Наш город не помнил ни герба, ни флага.
Куранты на башнях прилежно хромали.
Больница, тюрьма да четыре оврага,
которые мы называли холмами.
И были, наверно, по-своему правы,
и жили, наверно, недолго, но просто.
И экс-прихожане двенадцати храмов
собой удобряли двенадцать погостов.
Лихие прабабки справляли столетья,
все сказки счастливо кончались венцами.
От браков рождались здоровые дети,
которые нас называли отцами
ни то по привычке, ни то по ошибке,
и вскоре ошибки своей устыдились.
Они до темна собирали пожитки
и все как один до светла уходили.
Они волокли чемоданы и лица,
они занимали вагоны и трюмы.
А после – ложились в чужие больницы,
а после – садились в далёкие тюрьмы.
И были, наверно, по-своему правы,
и жили, наверно, своими умами,
украдкой молясь за четыре канавы,
которые мы называли холмами.