Из таллинских стихотворений

 
1. ЧАСОВОЙ НА ПИКК ГЕРМАН*

Этот вечер – только память,
Память ветра на лету,
Но ведь ветер не устанет
Завывать в органе труб,
Но ведь Вышгородом город
Ловит тот же синий дым,
И, как прежде, два собора
Дышат воздухом одним.
Только медленно обходит
Алый лОскут часовой,
И за ним по небу ходит
Черный штык над головой.
И опять, опять сначала –
Как и прежде, без затей…
Разве Линда не кричала,
Смерть баюча у грудей?**

Разве Домского собора
Кафедральная тоска
Не плыла по косогорам –
До уральского леска?
И чухонцев молчаливых
Средь чахоточных берез –
Гнусом здешним не морили?
Не бросали на мороз?
Нет, не в гроб, а просто в яму
Эту лагерную пыль –
Не ссыпали? В землю прямо –
Человеческий утиль?

…Но за поступью тяжелой
Кто услышит стон жены –
Так же бившейся над Доном,
Голосившей у Невы?
Кто ее слезы кровавой
Поцелуем след сотрет?
Нет тех губ, истлели… Вправо
Штык, помедлив, вновь идет…
ЛОскут вьется, ветер режет
Пайку ночи пополам,
Чтоб, едва рассвет забрезжит,
Загреметь по куполам.
И тогда, войдя в сторожку,
Часовой, на слово скуп,
Зачерпнув из бака ложкой,
На казенный дует суп;
Только в печке, сонно плавясь,
Прорастают тяжело –
Колыванской скуки завязь
Да горчичное тепло...

1978               
_________________________________
* Пикк Герман (эстонск.) – Длинный Герман –
главная башня Таллиннского «кремля» на холме
Тоомпеа (Вышгороде) с постоянно развевавшимся
на ней в советское время большевицким флагом.
Стихотворение затрагивает тему массовых
депортаций народов бывшей России в период
существования на ее территории неадекватного
государственного образования – СССР.
** Линда – жена Калева, одного из героев эстонского
эпоса «Калевипоэг», горько рыдавшая над телом
умершего супруга; образ, связанный в эстонской
культуре с подчеркнутым выражением скорби.




               
            2. НА СВЯТКАХ

         Озвучи, мембрана ночи,
         Дрожь родившейся звезды;
         Сон, ворочаясь, так хочет
         Сладкой сахарной воды.

         Но мешают вздохи сена
         Мышьей сказочной возне,
         И течет, как яд по венам,
         Лунный луч по щелям стен.

         ...Знает только пуппенмейстер*,
         Что щелкунчик – это лишь:
         Деревяшки, краски, клейстер
         Да волшебной ночи тишь!

         1978

–––––––––––––––––––––––––––––––––
 * Puppenmeister (нем.) – кукольный мастер;
  изготовитель рождественских “щелкунчиков”
  для колки орехов.





         3. КАК И ПРЕЖДЕ

      Тронь зимы клавиатуру,
      Черно-белый тронь разбег, –
      Сквозь ледок ночной цезуры, –
      Голосов, летящих вверх!

      Станет бас альта превыше –
      В переборах зимних фуг,
      Колотя по днищу крыши,
      Перевернутому вдруг;

      Станет звезд горошек мелкий
      Щелкать в скулы сонных труб,
      Снеговой крутой побелки
      Расковыривая струп;

      Станет жить испугом галка,
      Вниз повиснув головой, –
      Онемевшая весталка
      Ночи, сыгранной тобой;

      Станет всё – как было прежде:
      Тяжелея на весах,
      Давят звуки весом прежним –
      Тяжесть, тяжесть в небесах!

      1978




          4. В конце зимы

    Где дремлет Вильянди* и снова
    ты бродишь, словно в полусне,
    зима уж исподволь готова
    тебе напомнить о весне.

    О том, что лед до дна изъеден
    и весь слоится, как слюда,
    а серый снег – и сир и беден,
    и в полдень – талая вода.

    И что готовы к вешней смуте
    деревья, реки, облака,
    хоть смысл замысленных распутиц
    щще таинственен пока.

    Известно лишь, что спор – недолог,
    и в просветленности лесной
    уже прозрачен легкий полог
    над затаившейся весной.

    Но город с ней еще в раздоре
    и в переулках зимних тих,
    хоть и ему придется вскоре
    на мировую с ней пойти.

    И пусть февраль на стекла дышит,
    и солнце, крадучись в окно,
    всё тот же луч слепой колышет
    зимы, наскучившей давно, –

    ты открывай, как тайну, снова
    всё, что тебе она дала:
    весною дышащее слово –
    всё то, чем сердце в даль звала...
            
    1978

____________________________________
* Небольшой город в центральной части
Эстонии.




             5. На закате

        Облака ли в бездну пали –
        сторожа небесных кущ,
        чтоб еще багровей стали
        крылья их в горниле рощ?
        Иль опять весна над нами
        плещет алыми крылами?
        Или пали облаками –
        вод горящих ширь и мощь?

        Просияй, вселенной лик, –
        чтоб еще прекрасней пламя
        в небо выплеснул на миг
        золотыми зеркалами
        солнца гаснущий родник!

        Чтоб всю ночь бродила в прутьях
        горечь ивовой воды;
        чтоб взахлеб дышать распутьям
        ветром, ветром молодым;
        чтоб к утру по всем оврагам
        закрутило колесом
        переливчатую влагу –
        водопадами лесов!
 
        1978




       6. Вечер в Гапсале*

Сосновой просеки дыханье сушит губы,
и на стволах смола ленива и густа –
зальет лишь к вечеру горячим воском трубы
органа рощ, и смолкнет он, устав.

Но полдень и в вечерних отголосках
всё будет в нем порою рокотать,
и звуки сонные оттискивать на воске –
июля, Баха, Балтии печать…
         
1978

_____________________________________________

* Гапсаль, или Хаапсалу, – приморский городок на
северо-западе Эстонии; известно “Воспоминание о
Гапсале” П. И. Чайковского.