От телесной на время избавленный боли,
я, наученный болью, был бы счастлив почти.
А на свете не будет покоя и воли,
если сердце в участливой бьётся груди.
Пусть меня благоденствие б мягко объяло,
я сквозь мякоть пространства душой дотянусь
до обиженных - мне одного себя мало -
и нахлынет мне на душу больше, чем грусть.
Но забраться в себя - вот воистину пытка! -
как в нетопленной комнате сон ледяной.
Потому-то во всём мне хотелось избытка.
И тяжёлая жизнь приключилась со мной.
И на грешную грудь несвергаемым камнем
положил мне сочувствие праведный Бог,
чтоб оплакивал я, что пройдёт и что канет,
и чтоб тяжкий ценил на земле этой вздох.