***
Измучен,жалок,одинок -
виденье бреда, жара -
танцует скомканный листок
на кромке тротуара.
Как светлый и печальный знак -
предупрежденье, что-ли...
Его несёт ко мне сквозняк,
сдаваясь робкой воле.
И я растерянно стою,
сама того не зная,
не на границе, на краю
обрыва подсознанья,
а кажется - ещё бегу.
Но никуда не деться -
поднять бумажку не могу,
как поднимала в детстве.
***
С шальной вечеринки вдвоём убежим.
Стесняют знакомые милые лица.
Чем новое старого лучше, скажи?
Зачем же душа так куда-то стремится?
Из комнат, из кухонных жарких речей,
тугой паутины затянутых сплетен
уйти, ускользнуть норовим мы зачем?
Как будто разрывом отчаянным этим,
На улицу выпав, сквозь млечную муть,
тупое брожение смешанных мыслей,
хотим за пределы себя заглянуть,
увидеть хоть краешек будущей жизни,
где всё не случайно: размашистый снег,
табличка скрипучая на остановке,
и мы с тобой тоже, и тот человек,
стоящий поодаль - нетрезвый, неловкий.
В КАФЕ
Мы пили кофе, я смотрела вбок
и всё же понимала с полуслова,
что ты сказать хотела. - Белый, Блок...
Один из них влюблён в жену другого.
"На самом деле, - тихо говоришь,-
поэт хотел приблизиться к поэту:
до губ дотронуться, нет, до манжеты лишь;
и отойти и мучить снова, снова.
Иначе как же можно объяснить
историю запутанную эту".
Любовь беспола, Господи, прости!
"Ещё по чашке, хочешь сигарету", -
мне предлагаешь, а рука дрожит.
"Нет, - говорю, - я лучше выпью".
Со стороны у нас, наверно, глупый вид.
Но объективное болотом пахнет, выпью.
Ещё по рюмочке. Даём на чай.
Встаём, идём свободно, без натуги,
покачиваясь, правда, невзначай,
как на картине Климта две подруги.
***
Вторую неделю шёл шторм в Коктебеле.
Сидела компания наша на пляже.
Наташа - блондинка с картин Боттичелли,
поклонник её, я и муж мой, к Наташе
сдвигающийся незаметно. Всё ближе
волна подбиралась и пенилась круто.
Андрей, точно фавн бородатый и рыжий,
вино подливал, неизвестно откуда
его доставая, болтал о Париже.
И взором меня осторожно лаская,
он вдруг из Цветаевой выдал двустишье.
Что было так кстати: Марина - морская.
Но муж, словно йети из горного леса,
уже на Андрея смотрел исподлобья.
Что делать... Поэзия связана тесно
с любовью и ревностью. Белые хлопья
летели на разгорячённые лица.
Нам всем не хватало девятого вала.
Андрей рвался в бой, а Серёжа - топиться,
но я его за руку крепко держала.
ГОРОДСКОЙ СОН
Откуда здесь нежность взялась? Вот безвкусный коллаж. -
Кирпичный завод. Фонари. В небо тянутся трубы.
Но трогает урбанистический тёмный пейзаж,
как будто к небритой щеке прикасаются губы.
И, кажется, ходит всё кто-то у крепких ворот,
печальный, но стойкий участник былого парада.
Он местности сторож, он знает, что выход - где вход,
закалкой и выправкой напоминая солдата.
Не день и не ночь. Вечер синьку в пространство плеснул,
как груз непосильного чувства нависла громада
строений, как "Замок" у Кафки, как сон.Ты уснул.
Не спи, что-то ценное вынесут сразу со склада.
***
Снег и ветер напомнят балет,
отражённый в Серебряном веке.
Зал огромен, но зрителей нет.
И Нижинский, забывшись в разбеге,
улетает. Блестит силуэт
полный нежной пластической неги.
Трудно точно исполнить "январь".
Принимая трагичную позу,
весь светясь изнутри, как фонарь,
превышая нервозности дозу,
в голубую петлицу Лифарь
продевает застывшую розу.
Нарастает, свиваясь в кольцо,
исступлённость зовущей метели.
Грани звёзд отливают свинцом
и холодная страсть во всём теле,
как Спесивцевой злое лицо
в закалённой безумьем "Жизели".