Сергей Глянцев
Обычное утро обычного дня. Эля, девочка шести лет, собиралась в школу. Положила в ранец тетрадку, книгу, ручку и линейку, яблоко и булку.
- А сока нет, - сказала девочка.
- По дороге в школу купим, - ответил ей отец.
Отец работал водителем на машине, развозящей продукты по магазинам, и как-то раз после школы Эля ездила с ним. Тогда продлёнка в школе закончилась, а дома сидеть с ней было некому. Папа разгружал машину возле магазинов, а Эля в это время сидела на пассажирском сидении в кабине и разрисовывала книгу-раскраську. Больше всех Эле нравился оранжевый фломастер. Крылья у бабочек, деревья, небо и даже река были выкрашены в ярко-оранжевый цвет.
- Что тебе купить поесть? – спросил папа на одной из остановок у магазина, и Эля ответила:
- Апельсин. Но большой-большой и очень оранжевый. - Пап, - сказала Эля, вспомнив сейчас об одном случае. - А можно я возьму сегодня в школу апельсин вместо яблока?
- Можно, - ответил папа. - Но апельсина нет.
- И по дороге не будет?
- И по дороге не будет. Негде купить.
Эля не расстроилась. Она умела сдерживать свои чувства. Какая разница яблоко или апельсин? Оона будет есть яблоко и представлять себе, что оно не зелёное, а оранжевое. Так даже интересней – закрыв глаза, думать, что ты ешь апельсин, хоть на самом деле откусываешь от яблока.
- Мам, а ты заберешь меня сегодня из школы?
Мама не ответила Эле. Она торопливо перебирала содержимое своей сумочки, вытряхивала карманы пальто и шевелила губами, будто разговаривала сама с собой.
- Мам! - повторила Эля. - А кто меня сегодня заберёт?
- Спроси у папы, у меня нет времени, - мама наконец нашла то, что искала – карточку-пропуск на работу и принялась натягивать сапоги.
- У меня тоже нету времени, - крикнул с кухни папа. - И что дальше?
- Мам, ты ещё ни разу не забирала меня из школы. Ни разу, - проговорила Эля негромко.
- Я занята, я работаю, и у меня нет возможности тебя забирать.
Эля смотрела, как мама нервно натягивает на себя перчатки из чёрной блестящей кожи, хватает сумку и, махнув рукой, исчезает за входной дверью. Без слова, без поцелуя.
- Пап, а кто меня сегодня заберёт со школы?
- Доча, я ещё не знаю. Может, я успею, может попрошу тётю Вику. Посмотрю, как у меня с работой, ладно?
- Ладно, - кивнула Эля и стала застёгивать свой ранец с аппликацией принцессы из мультфильма «Русалочка».
Утреннее солнце наполняло воздух такой радостью, что Эле хотелось кричать и прыгать. Но она шла рядом с папой, держась крепко за его руку и только пинала ногой коричневые сухие листики, суетившиеся на асфальте, словно мышки.
- Смотри, пап, как они убегают от меня. Они что, видят, что я иду?
- Конечно видят и боятся, что ты их раздавишь.
После этого Эля с ещё большим удовольствием пыталась прихлопнуть ногой замешкавшийся листик и хохотала, если ей это удавалось сделать.
Папа с серьезным лицом разговаривал с кем-то по телефону и во время разговора то сильнее сжимал ладонь Эли, то вообще выпускал её из своей, словно ему нужно было усилить произносимые слова жестом руки. В такие моменты Эля хватала папу за куртку и продолжала пинать листики. Поэтому она не успевала попадать в такт с папиным шагом, и папина куртка натягивалась, словно парус. Папа спохватывался и вновь брал маленькую ладошку дочери в свою шершавую большую ладонь, и они вновь шли в шаг – один большой, два маленьких – шли по тротуару, занятый каждый - своим делом, но чувствуя тепло друг друга.
Занятия в классах продлённого дня закончились в половине пятого вечера. Учительница попросила всех детей выстроиться в коридоре попарно и, взявшись за руки, двигаться за ней к выходу из школы, где уже ждали родители, бабушки или дедушки. Эля оказалась в паре с Ренатой, рыжей девочкой из Молдовы, у которой лицо и даже глаза от веснушек выглядели рыжими.
- Ты - как апельсинка, - сказала ей Эля. - Такая оранжевая-оранжевая. Если бы я рисовала тебя, я бы нарисовала апельсинку с косичками и носом.
Рената захмеялась.
- А я люблю мандаринки, а не апельсинки. И я бы нарисовала тебя как мандаринку, но без косичек.
- Но я не рыжая, - возразила Эля. - Я коричневая. И с родинками, вот: - указала Эля на свою щеку.
- Ну тогда бы я нарисовала тебя, как...
Рената задумалась, потому что ей не приходил в голову ни один фрукт или овощ такого светлокоричневого цвета, как волосы Эли.
- ...Как кекс с изюмом, - нашлась Рената, и они обе расхохотались во всё горло.
Дети едва успевали выходить за порог школы, как к ним тут же подбегали родственники, хватали за руки, обнимали, что-то спрашивали учительницу, и шум-гам стоял ещё наверное минут десять-пятнадцать, а потом всё неожиданно стихло, опустело, и на крыльце школы остались стоять только Эля и её учительница. Девочка смотрела на дорогу из-под надвинутой на глаза красной вязаной шапки, но никто не появлялся: ни мама, ни папа, ни тётя Вика, ни кто-нибудь другой знакомый. Учительница листала журнал и не очень обращала внимание на Элю, а потом, захлопнув журнал, обнаружила, что лишь они – одни на пустом пятачке перед школой и спросила:
- Не замёрзла, мышка?
Девочка ничего не ответила, только помотала отрицательно головой. Смешно из стороны в сторону мотнулся большой красный помпон на макушке вязаной шапки.
- Запаздывает твой папочка? – продолжила учительница.
- Угу! – кивнула ученица, и снова помпон на шапке мотнулся вниз-вверх.
- Ничего, малышка, он сейчас придёт, - учительница улыбнулась и для чего-то вновь открыла свой журнал.
Эле стало грустно. Она вспомнила маму, которая ни разу не отвела её и не забрала из школы, ссылаясь на постоянную занятость, вспомнила папу, который однажды крикнул на неё, что отдаст насовсем бабушке, если она будет капризничать – Эля не хотела тогда завтракать. Она прислонилась плечом к дверному косяку. И хотя так же весело, как и утром, светило на небе солнце и также задорно шуршали подгоняемые ветром по асфальту листья, Эле было не до них. Она смотрела безрадостно перед собой, ёрзая ногой по деревянному порожку входа.
- Ну что ты, Эля, - учительница шагнула навстречу девочке, заметив, как начали блестеть её глаза. – Сейчас придёт твой папа, не волнуйся.
- Меня забыли? - Эля посмотрела на учительницу снизу вверх и то ли от этого взгляда, то ли от ветра, что дул, не переставая, в уголках глаз вдруг налились две большие слезины, норовя вот-вот сорваться вниз. – Меня забыли...