Песня звонкая вдруг раздалась из лощины
И, прорезавши ноткою воздух высокой,
Разлилась по прекрасной Отузской долине
И рекой потекла полноводной, широкой.
Это девушки стайкой с работы шагали
С виноградников дальних дорогою длинной
И с опаской на Чёрную гору взирали,
Что зловеще нависла шатром над долиной.
Где-то в недрах горы в пещере глубокой
Обитал великан-людоед одноглазый.
Это чудище с мерзким единственным оком
Для людей был страшней самой страшной заразы.
Днём чудовище спит, но его жуткий храп
Был на сильного грома раскаты похожий
И на жителей сёл всех окрестных сатрап
Наводил страх своей омерзительной рожей.
Повернется во сне великан, и гора,
Как листочек осиновый, вся задрожит.
А вздохнёт – из горы из средины ядра,
Пар густой, словно в бане, клубами валит.
Но едва начинало в округе темнеть,
Вылезал великан ото всех скрытым лазом.
И во тьме принимался так громко реветь,
В полумраке сверкая единственным глазом
Эхо рёв разносило в ночи по горам,
Затихая вдали где-то там на Ай-Петри.
В страхе прятались все: старики, детвора,
Те, кто жил от горы ближе, чем в километре.
А мужчины, задобрить чудовище чтоб,
Отводили к подножию Чёрной горы
Кто быка, кто овец, и тогда злой циклоп,
От людей приняв дар, замолкал до поры.
Нелегко прокормить им такого детину,
Но никто в этом горе не мог им помочь.
И лишь сумерки снова нахлынут в долину –
Всё опять для людей повторялось точь-в-точь.
А когда месяц свадеб внизу наступал,
Людоед вымогал себе в жертву дивчину.
Он огромные камни с вершины хватал
И бросал на селения прямо в долину.
Камни с грохотом страшным катились, сметая
Всё: сады, виноградники, даже дома.
Пропадала зазря вся работа людская,
Но самим им не сбросить такого ярма.
Он ревел и ревел, жуткий страх нагоняя,
Так что стёкла дрожали и гаснул очаг.
И вот так людоед, словно пьяный буяня,
Разгонял по долине всех местных собак.
И тогда средь красавиц в ближайшем селе
Выбирали крестьяне одну из невест,
И её оставляли в ночи на скале,
С этим чудищем мерзким одну тет-а-тет.
Долго властвовал он над Отузской долиной.
Много горя принёс, много душ загубил,
Но, судьбу проклиная, пред ним гнули спину,
Не имея на подвиг ни прыти, ни сил.
Но вот юноша как-то нашёлся в селенье,
Был он сильный и смелый, как горный орёл.
И со взором горящим, и с сердцебиеньем
Пред селянами речь он такую повёл:
— Надо нам великана всем вместе убить!
— Сами знаем, - ответили односельчане.-
— Ты нам лучше скажи, как сей подвиг свершить?
Ведь ты знаешь, не воины мы, а крестьяне.
— Надо нашим мужчинам вооружиться:
Лук и стрел взять побольше в дорогу с собой,
И всем вместе на Черную гору явиться,
Чтоб с циклопом вступить там в решительный бой.
Мы устроим у входа в пещеру засаду,
И как выйдет оттуда злодей-великан,
Закидаем калёными стрелами гада,
Вот такой, не шутя, предлагаю вам план.
Но мужчины ему рассмеялись в ответ:
— Супротив великана мы жалкие мыши,
Он лишь пальцем одним перебьёт нам хребет,
Ну, а боли от стрел уж совсем не услышит.
Мы затеей твоей лишь накличем беду,
Сами сгинем за так, да и семьи загубим.
— Что ж, тогда на злодея один я пойду!
И в смертельную схватку вступлю с душегубом.
— Зря бахвалишься ты, насмешишь лишь народ.
Ведь циклопа убить - не зарезать барана.
— Через год новых свадеб наступит черёд,
И я жизнью клянусь, что убью великана.
Быстро год пролетел, месяц свадеб настал,
Наш герой поспешил к исполину.
Вот и солнце зашло, вечер тихо упал
С темных гор на родную долину.
И подумал герой, глядя пристально вниз,
Ну, а что, если завтра безжалостный перст
Упадёт на мою дорогую Эльбис,
Из всех выбранных чудищу юных невест.
Бросил юноша взгляд на долину свою,
В то, что вечер последний, не веря,
И решил для себя: лучше сгинуть в бою,
Чем терпеть ненасытного зверя.
Он на камень остывший легонько присел,
И, мечтательно глядя на синее море,
Про любовь он старинную песню запел,
Что у всех на устах была в местном фольклоре.
Любовь — это птичка весны,
Пришла ей пора прилететь,
Спросил я старуху-гречанку,
Как птичку любви мне поймать?
Гречанка ответила так:
«Глазами ты птичку лови.
Она на уста упадет
И в сердце проникнет твое…»
— Ха-ха-ха!- вдруг раздался над ним громкий смех.
— Слышу-слышу ты, малый, неплохо поёшь!
Не имел я давненько подобных утех,
Пой, коль пенье свое ты за труд не сочтёшь.
Глянул юноша вверх и узрел без труда.
Великан на вершине огромный стоял,
Словно самая яркая в небе звезда,
Так единственный глаз у циклопа сверкал.
— Ну, здорово, сосед! Петь тебе не хочу,-
молвил юноша чудищу гордо и смело.-
–— Спой, прошу, я ведь тоже хочу,
Чтобы птичка любви и ко мне прилетела.
— Значит, хочешь увидеть ты птичку любви?!
Так и быть, я тебя, великан, позабавлю,
Если можешь до завтра прошу, потерпи,
Ну а к вечеру птичку тебе я доставлю.
Парень снова по склону в долину спустился…
Эту ночь людоед почему-то молчал.
А на утро герой наш любимой открылся,
Что злодею он птичку любви обещал:
— В эту птичку придется тебе обратиться…
Будем следовать плану с тобой в этот раз…
И как только злодей вдруг к тебе наклонится,
Я стрелу великану пущу прямо в глаз.
Повторив все движения с ней раз с десяток,
Убедившись, что плана нюансы учел,
Лук и стрелы надежно в одеждах упрятав,
Он к циклопу невесту на гору повел.
— Ты не бойся, любимая, я буду рядом, -
он по нескольку раз повторял ей подряд,-
— Наконечники стрел моих смазаны ядом,
Так что путь у циклопа один - прямо в ад.
Парень девушку к сроку на гору доставил,
Где циклоп в ожиданье давно уж томился
И невесту одну на скале он оставил,
Ну а сам у пещеры за камнем укрылся.
Наконец на вершине злодей показался,
Ну а девушка только того и ждала.
В тишине голосок ее нежный раздался:
—Эй, послушай, циклоп, я, как видишь, пришла!
А Эльбис ведь собою была так прекрасна,
Что циклоп без труда ее чарам поддался.
И взревел с высоты великан громогласно:
—Вот и я, наконец, любви птичку дождался.
Только девушка, видя, что цель далека,
Голоском своим нежным продолжила снова:
—Если сможешь увидеть ее свысока,
То ее показать для тебя я готова.
Но циклоп, в темноте ничего не увидев,
С высоты очень зло на нее закричал:
—Ты, видать по всему, меня хочешь обидеть,
И я птичку любви понапрасну, знать, ждал.
—Я, поверь, не хочу тебя вовсе обидеть.
Просто ты от нее стоишь слишком далеко
И уж если любви хочешь птичку увидеть,
То сильней наклонись и открой шире око.
Тут уж юноша лук свой по-быстрому вскинул
И спустить тетиву лишь удобный ждал час.
И как только циклоп шире веки раздвинул,
Великану стрелой угодил прямо в глаз.
В око точно вонзилась стрела без затей…
От пронзающей боли взревел людоед.
И, как раненый зверь, он пошел на людей,
Только наших героев простыл уж и след.
Но, уж больше не видя земли пред собой,
Великан лишь руками напрасно махал,
И, во тьме зацепившись за камень ногой,
Он в пещеру глубокую с шумом упал.
Толь упав, он сломал себе руки и ноги,
Толи нору его завалило уж слишком,
Только выбраться больше не смог он в итоге,
Чтоб суметь отомстить неразумным людишкам.
Замурованный заживо в каменном склепе,
Напрягал великан уходящие силы
И инстинктом зверей руководствуясь слепо,
Тщетно выйти пытался скорей из могилы.
От чего на горе камни все шевелились…
Ну а снизу гора всем казалась живая.
С шумом в море утёсы большие валились,
Аж до неба огромные волны вздымая.
От дыханья могучей разгневанной силы
Камни плавились, ярко горела земля.
И она по расщелинам, словно по жилам,
В море лавой стекала, по ходу бурля.
А над страшной горою, людей всех пугая,
Сильный гул до утра громким эхом стоял,
Это пламя и дым из себя извергая,
Под землёю циклоп-людоед бушевал.
Как в ознобе трясло полуостров всю ночь…
В синем море могучие волны вздымались…
И они, уподобившись монстрам, точь-в-точь,
С пенным грохотом на берег стаей бросались.
А к утру выпал дождь и всё стихло вокруг…
Тишина и покой после ноченьки шалой…
Вышли люди на свет и увидели вдруг:
Людоеда пещеры на месте не стало.
За ночь до основанья гора развалилась,
Что лишь видом своим всех людей так пугала.
Там, где прежде вершина клубами дымилась,
Странной формы причудливо вздыбились скалы,
Словно в камне застывших зверей изваянья,
Для циклопа природный создав саркофаг.
И с тех пор это место в народных сказаньях
Стал народ меж собой называть Кара-Даг.