Толпа, собравшаяся под окнами римской гостиницы, где остановилась великая оперная певица Мария Каллас, неистовствовала. Раздавались выкрики: “Мы перережем тебе голосовые связки!” Ещё бы: накануне Мария Каллас оскорбила президента Италии и весь итальянский народ, покинув сцену после первого акта оперы. Толпа не знала сожаления.
Никто, впрочем, не догадывался о том, что причиной такого поступка певицы была её болезнь и что голос её с этих пор приговорён к молчанию.
Испуганная, вся в слезах, Мария Каллас укрылась в своём номере в одной из римских гостиниц и, прижимая к груди любимого пуделя, задавала самой себе вопрос: сможет ли она ещё когда-нибудь выступать публично? С улицы неслись громкие проклятья и угрозы. “Вон из Италии!”, “Мы больше не хотим тебя слушать, предательница!” – выкрикивали собравшиеся у гостиницы меломаны, которых едва сдерживала полиция.
Пришла полночь, а народ всё ещё толпился под окнами певицы. Это настолько действовало ей на нервы, что муж и менеджер Марии Каллас – миллионер Джованни Менегини послал за доктором. Через полчаса Ля Каллас, Тигрица оперы, уснула под воздействием транквилизаторов. Она пролежала в гостинице, взаперти, шесть дней.
Лишь затем Каллас покинула гостиницу и уехала домой, в Милан, в свой роскошный дом. Здесь она обнаружила, что стены дома вымазаны экскрементами и исписаны всевозможными лозунгами. “Позор Ля Каллас” – так назвали газеты этот эпизод.
Дело в том, что на 2-е января 1958-го года была назначена премьера оперы Беллини Norma в римском оперном театре. Мария Каллас, самая знаменитая и высоко-оплачиваемая в мире примадонна, должна была исполнять в этой трагической опере трудную роль жрицы друидов. Было объявлено, что на премьере будет присутствовать президент Италии Джованни Гронки с женой. Весь Рим готовился к этому событию. Билеты на спектакль продавались на чёрном рынке по баснословной цене – 300 долларов.
Незадолго до премьеры было решено транслировать оперу по радио на всю Италию, с тем, чтобы миллионы людей могли хотя бы слышать великую певицу. Однако, были большие сомнения в том, что темпераментная и непредсказуемая Мария Каллас вообще появится в Риме. За несколько лет до этого Каллас покинула Эдинбургский фестиваль, ссылаясь на то, что она не может переносить холодный и мокрый северный климат. Она отказалась также петь в Чикаго, потому что ей там вручили судебное постановление о выплате долгов. Она грозилась не выходить на сцену Метрополитан Оперы до тех пор, пока генеральный менеджер Рудольф Бинг не уволит её партнёра, солиста-баритона: этот баритон в дуэте с Каллас тянул свою высокую ноту дольше, чем сама певица, и таким образом создавалось, якобы, впечатление, что у неё нехватает дыхания.
А совсем незадолго до римской премьеры любители оперы в Сан-Франциско тоже пострадали от темперамента примадонны: она отменила свой дебют буквально перед спектаклем. Хотя её врач заявил, что певица больна и слишком устала, это, впрочем, не остановило её от присутствия на вечеринках, которые устраивали её друзья – греческий пароходный магнат Аристотель Онассис и писательница Эльза Максвелл.
В довершение ко всему, Мария Каллас постоянно ссорилась с коллегами и буквально вражески относилась к не менее знаменитой певице Ренате Тeбальди (кстати, умершей совсем недавно).
Скептики говорили, что голос дивы уже не такой ровный и устойчивый, как раньше. В сравнительно молодом возрасте, когда певице было 35 лет, в её голосе появилось некоторое дрожание в верхнем регистре. Впрочем, Марию Каллас это не волновало. Она говорила: “Кто-то считает мой голос прекрасным, а кто-то – нет. Это – разница мнений. Единственное, что я могу сказать: те, кому не нравится мой голос, не должны слушать меня”.
Несмотря ни на что, весь Рим, да и вся Италия, ждали встречи с певицей и её голосом.
И в этом не было ничего удивительного, потому что Мария Каллас, которая родилась в Нью-Йорке в декабре 1923-го года в семье греческих эмигрантов, во многом была связана с Италией и обязана ей.
Отец Марии – грек с фамилией Калогеропулос был фармацевтом и страдал от того, что клиенты не могли выговорить такую сложную фамилию. Поэтому он сменил вывеску на своей оптеке и фамилию на Каллас. Однако, в 1929-м году и бизнес, и деньги отца пропали: произошёл крах на Уолл-стрите и началась большая депрессия.
К тому времени Мария была уже полненькой шестилетней девочкой в очках и предметом вечных разногласий между отцом и матерью. Отец был человеком не музыкальным, и его никак не трогало то, что у дочери обнаружился хороший голос. Мать же была поклонницей оперы и видела своего ребёнка оперной примадонной. Отец зарабатывал тем, что работал коммивояжёром, это давало возможность оплачивать музыкальные уроки Марии. Он был недоволен тем, что Мария прибавляла в весе, и вышел однажды из себя, когда девочка бросилась на пол и устроила истерику по поводу того, что она не победила в конкурсе юных певиц. “Всё, что она умеет, – говорил отец, – это есть и визжать”.
Разногласия между родителями Марии дошли до того, что, когда ей исполнилось 14 лет, мать увезла её в Афины для обучения пению. В 1938-м году, в возрасте 15-ти лет, Мария дебютировала в студенческой постановке оперы Cavalleria Rusticana, а четырьмя годами позже ей пришлось в последнюю минуту заменить заболевшую певицу в опере Tosсa в Афинском оперном театре. При этом кто-то из работников сцены заметил: “Эта слониха – не Тоска!” Услышав такое, Мария бросилась на этого работника с кулаками, расцарапала ему лицо, поставила синяк под глазом, разбила нос и порвала рубаху. Со следующего дня, однако, она решила худеть, весила же она тогда 200 фунтов.
Такой вот – полной и, вдобавок, без работы – была Мария Каллас, когда в 1948-м году она встретилась с человеком, который привёл в порядок её фигуру и её карьеру.
Джованни Менегини, производитель строительных материалов, короткий, лысый и некрасивый, был в два раза старше Марии. Зато он был человеком бескомпромиссным и энергичным и обладал талантом, как он однажды выразился, “делать деньги из дерьма”. Он женился на Марии, назначил себя её бизнес-менеджером и заявил ей, что удивительный голос певицы – ещё не всё. “Ты никогда не станешь мировой звездой, если не будешь выглядеть, как звезда, – говорил он жене. – Ты должна сесть на диету, причём – жестокую диету”.
Мария послушалась мужа, села на диету и быстро сбросила 20 фунтов. Любительница спагетти и пирожных, она прекратила есть их и перестала пить любимое ею вино Кьянти. (Между прочим, в конце второй мировой войны Мария выступала перед союзными войсками в Афинах, а платили ей за это сахаром и спагетти, что поддерживало всю семью).
Постепенно, как Пигмалион Галатею, Менегини создал новую Марию Каллас – стройную и красивую женщину. Вместо очков Мария одела контактные линзы и стала завоёвывать сердца любителей оперы, её принимали Ла Скала в Милане, Метрополитан Опера в Нью-Йорке, Ковент Гарден в Лондоне. Получив мировую известность, она в процессе потери веса потеряла, однако, какую-то составляющую своего уникального голоса. Как писал позднее один из авторов, Мария “начала свою карьеру, будучи полной молодой женщиной с большим, хорошо поддерживаемым голосом, а закончила худой женщиной среднего возраста без всякого голоса вообще”.
Между прочим, опасность похудения и стресса, которое оно накладывает на сердце, описывались ещё в учебнике “Советы певцам”, изданном в начале прошлого века. Женщина-автор учебника писала: “С развитием карьеры, когда певцу надо постоянно поддерживать свою репутацию, повышается нервное напряжение, и необходимо, чтобы нервы были покрыты защищающим их слоем жира. Певцы, которые принимают лекарства для того, чтобы похудеть, в большинстве случаев потом жестоко за это расплачиваются”.
Известно, что Каллас принимала средства для похудения, даже тогда, когда карьера её была уже закончена. Но в течение 15-ти лет, с 1950-го до её последней Тоски в 1965-м году, у Марии Каллас не было соперниц в энергии, страсти и притягательности, которые она вкладывала в свои оперные роли. В её характере было что-то трагическое, благодаря чему ей так хорошо удавались роли Кармен, Баттерфляй, Тоски. С другой стороны, она могла демонстрировать также лёгкость и изящность – в комических персонажах Россини и Доницетти.
Итак, на 2-е января 1958-го года была объявлена премьера оперы Беллини Norma в Риме. Каллас приехала в Рим 26-го декабря, она выглядела собранной и уверенной в себе, так что скептикам пришлось прикусить языки. Через три дня состоялась генеральная репетиция оперы. Поскольку вся премьера была подготовлена исключительно для Каллас, то решили обойтись без запасной исполнительницы. Менеджер Римской оперы говорил: “Без Каллас не будет премьеры. Без неё мы даже не рискнём поднять занавес – разразится скандал!”
Несмотря на лёгкую боль в горле, Каллас хорошо провела генеральную репетицию. В новогоднюю ночь она выступила на телевидении с исполнением арии Casta diva из премьерной оперы. За выступлением последовал ужин с шампанским.
1-го января Мария Каллас проснулась и обнаружила, что голос её – пропал. До премьеры оставалось меньше 48-и часов, отменить её – значило нанести оскорбление президенту Гронки и всей итальянской республике.
Тут же были вызваны врачи и администраторы театра, заказаны полоскания и лекарства. Марии был предписан полный покой. На следующий день её состояние улучшилось, она уже могла говорить, но голос её не был готов к сложным требованиям оперы. Спектакль, однако, должен был состояться, другого выхода не было.
Вечером 2-го января Римская опера стала наполняться людьми – сверкали бриллианты, шуршали шёлковые платья, белели крахмальные сорочки, позвякивали военные медали и ордена. Ничего не зная о проблеме с голосом выдающейся певицы, публика предвкушала нечто вроде вокального фейерверка. Ровно в 9 часов поднялся занавес, и на сцене предстала страна Гаул в 50-м году до нашей эры. Хор друидов собрался, рассеялся, собрался снова. И на сцену вышла Норма – Мария Каллас. Она подняла голову, открыла рот и начала свою арию. Но с первого же такта арии ей стало ясно, что ничего не получится. Публика поняла это тоже.
Президент Гронки подался вперёд в своей ложе, его лицо выражало недоумение. Зрители стали двигаться в креслах, по залу пронёсся вопросительный шопот, воздух начал наполняться флюидами скандала. Ария Casta diva, замечательно исполненная Марией Каллас два дня назад, стала какой-то жалкой пародией. Зрители из уважения к певице слегка поаплодировали, но в то же время раздались и недовольные возгласы.
Весь первый акт оперы стал для Марии полным конфузом. Особенно тяжело ей было в сцене, где Норма поёт о том, что её любовник собирается уйти к другой женщине. Акт кончается тем, что Норма узнаёт, наконец, кто её соперница, это очень драматический и трогательный момент. Но, с натянутыми нервами Марии и её неуверенным голосом, этот момент никакого впечатления на публику не произвёл. К счастью, быстро опустился занавес, и вместо того, чтобы, как обычно, выйти к публике и получить традиционные аплодисменты, Каллас спряталась за занавесом и прислушалась к возгласам из зала. “Долой!”, “Убирайся обратно в Милан!”, “Верните деньги за билеты!”, “На пенсию!”, “Ты не нужна в Нью-Йорке, не нужна и здесь!” – кричали зрители. Грубые слова доносились из партера, из лож, с галёрки, ничего подобного не бывало в Риме никогда. Да и сама Мария Каллас никогда не испытывала такого.
Ничего удивительного не оказалось в том, что Каллас убежала к себе в уборную, что были слёзы и истерика, что перерыв между первым и вторым актами оперы растянулся на 45 минут, и что Каллас отказалась выйти на сцену и продолжать оперу. Лишь позднее, когда страсти улеглись и скандал был уже в прошлом, она поняла, что намного умнее было бы выйти на сцену и объяснить публике, что она больна, и публика отдала бы ей должное своими сочувственными аплодисментами и пониманием. Вместо этого, громкоговорители театра возвестили о том, что администрация вынуждена отменить спектакль по не зависящим от неё обстоятельствам.
Выражая негодование, публика постепенно разошлась, а Мария Каллас вместе со своим побледневшим мужем и подругой Эльзой Максвелл покинула театр через подземный тоннель. Эльза рассказывала позже: “Она (Мария) хотела выйти из театра, как всегда, через главную дверь и сказать зрителям всё, что она думает о них! Но я убедила её в том, что не надо тратить на них даже остатки своего голоса”.
Певица спряталась в своём гостиничном номере с пуделем на руках. Её репутация была полностью разрушена, и когда позднее опера Norma опять появилась на сцене с Анитой Черкуетти в главной роли, Каллас расстроилась ещё больше. Она прочла в газете, что публика вызывала её дублёршу 12 раз с возгласами “Viva l’Italia” (“Да здравствует Италия!”). Для жителей Рима, для всей Италии поступок Каллас был не просто отказом выйти на сцену и петь – это был, по их мнению, продуманный вызов президенту, Республике, чести и гордости нации. Не все, впрочем, обвиняли певицу. Газета “Il Tempo” выступила в защиту Каллас: “Всё это случилось из-за того, что у певицы в нужный момент не оказалось замены. А администрация театра просто умыла руки, как Понтий Пилат, чем раздула этот случай до невероятных пропорций”.
Через мужа Марии Каллас администрация Римской оперы предложила ей вернуться и выступать в последующих представлениях оперы, но Каллас отказалась. Её поведение было расценено как каприз и дурные манеры, никто не подумал о том, что это – результат болезни. Каллас же, уезжая через несколько дней из Рима, тоже ни слова нне произнесла в свою защиту. Она отказалась разговаривать с репортёрами, которые осадили гостиницу. Её муж, синьор Менегини, заявил: “Для нас тут ничего уже нет. Всё позади”. Кроме того, что вандалы обезобразили дом Каллас и Менегини в Милане, певица получила несколько телефонных звонков с угрозами. Её предупредили, что, если она не уедет из Италии, её жизнь будет в опасности. “Мы знаем, как поступать с наседками вроде тебя, – угрожал один из звонивших. – Мы приставим нож к твоему горлу. Хочешь проснуться однажды утром с перерезанными голосовыми связками? Или не проснуться вообще?..”
Каллас уехала в Америку – у неё были предложения выступить в Чикаго (который она к тому времени “простила”) и в Нью-Йорке. Но даже здесь, в Америке, её преследовал стыд и отголоски римского скандала. Так, в 1959-м году Каллас была приглашена на обед в Вашингтоне, где она ожидала встретиться со своим старым другом и поклонником, послом Италии в США Манлио Брозио, который три года назад сам устраивал обед в её честь. На этот раз, однако, посол весь вечер игнорировал Каллас и делал вид, что он с ней незнаком. Каллас никак на это не отреагировала, но позднее говорила с обидой: “Мы, артисты, тратим годы на то, чтобы утвердить своё имя. Когда, наконец, слава преследует нас повсюду, мы обречены быть всегда достойными её и делать всё возможное для того, чтобы не обескуражить публику. Но мы ведь просто люди, со всеми присущими нам слабостями”.
Последующие 18 лет показали, что слабостей у Каллас было больше, чем достоинств. За исключением выступлений в “Тоске” в лондонском Ковент-Гардене в начале и в середине 60-х годов, её публичные выступления были по большей части невыразительными, а голос стал как бы эхом того голоса, которым она когда-то покоряла мир. Газеты же пестрели сообщениями о личной жизни Каллас, её романе с греческим магнатом Аристотелем Онассисом. И она, и он были женаты, но это не мешало им открыто проявлять свою близость. Они обнимались и пререкались в ресторанах, ночных клубах и других публичных местах. Внимательный и щедрый ухажёр, Онассис выполнял все прихоти любовницы. Кто-то из друзей Онассиса сказал о нём: “У него вместо сердца – кошелёк”.
Вскоре брак Марии с Менегини распался, а Онассис развёлся тоже. Однако, вопреки ожиданиям, Онассис на Каллас не женился, он женился на Жаклин Кеннеди. Каллас пыталась покончить с собой – подобно её героине Тоске. Она отрицала этот факт, но повторяла с горечью: “Сперва я потеряла вес, потом я потеряла голос, а теперь я потеряла Онассиса!” Она официально ушла со сцены, но в 1973-м году попыталась опять вернуться, выступая в Европе с концертами вместе со своим бывшим партнёром, итальянским тенором Джузеппе ди Стефано. Критики, впрочем, тут же заявили, что голоса у Каллас нет. Она окончательно удалилась от публики и от светской жизни в своей парижской квартире. Она продолжала диету, сохраняла стройную фигуру и жалела, конечно, о том, что потеряла голос. В течение нескольких лет распространялись слухи о том, что Каллас вернётся на сцену, что ожидается последняя Tosсa, последняя пластинка, последний концерт.
В пятницу, 16-го сентября 1977-го года Мария задёрнула шторы на окнах своей квартиры от яркого осеннего солнца и направилась из спальни в ванную. До ванной она не дошла. У неё случился инфаркт, она упала на пол, и когда появился врач, была уже мертва. Её домработница сообщила, что Каллас принимала сердечные лекарства, болезнь сердца была, вероятно, результатом того, что она в течение очень долгого времени принимала средства для похудения. И ещё, добавила домработница, Мария Каллас, Тигрица оперы, умерла рядом с фотографией человека, которого она любила, – покойного Аристотеля Онассиса.
2004 г.