меня,
Запомнили, то вопреки стараньям.
А лишь за то, как на закате дня
Вдыхал я сосен терпкое дыханье.
2004
44
Ровинь. Утро
Luka Rovinjo, Luka Rovinjo -
Мачтовый лес.
На парапете утренний иней,
Слезы небес
Солнце растопит. Жадное солнце
Выпьет росу,
Ставнем скрипучим стукнет оконце
И на весу
Звон колокольный в синее море
Выплеснет день.
По переулкам, с солнцем не споря,
Спрячется тень.
Солнце согреет старые стены
Новым теплом.
По раскаленным, легким ступеням
В небо уйдем.
2004
45
Солнце в море упадает,
Отдавая небу краски.
Колокол часы считает –
Время сказки.
Человек боится тени,
Человек стремится к свету,
Гладкокаменным ступеням
Сносу нету.
Сколько слышал город Ровинь
От рассвета до рассвета!
Он мне старший брат по крови –
Спора нету.
Надо мной луна повисла,
Светит отраженным светом.
В прошлом я не вижу смысла –
Был, и нету.
2004
46
А к сентябрю тоска устала,
Она отстала, отцепилась.
Она беду свою признала,
Она вину себе простила.
Адриатическое море
В своем полуденном сиянье
В пол-взгляда растопило горе
Как сахара кусок в стакане.
И кроны нежно-хвойных пиний
Вечерним бризом наклонило
И лабиринт ладонных линий
Перечеркнув, перекрестило.
2003
47
Запомни этот ветер
И крылья за спиной.
Нет ничего на свете
Дороже, чем покой
Души, от бед уставшей,
И в суете потерь
Едва не потерявшей
Единственную дверь
Ведущую обратно
В сады ее глубин.
Там маленький привратник
Измаялся один:
Все ждет- пождет беглянку,
В ночи ее зовет.
И из заветной склянки
Нектар бессмертья пьет.
Надеется, что встретит.
Уверен - прилетит.
Не зря знакомый ветер
Ей перья шевелит.
2003
48.
Отцу
Я на Каменном острове. Лето.
Тихо плещется Невка у ног,
И звучит в отдалении где-то
Духовой басовитый вальсок.
Это в парке оркестр играет,
Он в военную форму одет.
Незабытая музыка рая,
Детских лет недвусмысленный свет.
Я у неба пока под охраной,
В сердце музыка плавно кружит,
И былая сиротская рана
Зажила, но еще заболит.
2004
49.
Не печалься, все будет нормально,
Как оно и должно было быть:
И судьба, твой конвой и начальник,
Скажет: можно понять и простить.
Предоставит тебе передышку –
Ты ведь к ней безусловно готов –
И всем бедам твоим будет крышка
От таких одобрительных слов.
И помчишься ты, будто спугнули,
Будет яростен, ярок твой бег…
И она же законную пулю
Всадит в спину твою за побег
2004
50
Андрею Анпилову
Почему-то мы пишем осенней порой,
Видно осень дает нам особый настрой,
Мы ведь дети природы, Андрюша.
Вот и повод нам встретиться снова с тобой
За вином, порожденным хорватской лозой
Как поет оно в сердце, послушай!
Как я рад, что ты жив, что я тоже – живой,
Что слова легкой стаей кружат над Москвой,
В предзакатную даль улетая.
Мы играем с тобой в золотую игру,
Наши флаги трепещут на синем ветру –
Проигравших в игре – не бывает.
2004
51
Где бредет старик Крылов
вдоль по линии Кадетской,
Где Румянцева победы
салютуют небесам,
Сфинксы смотрят друг на друга
с выраженьем полудетским,
И ненужные ответы
все подсказывают нам.
Где трамваи все ползут
С Николаевского моста
Пробираясь сквозь туманы
И звоня во все звонки.
Где скрипит под ними мой,
Всем ветрам открытый остров,
И Крылов все трет ладонью
Свои пухлые виски,
Там и я вчера гулял
Наяву гулял, во сне ли,
Это право, все неважно,
А куда важнее то,
Что меня прогулки эти
От тоски не исцелили,
Хоть боролся я отважно,
Зябко кутаясь в пальто.
Академии Художеств
Круглый двор покрыт травою,
И от ветра ходят волны
По некошеной траве.
Хоть откуда взяться ветру
За могучею стеною,
Не понять насквозь продутой,
Опустевшей голове.
Память, память, прочь отсюда,
Здесь тебе давно не место,
Ты давно к краям далеким
Добровольно приросла
Но, как видно, ленинградец
Из такого сделан теста,
Что смирится с чем угодно,
Лишь бы ночь была бела.
Лишь бы Город соразмерен
Человеческому росту,
Был, его переживанья
Понимал без всяких слов,
Чтоб ползли в депо трамваи
С Николаевского моста
Чтоб вдоль линии Кадетской
Брел одышливый Крылов.
2003
52
Как друзья, черт возьми, мы все вдруг постарели,
Нам теперь не пристало играть пасторали,
Мы уже не успеем, чего не успели
И не встретим того, кого не повстречали.
Но, с другой стороны, это было бы странно,
Если б жизнь улетала, а мы – молодели,
Подозрительно было бы, если бы раны
Наших мнительных душ на ветру охладели.
Слава Богу, они все горят, как и прежде
Индикатором жизни порывистой нашей,
Чтобы помнили мы о девчонке-надежде:
Вон она нам с утеса косынкою машет.
2004
53
Петропавловская пушка.
Мост. Нева.
У ши-цзы лицо лягушки,
Тело льва.
До манчжурских сопок
Не достать рукой,
Их глаза глубокой
Полнятся тоской.
Великанские игрушки
У Невы, -
Они страшные лягушки.
А не львы,
Но пристало ли бояться
Нам с тобой?
Лучше попросту обняться
Над рекой.
2003
54
Август
Оле.
Белой бабочки лет,
Ветряные качели.
Время – грустный пилот
Нас доставит до цели.
Отросли лопухи –
Их скосили в июле.
Мы не верим в стихи
Нас они обманули.
Ну, а может они
Вовсе не виноваты
Отлетевшие дни
Недоверьем чреваты.
Сдались мы без борьбы
Поделом нам, конечно
Отведи от губы
Серебристое нечто.
Это осень в лесу
Паутиною стынет.
Я держу на весу
Твое звонкое имя.
2004
55
"Зеленые рукава"
А и нет у нее ничего, кроме пальцев, очей и души.
И душа её тем занята, что играет на флейте.
И вот-вот растворится в серебряной хрупкой тиши,
Напоследок вздохнув: пожалейте меня, пожалейте.
Не спасет ее арфы тугой и раздробленный звук,
Лебединые руки арфистки от бед не укроют.
Жаркий отблеск зеркал веницейских - предвестник разлук,
Ее песню обратно вернет, сделав только игрою.
Но в барочных раскатах дворцовых пресыщенных стен,
Оправданьем времен, возмещеньем великой потери.
Рукавами зелеными развоплотив этот плен,
Она снова вздохнет: нет, я верю, конечно же, верю.
2003
56
Дуэт.
К флейте привыкли губы,
К арфе привыкли пальцы,
Сердце привыкло слушать,
Душа притерпелась петь.
В сравненье со звуком грубы
Распластанные на пяльцах
Крылья бабочки - дышат,
Но не умеют взлететь.
Пламя свечи качнулось -
Это вздохнула арфа.
Пламя свечи качнулась -
Флейта запела вслед.
Женщина встрепенулась,
В такт головой качнула,
Женщина отвернулась -
Была, и как будто нет…
Здесь миражи не странны,
Здесь миражи законны,
Туман обезболит рану,
Контур очертит звук.
Здесь миражи не странны -
В сумерках заоконных
Трудятся неустанно
Взмахи летящих рук
2003
Из сонетных тетрадей.
57
Не лучше ли любить мне втихомолку,
Когда играет осени гобой?
Я б на колени встал перед тобой,
Когда бы видел в том хоть каплю толка.
Но разве толк нам так необходим,
В любви, поверь, все страшно бестолково
И не поймешь, кто раб, кто господин,
Что мелочи, а что – всему основа.
Коль я не заслужил любви твоей,
Зачем же мне своей так часто клясться?
Ужели я надеюсь, что удастся
В рай под шумок проникнуть поскорей.
Любимая! Я замолчать боюсь –
Я разговором разгоняю грусть.
58
Мысль изреченная есть ложь..
Ф.Тютчев
Но и рыцарь, и мальчик - один
человек.
В.Соколов
Мысль изреченная не правда и не ложь -
Она на полпути, посередине.
Вот осень ранняя – не сразу и поймешь:
Листвой горит, высоким небом – стынет.
Когда я о любви своей твержу,
Как разобрать, что я в виду имею:
Тобой ли больше жизни дорожу,
Печаль ли свою давнюю лелею?
Средь прочих равных, надобность любить
Дана судьбой нам строгой во спасенье,
Чтоб мы могли в себе соединить
Страх одиночества с восторгом поклоненья.
Я рыцарь твой, защитник твой и пленник,
Но как ребенок, льну к твоим коленям.
30 сентября 1998
59
Вино сонета – терпко и прозрачно,
Букетом мысли славится оно.
А мой буянит, как ковбой на ранчо-
Хоть в ужасе выпрыгивай в окно.
Но я стремлюсь к изящности сонета
Не ради вящих выгод и наград –
Неодолимых больше здесь преград
Чем лепестков в соцветиях букета.
Но преодолевая матерьял,
Шью из дерюжки царские одежды,
Любимая, простишь ли ты невежду,
Который ищет то, что не терял?
Ах, горе мне! Ведь самый тонкий стих,
И тот грубее нежных черт твоих?
60
Не говори, что задавила форма,
Что не осталось места для души.
Что строгость рассужденья стало нормой,
А чувство - на задворках мельтешит.
Нет, нет, мой друг – сонет не виноват,
Тому виной – неразвитость таланта:
Не музыку вини, а музыканта
Коль слух его немного слабоват.
Но если непосредственное чувство
Сухую одухотворяет мысль,
Тогда новорожденное искусство
На мощных крыльях улетает ввысь...
И там парит, не ведая преград!
Сонет чем мог, помочь ему был рад.
61
О возрасте спокойно размышляя,
Я не обузу только вижу в нем -
Я нынче с полуслова понимаю,
То, что когда-то понимал с трудом.
Нет, опыт даже и не ночевал
Там, где шумят адепты молодые -
Где юных мыслей схватки родовые
Ничтожество возводят в идеал.
Я с возрастом и вправду поумнел...
Но отчего ж, глядя в глаза родные,
Я там, увы, не сразу разглядел
Глухой тоски приметы ледяные.
Мне, видно, и сейчас не по плечу
Увидеть то, что видеть не хочу.
62
Теперь, когда я овладел сонетом,
Иль он моей душою завладел,
Мне кажется, что я витаю где-то
Вдали от всех земных насущных дел.
Но кто о них не помнить дал мне право?
Кто о себе дал право возомнить?
Кто указал мне место переправы,
И в руки дал оборванную нить?
Кто б ни был он, кому какое дело?
Уключин скрип. Причальной цепи стук.
Я озираюсь медленно вокруг...
Где мы, душа? Куда ты залетела?!
Темно в глазах от яростного света.
Молчит душа и не дает ответа.
63
Друзья, кто знал Вийона Франсуа,
Простим ему - он славным был поэтом
На состязанье в праздничном Блуа
Он всех сразил блистательным сонетом.
Да, нет - сонет здесь вовсе не при чем:
Балладою соперник был унижен -
"От жажды умираю над ручьем..."
"Как мил мне тот, кого я ненавижу…"
Он всё раздал, чего и не имел,
Простил долги тому, кому был должен...
Когда он шпагу вынимал из ножен,
Он никому плохого не хотел.
Его душа опередила тело -
Он жил, как мог и мог, как жизнь хотела
64
Когда все разлетится в мире этом,
И под ногами тверди не найти,
Советую, как в церковь, в храм сонета
С надеждою последнею войти.
Там хаос мысли, чувств нестройный хор
Приобретают строгость очертаний,
И ор перетекает в разговор
О прочности классического зданья.
Бочонок масла, вылитого за` борт
Смиряет волны дикие порой.
Скользи, скользи за мол, кораблик мой,
С проворством обезумевшего краба.
Вопрос ужасен, справедлив ответ.
Таков уж он, спасительный сонет.
65
Чем дольше я живу на белом свете,
Тем меньше понимаю белый свет.
И сходит опыт жизненный на нет,
Когда любовь нежданная засветит
Свою звезду на темных небесах.
Охватывает тотчас душу страх
За радостью вослед. И вкус потери
Мгновенно отравляет мед доверья.
Еще друг друга не успев узнать,
Готовимся к разлуке неминучей,
Хоть в глубине надеемся на случай,
Но точно знаем - чуду не бывать!
Не вечен кайф, и чтоб ослабить ломку,
Всё стелем мы иронии соломку.
66
Подробности и мелкие детали
Все чаще мой приковывают взор..
Вот бабочки законченный узор -
Его без лупы разглядишь едва ли.
"Служенье муз не терпит суеты" -
Оно ее в себя перерождает,
И шум дождя, и гомон маяты
В отточенную рифму превращает.
О, только бы хватило сил на то,
Чтоб не отстать от жизни торопливой,
Но методично, молча, терпеливо,
С цветка перебираться на цветок,
Нектар ее случайных проявлений
Переплавляя в мед стихотворенья.
67
И снова я живу. И оживает
Во мне любовь с печалью пополам.
Протяжный ветер воет по углам,
Позавчерашний мусор выметая.
Душа опять напоминает храм,
А не клоповник старой коммуналки.
О, чистота! Мне для тебя не жалко
Болезненной наклонности к стихам.
Чего жалеть? Наполнится опять
И выплеснет наверх со дна колодца…
Так наркоману надо уколоться,
Чтоб боль его поворотилась вспять.
Любимая! Боль творчества святая
Всего лишь лечит. Но не убивает.
Итальянские сонеты
68
В Тирренском море серою медузой
Я на камнях прибрежных возлежал.
Жара стояла. Я в жару стекал.
Мне было тело страшною обузой.
Светились яхты белые вдали,
Синел Везувий, хулиган двугорбый,
И волны, весело задравши морды,
Неслись на штурм знакомой им земли.
Ах, если бы! – подумал я – Кабы!
Мы были бы не тел своих рабы,
А лишь душой летучею владели,
Мы б отряхнули ненавистный прах,
И были бы свободны не в мечтах,
Одних лишь только, а на самом деле
69
«Оратор римский говорил…»
Писал когда-то юный Тютчев.
Блажен, кто град сей посетил
Он может чище стать и лучше.
Но дело вовсе и не в Риме,
А в тех далеких временах,
Когда привстал на стременах
Свирепый гунн, и город вымер.
Мы далеко ушли вперед,
И дифирамбы воздает
Толпа не воинам – артистам.
Но где-то вызрел новый гунн
И тетивы он, а не струн
Уже коснулся в поле чистом.
70
Флоренции изысканный цветок,
В нем радости усопшей Беатриче,
Вот Дант, еще не взысканный величьем,
Пересекает сад наискосок.
Его смущает этой жизни ад,
Он погружен в воспоминанья рая,
Сквозь шум и гул людской припоминая
Возлюбленной своей случайный взгляд.
О, этот взгляд – он лука тетива,
Он точно в цель пошлет его слова.
А цель понятна – искренность сонета.
Чтоб мы могли через завесу лет
Увидеть той любви далекий свет.
И не ослепнуть в темноте от света.
80
Венеция возникла из воды,
И в воду непременно же вернется:
Природе наплевать на все труды,
Она над нами попросту смеется.
По площади Сан - Марко я гулял,
И наглых голубей кормил с ладони
Я понимал: с Венецией утонет
И воплощенный в камне идеал.
И в бездну канет утонченный прах,
Он морем загнивающим пропах,
Похож на погребальную гондолу.
А лев златыми крыльями всплеснет,
И вслед за всеми в вечность упадет
Под карнавальный наигрыш веселый.
2003
81
Итак, между началом и концом
Лег промежуток жизни, и не краткий.
Я на него смотрю сейчас украдкой,
Усталым взглядом, сумрачным лицом.
Понять пытаюсь, что судьба хотела
Сказать мне? От чего предостеречь?
Ее, судьбы, увы, невнятна речь,
Она сказать яснее не сумела.
Но все ж один я уяснил урок:
Я раб своей немногословной музы,
Мне ей служить назначен видно срок,
И ранее не скинуть мне обузы.
А все попытки уползти в кусты –
От трусости и жалкой суеты.
82
О.
Мы будем счастливы наперекор всему,
За радость мы печалью заплатили,
Поверь, поверь предчувствью моему,
Чтобы его скорей мы воплотили.
Мы слишком много потеряли дней,
И нам нельзя потратить ни минуты
На недоверие к судьбе своей,
На злой обиды тягостные муки.
Поедем же туда, где берега
Гранитные – свидетели начала,
И где моста пологая дуга
Нас на любовь нетленную венчала.
Поедем же! Нам надо жить и быть,
А не беде безрадостной служить.
83
«А должен все ж проснуться человек»
Ф.Тютчев
Я долго спал, и сон мой был не горек
Но он был сном и должно все же мне
Проснуться, с очевидностью не споря –
Ведь можно так и умереть во сне.
Случается такое. И нередко:
Нас цепко держат сердца миражи.
А сон, пусть золотой, всего лишь клетка,
Тюрьма для заблудившейся души.
Она свое достоинство не может
Отдать ему, пусть в самый сладкий плен.
А если он полет ее стреножит,
Не пощадит и самых крепких стен.
Страшна душа, восставшая от сна:
Ведь телу жизнь вернуть должна она
84
Душа моя, Психея! Видит Бог,
К которому ты ближе, чем ко мне,
Что я к тебе не так уж был и строг
И отпускал летать на стороне.
Зачем же ты коришь меня теперь.
За то, что я, по-твоему, не смог
Как зрелый муж, снести своих потерь
И обморок мой слишком был глубок?
Ах, это все известные дела!
Перед тобой я точно виноват.
Но где же ты, залетная, была
Когда меня тащили черти в ад?
Ну, что молчишь? Давай простим друг друга:
Еще нас не одна обнимет вьюга.
85
И если жаль кого, то жаль детей.
Им мир достался несколько ущербным.
Мельчайших не хватает в нем частей,
Он кажется без них недостоверным.
Нет, общая картина все ж верна,
Но доброты в ней меньше и простора,
В ней места нет для пустяков и вздора,
Лишь целесообразности – сполна.
Мне жаль детей, мне очень жаль детей.
За то, что на пути к известной цели
Они ворон считать не захотели,
Их исключив из сущности вещей.
Они меня разумнее и злее.
И все ж я не сержусь на них. Жалею.
Два сонета И.Бродскому
86
На Васильевский остров
Я приду умирать. И. Бродский
Вслед за Бродским Венецию я в феврале посетил.
О, февраль, черный плакальщик синих бездонных чернил!
Погребальной гондолы тугой и размеренный ход.
Положи пятаки мне на веки, нежадный народ!
Потраве, по воде, по траве, по воде, по траве…
Жаль, гондола плывет не по серой, свинцовой Неве,
И не остров Васильевский к нам из тумана встает,
И гребец погребальную песнь на русском поет.
И не все ли равно, на какой широте, долготе –
На чужбине житье унизительней смерти стократ.
Этой мыслью банальной утешиться был бы я рад,
Рай, тем более, не в небесах, он на чистом листе.
Но из ваты времен шепоток: подождем, подождем…
И Венеция сыплет в лицо сиротливым дождем
87
Он был заносчив, и мог невзначай обидеть.
Рано знал, что гений, и в этом не ошибался.
Был застенчив, и фальши не принимал ни в каком виде,
Был смертельно одинок, и этого чуть стеснялся.
Одиночество его было непоправимым:
Даже секс называл пневматическими упражнениями.
Жизнь летела сквозь его сердце и пролетала мимо.
Впрочем, она всегда так и поступает с гениями
Он ее не любил и жил в словах, в их дырявой тени,
Говорил, говорил, потому что молчать боялся,
А поскольку всегда про себя понимал, что гений,
То не хуже чем жонглер с шарами, со словами он обращался.
И слова его боготворили и никогда не уводили от цели
Он, наконец, замолчал и все мы – осиротели.
88
Что касается истины – истин, как минимум, две,
И они меж собою не могут ни в чем согласиться
И одна из них укоренилась в моей голове,
А вторая старается в сердце навек поселиться.
Меж собой, как сварливые бабы, не ладят они
И хотят примириться, да жизнь их разводит, разводит.
И друг в друге они лишь одни недостатки находят,
И что ужас и мрак для одной, для другой лишь счастливые дни.
Как же жить нам теперь, им обеим примерно служа?
Как с ума не сойти, уберечь нашу бедную крышу?
И пройдя между них, как по лезвию ходят ножа,
Не обрушится вниз, а вскарабкаться к звездам повыше?
Ну, решай. голова или сердце? Попробуй, рискни!
Все равно друг без друга тот час же погибнут они.
89
Прикрой глаза, чтоб не мешало зренье,
И ты тогда сумеешь различить
Детали позабытых построений
И связи их мерцающую нить.
Видна в ночи далекая звезда –
Недаром ночь – подружка астронома!
И высочайшей точностью ведомый,
Он видит то, что скрылось навсегда.
А ты, любовь? Что яркий свет тебе?
Ты в тень уйди, и сразу станет видно,
Что было главным в горестной судьбе,
А что оставить – вовсе не обидно.
Задумайся, и ты поймешь сама,
Что зоркость плод не зренья, а ума.
90
Скажи, мой друг, ну разве не обидно,
Коль без вины объявлена вина?
«Искусственность сонета очевидна,
Естественность сонета не видна!»
А между тем, как раз наоборот:
Мы потому приверженцы сонета,
Что он единой правдою живет,
Что соткан он из воздуха и света.
Но стоит лишь, немного пережав,
Рукою неумелою коснуться
Сонетной ткани, тут же встрепенутся
Конструкции, от боли задрожав.
Расплавлен воск, и не спасают крылья –
Сонет не приспособлен для насилья.
91
Нельзя вернуться никуда
Нельзя вернуться ниоткуда
Течет прозрачная вода
И не надеется на чудо.
Она то знает, что никто
В нее ступить не сможет дважды.
Стою в распахнутом пальто.
Я здесь бывал. И не однажды.
Но город изменил названье
И каждый раз: не то, не те,
И в обступившей пустоте
Лишь миражи знакомых зданий.
Ты прожил жизнь свою, старик.
Но что твое? Лишь краткий миг.
92
То, что я стал о себе понимать,
Не для постороннего глаза, ушей.
Лучше бы этого вовсе не знать:
Я бы прогнал такого взашей
Гостя, когда б он явился ко мне
Вечером поздним, в недобрую ночь.
Я рассуждать бы не стал о вине
Или беде его. Даже помочь
Не захотел бы, ей-богу, ничем.
А вот, поди - ж ты – придется всегда
Душу единую – вот ведь беда! –
В теле одном разделить насовсем!
Стерпится – слюбится все ж, наконец…
Будь же здоров, мой сиамский близнец.