Что же ты, кукушка, не щедра? Видно, не дожить мне до утра.
Вот и птицы-вороны кружат. Не моя ли им нужна душа?
Знаю сам я, в чём моя вина – до сих пор во мне живёт война,
а рука – лишь продолжение меча. Я пою, а хочется кричать.
Но я, милая, брусок дамасской стали и меня с оттяжкою ковали.
Только, что же ты уходишь в тень? Платье примеряешь каждый день
из такого траурного крепа. Посмотри, ведь руки мои крепки,
и я сам построил нам причал на краю начала всех начал.
И корабль веду я к берегам, где равны языческим богам
будем время сыпать мы с ладоней. И не бойся – наш корабль не тонет.
Только вот кукушка не щедра. Неужели не дожить мне до утра?
Да и птицы-вороны кружат, видно им нужна моя душа.
Но я душу расплету на струны, пошаманю и раскину руны.
Только нужно мне, чтоб ты верила. Ведь глаза твои – карий берег мой.
Где же вороны? Не слышно воронов. Разлетелись в четыре стороны.
Заполошенно кукует лишь кукушка. Пусть кукует... у меня на мушке.
Белый Ангел мой – крылья белые, руки нежные, речь несмелая.
От греха и слёз в небе спрятался, белизну сберёг, да покаялся.
Мол, в чертогах он, пятки розовы, а твой крест тяжел, да с занозами.
Мол, неси-ка сам, виноватый ты, а я белый весь, не запятнанный.
Если прячется белый ангел твой, кликни чёрного – он совсем другой.
Не боится слёз, не корит за грех, камнем в землю врос, но один за всех,
он на плахе был сам себе мечом, он твой крест возьмёт на своё плечо.
Тяжелы крыла, в землю вросшие, но беду твою... скрошит... в крошево.