Желтоватая кожа, синеватые жилы, ладони
положил промеж бёдер, прильнул и ласкался у шеи,
горсти капль полыхнули под распятьем Христа на иконе,
кони жарче взбрыкнули, затянув на уздечке петели.
У красавицы губы лепетали неясно о счастье,
ветр ударил в трубу, во саду встрепыхнулась ворона,
а в лесу, как в гробу, в синеватом мерцании ненастья
над корягами гордо светилась золотая корона.
Свечи будто задуло, и ночь разом сделалась сажей,
у красавицы грудь: то вздымалась, то вновь опадала,
никого здесь не звали, никто им не пел «Отче наше»,
прошлогодние листья – металлическое покрывало.
Тонкий яд пробегал, растекался толчками по венам,
росы пали в постель, простыня от росы намокала,
тихо скрипнула дверь, тень скользнула из долгого плена,
и, схватив жеребца, по холодным полям поскакала.
Над вершинками елей мчался следом улыбчивый ветер,
борода у него развивалась пургою колючей,
жёлтой кожи никто в темноте наготы не заметил,
лишь поутру Весна оставалась на вдавленных крючьях.
В чёрном чреве болот в эту избу приходит проведать,
как красавица дышит, старичок, синеватые жилы,
стоны муки несчастной для него, как над Богом победа,
если души обет тому Богу давно отслужили.
Всё темнее, всё глубже борозда - тонкокожая шея,
уж красавица больше: молчит, не скорбит, не рыдает,
жжёт любовь старика, молодецкой любви отражение,
и в лобзаниях с укусами в тело легко проникает.
А на завтра в могилу улягутся, рядом, по счёту,
в воскресение вербное – девушка, в пасху - мучитель,
уступив своё ложе худому облезлому чёрту,
он давно уже сделался им: и певец, и учитель.
26 сентября 2009 г.
С-Петербург