КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК
(Слово на Вечере Современной Поэзии /Москва. 8 декабря 1922 г./ "О двух канонах и о конце")
Впервые напечатано в журнале "Корабль" (Калуга), 1923, № 1-2 (7-8)
1.
Мудрецы одной из великих струй человечества не зря утверждали, что истина добывается напряженной работой, ростом внутренним, что на познание ее уходят года, жизни людей, вереницы веков.
Творчество — результат духовного роста творящего; опыт, заключенный в творении и объемно ясный творцу, — для воспринимающего, и не только для поверхностноскользца, без проработки путей сотворившего не доступен. Добытое упорным, глубинным анализом, любопытству не открывается. Поэтому лабораторное единение поэта с читателем, для взаимопонимания их существенно важно.
Если вы хотите всерьез подойти к нашим революционным бурлениям, а революция в поэзии только еще начинается, — Вы окунетесь в круговорот споров, в вас возникнут противоречия; для разрешения их вам придется от слов перейти к основательным думам, проштудировать и переплавить в себе формы и формулы, в которых кристаллизуются наши искания, разобраться в каждом (в ка!ждом) из нас выработать свою точку зрения, быть может переродиться (таков путь творящего, но такой же и воспринимающего) и только тогда судить.
Еще с конца прошлой эпохи (20 лет так называемого «двадцатого века») вопят о погибели единой литературы Российской и пророчат о стаде поэзии, с самодержцем, конечно. Многообразие недопустимо, все под гребенку, жизнь во фрунт... Им ли до трепета Мира, им ли знать, что только прикоснись к нему ка!к зазвЕнит.
2.
Всякой твари знак — прямой угол: горизонталь с вертикалью; жизнь, действенное верчение — вертикаль; горизонталь вольная — временный отдых, подневольная горизонталь — смерть, смерть — горизонталь окончательная.
Только подумайте, сколько костяку нашему придется валяться и поймете какую крупицу действительно временную, живем мы.
Поняв свою малую временность каждый человек, во что бы то ни стало спешит узнать цель своего бытия, но везде, на своей, говоря мягко — шкурочке, ощущает петли и путы; убедясь в недостаточности единоличного постижения он прибегает к сложению — «человечеству». Со временем примечает он, что и оно чертовщинится как-то: нащебенят, утрамбуют, зальют: «человечество».., но хитро: чешется, пачулями всякими растирает себя... накалится однажды, точно какой Галаситер [?] — треснет... такой НЭП попрет из него — а-я-яй...
Так приходит разочарование и человек становится у последней черты. Немногие переступают ее.
Жизнь возможна только в сознательной личности. В видевшем яму всегда остаются следы — борозды знания пути до конца. Испытавший голгофный путь либо созерцая осмысливает, либо очертяголовится в жизнь.
Различаем поэтому два типа рыцарей крестного Духа одни обуздавшие мир внешнего действия и погрузившиеся в мудрый покой, знают, что внешнее действие ущербит сосредоточие внутреннее.
И другие — язычники, певцы плоти, временщики, мнящие, развернувшись в кипучести, обрести себя в обореньи нового дня.
Взаимоотношения между канониками [напомню читателю второе название чичеринского доклада: «О двух канонах и о конце». — А.П.] часто враждебны, кажущаяся инертность статиков, динамикам кажется губительницей действенности, забывая свой опыт они упускают из виду, что не все стоит, что стоит.
Во человек — пишет что-то, что-то тихое делает — просто, как будто бы, будто бы пусто: не-под-виж-но. Но через этого, неподвижного человека, — вещи я узнаю, вещим становлюсь.
Человек на камне сидит, неподвижно — «как камень...» Знаю — движется в нем... Если бы камнем быть, — знал бы, что в камне; а вот — будто не знаю его... будто и знаю: холоден, чуж.., а нагреется от подсолнышка, значит и холодеет он без него... и я так, — то нагреваюсь, то холодею... от солнышка... и камень я знаю.
3.
Когда кричат о погибели нашей поэзии вследствие ее многообразности и чернят тех и других или друг друга, — мне вспоминается немного срамной, цветистый Московский фольклор: —
Вздумала Сухарева башня замуж итти. Троицу-Листы — (это церковь на Сретенке) — в свахи кликнула:
— «Ступай, сватай ее за Ивана Великого».
Пошла та, подзванивая...
— «Так и так, говорит, так и так, — от Самой — замуж просится»...
— «Это та? — та... Ах она стерва, да ведь у нее под подолом, то и дело трамвай за трамваем прошмыгивают»...
Вернулась ни с чем:
— «У тебя, говорит, под подолом: — то и дело прошмыгивают».
Расплевалась старуха, раскудахталась — трамвай с рельс сошел, чулочницы ахнули:
— «..такой он сякой, ах разэдакий, а не сказал, хрен, тебе, как бывало он сам почитай каждый день всех богомолок своим языком в Кремль скликал».
Если бы не было между людьми расталкивающей разницы, — они давно бы уже сплюснулись.
Идеал одному непосилен и для постижения его все разности ценны, и в стремлении к нему нет покоя.
Чем дробительней жизнь, — тем жизненней, многоцветней земля.
Подите на кладбище, там — порядок: могила и крест, могила и крест — ряд в ряд...
В жизни, в быту... а быт, всякий быт — полицейский дух, а в солдатчине это ррравнение, может быть и, необходимо, но в жизни духа, — в искусстве, чем больше самого в себе упорядоченного, суверенного беспорядка, чем больше перебивающих подружка подружку, дисциплинированных струй, — тем цветистее дуга радости жизни, знающих вечность челом вещих Творцов.
На иллюстрации: титульный лист первого номера журнала "Корабль" (Калужский областной краеведческий музей)
Продолжение:
http://www.stihi.ru/2009/09/02/2797