Как много в памяти моей различных лиц запечатлелось.
Я был моложе и добрей.
Как славно нам в ту пору пелось вокруг туристского костра великолепными
ночами под перестуки топора,
и изморось была утрами.
Как много их — в пучине лет, с кем на обшарпанных вокзалах встречал чуть
брезживший рассвет.
Я видел их.
Я осязал их душ несходных существо,
оно написано на лицах,
и я легко читал его в районных центрах и в столицах,
когда стоял в очередях на дальний скорый за билетом,
стоял за совесть,
не за страх стоял,
бывало дело летом,
или зимою — все равно,
не на вокзалах — на базарах,
на профсобраниях,
в метро,
мужских и женских,
юных,
старых, —
все потонуло в глубине,
и только в самой дали дальной
мне вдруг привидятся оне как некий свет первоначальный,
но тот же я.
Мне дела нет, что поступь лет необратима.
Лишь необъятный белый свет
проходит мимо,
мимо,
мимо.