Рябиновое…
Рябина прищурилась карим дуплом
и пробует зимнюю терпкость терпенья,
вздыхая о чём-то крамольно-весеннем…
Мы нынче полночно терпимы вдвоём…
Рябиновой тайной горчит на губах
любимое тёплое имя… И мнится:
весна терпеливой озябшей синицей
сидит на рябиновых тонких ветвях…
Весенняя усталость
Так себя в кулаке зажала,
как платочек измятый батистовый,
даже март не помог, пожалуй,
хоть фривольное что-то насвистывал...
Затолкала обратно в глотку
недосказанное, непропетое,
запивала свой бисер водкой,
на судьбу по-вороньему сетуя,
говорила: - Ещё немного
потерпи, это всё от усталости,
долг - не кара, не безнадёга,
будет лето - тогда и пожалуйста,
расслабляйся, броди по рощам
и валяйся в июльской цветистости...
Предапрельно капель полощет
мой измятый платочек батистовый...
Устало-фенибутное
Взять и выпить фенибут,
чтобы стало всё до фени,
и медовый пряник лени
смаковать, а долга кнут
спрятать в дальний тёмный угол
и забыться, и заснуть,
и во сне увидеть суть
октябрёвости упругой.
А проснёшься – снова кнут
выгоняет на работу,
и до пряничной субботы
ждёт в аптечке фенибут…
Бес
Я замыслила блузку с бантом
сшить к весне из шифона синего
и походочкой элегантной
по аллее пройти осиновой,
я задумала встретить солнце
и очами глазеть оленьими
в этот мир, и сиять червонцем,
самым новеньким, неразмененным,
чистым блеском весенних окон
любоваться, закинув голову…
Ох, предчувствую, выйдут боком
завихренья мои весёлые…
Не последний грешок замолен
и не все ещё камни собраны…
Что ж до срока иголкой колет
под лопаткой и между рёбрами?..
Спят осины, снежком укрытые,
но на Щукинской в магазине
я для будущей блузки синей
брошь приметила с лазуритами…
Мартовская интуиция
Ни мысли, ни оформленной идеи,
лишь запах таящего снега и капель.
И все шесть чувств, настроясь на апрель,
гитарным перебором душу греют, -
и к майской маяте летит она.
Лидирует – вернейшая струна,
нестёршаяся, шалая, - шестая.
Хоть пальцы в кровь – но нет её точней, -
и в этой вербной шелковистости ночей
предчувствием обыденность латаю…
Мартовское
Разговорчивый март подошёл торопливой походкой
и разлил во дворах серо-синие реки речей.
По Смоленке плыву несмолёной безвёсельной лодкой,
только мачту мечты отражает весенний ручей…
Можжевеловое
Ты сказал, что я упала без чувств.
Ах, какое ж это было враньё.
Я упала без сознанья на куст
можжевельника с табличкой «житьё».
Ну, упала, и довольна вполне,
эти ветки, эти лапки – моё,
только чувства и остались при мне, -
можжевеловое пью забытьё.
Просто обморок, такие дела,
ты как в облаке, и думы как дым,
и щека твоя прозрачно-бела,
свой румянец передав молодым.
Но не жалко ни румянца, ни строк,
что когда-то раздала по весне:
вместо мыслей – можжевеловый сок
бессознательно жужжит в голове!
Сердитое восьмимартовское
Давайте, дамы, не будем нервничать,
раз не встречают речами-хле'бами,
и вечно зорьками невечерними
чего-то ждать и чего-то требовать.
Хоть кто спросил вас, чего вам надобно,
с чего вдруг стали вы столь нервозные?
Вот я в сирени зарыться рада бы,
а дарят больше тюльпаны с розами.
Глядят в пространство, поют вам лазаря,
напялив красный колпак с бубенчиком,
а креативности и фантазии
хватает только на баньки-венички.
Вы на восьмое хотите радугу -
а вам кастрюлю вручат на пятое,
а раз к тому же ещё не рады вы,
то вас же сделают виноватыми.
Ну, флаг им в руки, дорожка скатертью,
им век не ведать, чего нам хочется.
А мы под ручки - к такой-то матери,
к её вечернему одиночеству.
Сивое
Сивка-Бурка я в мелких яблоках.
Подними мне голову выше,
покажи облака-кораблики,
я гудки их с небес услышу.
Разнуздать бы меня, устала я,
в тихом стойле меня стреножить бы,
расчесать мою чёлку чалую,
ленты в гриву вплести мне, может быть.
Эй, полегче своими шпорами
и нагайкой хорош размахивать.
Как на строгость-то, сударь, скоры Вы.
Мне бы лекаря, мне бы знахаря.
Эффект маятника (перекурное)
(на мотив «Кораблика» Н.Матвеевой)
Я курила возле мусорных баков,
призадумавшись о Дао и карме,
вспоминала их негласные знаки
под затяжки сигареткой вульгарной.
Их намёки были ясны и точны
и читабельней девичьих секретов,
но пророчества сгорали построчно
на полночном огоньке сигареты.
В горло долг вливали мне, как отраву,
убивая золотые напевы,
а чем дальше отклоняет направо,
тем сильней потом кидает налево…
Губы сжаты от извечной заботы,
и до радости в глазах – как до рая,
в баке мусорном на банке от шпротов
недокуренный бычок догорает.
Напоследок пару слов непечатных –
и отправиться к иному причалу:
среди вязи облаков предзакатных
знак судьбы я наконец прочитала…
Внутривенное
- Вы, наверно, устали, к тому же немного больны.
Витамины не пьёте, а их нужно пить непременно.
- Я прошу у Вас, доктор, три кубика синей весны!
И пожалуйста, доктор, введите мне их внутривенно.
- Да куда Вам три кубика? Это уже передоз!
Вы осильте хоть два! Это лучшее в мире лекарство.
- Понимаете, док, все мы нынче живём на износ…
И уж лучше весна, чем на холмике мрамор каррарский…
- Хорошо, уступлю, хоть и знаю, что это нельзя…
Мягко входит игла, и по капле течёт откровенье…
- Мы теряем её?
- Нет, она открывает глаза.
И глаза – как моря, и на веках весенние тени…
Майское
О, слов неовеснённые грачи,
мою весну склевавшие до крошки!
Она мне обещала быть хорошей,
и были горячи её зрачки,
но вам-то лишь бы только извести
весенние доверчивые взгляды, -
и то, что было близко, было рядом,
теперь горчит и больше не в чести.
Зажат в горсти черёмуховый рай,
батистовым платочком смят и скомкан:
от майских слов – бродить по майской кромке
до маеты, плеснувшей через край, -
и недалече майская гроза.
Но сад уже бутонами наполнен
и расцветает в блеске майских молний
и летних снов, летящих мне в глаза.