Хенрик ВЕРГЕЛАНН (1808-1845)
ЕВРЕЙКА
I
"ОДИННАДЦАТЬ ЦВЕТУЩИХ ТЕРНОВЫХ ВЕТВЕЙ»
ГАФИЗ
НА ОДРЕ НЕДУГА
Пытают ледяным дождем
И пламенной геенной...
Однажды смерть прервет мучение...
Но небо - чистое, весеннее
Ни льдом не мучит, ни огнем.
Пришел апрель блаженный.
Как pвeтся сердце отразить
Небытия атаки:
Упорное вперед стремление -
И трепетное отступление...
Ум ясен, тих и будет мне светить,
Как в лунном свете злаки.
А может быть еще - как знать? –
Весна вернет потерю? I
Семь веток в пышный цвет оденутся,
А там и все одиннадцать.
Смерть не придет косою мять
Все то, во что я верю!
Не Гюлистана ли цветы,
Шираза центифолии?
Нет, вы в забвенье канете,
Нелюбыми увянете...
О солнце, о народ мой, ты
Мне не сопутник более.
Я заперт, одинок,
Кругом меня капканы...
И злым безумцам невдомек,
Что нет меня блаженнее:
Я птица в сладком пении,
Индеец средь саванны.
В Бразилии лес пальм растет,
Раскачивая кроны,
И синий страстоцвет цветет,
И пахнут пышные магнолии.
Но тот, кто там, блажен не более,
Чем я, приговоренный.
Останусь стоек и суров...
Пустыня даст мне силы,
И колдуна и тролля другом сделаю...
Совсем ослабли руки... Кожа белая...
Едва течет по жилам кровь...
Печь холодней могилы...
Теней и привидений строй...
Как в непогоду, зыбки,
Проходят облака огромные,
Цепляясь за верхи, сквозь лec густой, -
Плывут воспоминанья темные
Сквозь память, словно звуки скрипки.
И смерть развеет вдруг
Безжизненные пряди.
К народу моему я следую
И с радостью ему поведаю,
Что семена из этих рук .
. В весеннем днесь шумят наряде.
Не всюду сладкий мед готов
Истечь из каждого бутона,
Не каждый лист расправленный
Содержит оттиск, сплавленный
Из музыки святых псалмов
И Песни Песней Соломона.
Пусть смерть еще мне даст вздохнуть
До вешней свадьбы Флоры,
А дальше пусть костлявой дланию
Неугомонному дыханию
Загородит навеки путь,
Горящие погасит взоры.
Как будто я омыт росой!
Где власть грехов постылая?
Зениц моих персты касаются.
То херувим... Нет, матерь милая...
В душе моей цветы качаются...
О детство! Я блажен, я твой!
I. ТЕРНОВНИКИ?
Да. Но в иглах сих растений
Роз бессмертных красота:
Свет добра среди лишений,
Мужество долготерпений,
Мед молитв и песнопений
В споре с тяжестью креста.
Скольких женщин именами
Этот край в народах жив!
Маккавеянки с сынами,
Руфь - смиренный цвет во храме,
Нежность - роза Мириами,
Темный цвет в шипах - Юдифь.
Сколько их мне представало -
Замкнутых домов жилиц:
Пела та, другая пряла...
Балуют сынов, бывало,
Но под тенью покрывала
Не видать дочерних лиц.
Небо Иудеи в тучах,
Цветники разорены,
Не вернуть корней могучих,
Но и среди трав ползучих
Много роз багряно-жгучих -
Слава не одной жены.
И не paз слыхал я в свете,
Что они в супругах клад:
Всякий нищий на примете,
Убран дом, любимы дети...
И в рассеянии эти
Розы аромат хранят.
Но, потомок Евы дальной,
Счастлива ли днесь она?
Быть ей до конца опальной?
Иль за темной шторой спальной
Угасать луной печальной
В тусклом мареве окна?
И в Норвегии напрасно
Думают снискать привет -
Нет! Оскорблены всечасно.
Или, на порыв свой страстный
Требуя ответа властно,
Выслушают ложь в ответ...
П. КРОВЬ.
1. Дитя
Рахиль, девочка-подросток, еврейка, одна под кустом шиповника. Играющие дети ее зовут. Шарлотта, из христианской семьи, подх.одит к Рахили.
Шарлотта
Айль-вирлайль! Рахиль, пойдем!
Мы тебя давно уж ждем!
Лайда-флайда, шилли-швилли!
Нам сейчас лису купили!
Мы Леону поручили
Осудить ее судом!
Рахиль
Там Леон? Ах, нет, Шарлотта!
Знаешь, он сказал мне что-то,
Злое, стыдное...
Шарлотта
Леон?
Нет, не может быть!
Рахиль
Да, он.
Шарлотта
Ах, забудь! Твои кораллы
Просто чудо! Погляди –
Будто на твоей груди
Крови капли, алой-алой!
Перестань же плакать! Что ты?
Рахиль
Ах, и лучший из даров
Я бы отдала... за кровь
Из твоей руки, Шарлотта.
Бросила б к твоим ногам!
Слушай, ничего не скрою.
Он сказал нам за игрою:
«Становитесь по местам,
Ты встань первая, ты средний,
Ты, Рахиль, встаешь последней:
Вы не носите креста,
Значит, кровь в вас нечиста!»
Ты иди, ступай, Шарлотта,
Я же не уйду из грота...
В темноте, среди колючек,
Чтобы не проник и лучик!..
Боже мой, какое горе!
Как мне жить в таком позоре?
Каждый пальчик мой дрожит…
Он сказал: «Отец твой - жид».
Думала забыть - напрасно.
Чем же наша кровь скверна?
Милая, а вдруг она
Потечет - а цвет не красный?
У других она как сок
В ягодах, а у Рахили
Будто у какой-то гнили?
Может, так устроил Бог?
Все-таки бы я хотела...
Если ты мне друг, то сделай
Вот что: длинный шип достань
И мизинец им порань,
Это ведь совсем не больно,
Капля выйдет - и довольно,
Чтоб по ней
Знать, темней или бледней
Кровь Рахилина - твоей.
Сделай так, не откажи.
Вот кораллы! Ну, держи!
Шарлотта
Вот! Я руку протянула
В листья. Вот и шип нашла,
Длинный, как у пчелки жало.
Раз, два, три! Ага, сломала.
Раз, два, три! Ну, вот, проткнула.
Капля по руке сбежала...
Рахиль
Ну, а вот моя. Не та?
Шарлотта
Та же!
Рахиль
Так она чиста!
Шарлотта
Словно два рубина алы!
Рахиль
Так надень мои кораллы!
2. БАРЫШНЯ
Рахиль
(Шарлотте)
Друг мой! несколько минут
Удели твоей Рахили.
Выберемся из кадрили -
Я бы не хотела тут...
Комнату ведь не закрыли,
Где в былые дни немало
Тайн тебе я доверяла...
Все беседой заняты,
Ну а ты,
Посиди со мной в диванной.
От беседы долгожданной
Оторвут меня едва ли -
Ведь на вальс меня не звали.
Я тебе... Прости, родная...
Этот вальс тебя манит,
Для него рубин горит
В волосах твоих, играя!
Это не простая вещь,
Ей дано сердца увлечь,
Пламя страсти в них зажечь.
Силой, от природы данной, -
Без обмана -
В ней все свойства талисмана.
Множеству еще мужчин
Ранит сердце твой рубин -
Ведь сокровище желанно...
Помнишь, я была глупа:
Пальцы мы концом шипа
Ранили, чтобы решился
Страшный для меня вопрос,
Мой позор, причина слез...
Шарлотта
Слух потом распространился,
Что еврейка у крещеной
За кораллы кровь взяла.
Помню, как молва росла...
Стар и млад в те дни гордился
Яростью своей законной...
Как огонь, упавший в стог,
Лживый слух людей зажег.
О, как горестно и стыдно!
Месть! - горланили они,
И - огни, огни, огни...
Мне с балкона было видно,
Что это за ужас был!
Натиск толп сильнее шквала,
Лица злы, слова грубы,
А потом неслись мольбы
Из еврейского квартала...
Ненависть тупых громил
Сделала слона из мухи!
Рахиль
Знаю, ты была со мною.
Если в дом одной старухи
С няней бы я не вбежала,
Не осталась бы живою.
Но несчастный мой отец
Не скрывался от погрома,
Встретил их один у дома,
Их - и с ними свой конец.
Да, Шарлотта, горе мне,
Что не быть нам наравне!
Но Господня длань вложила
Эту кровь в мои ведь жилы...
Кровь... Мальчишка говорил
Мне о ней и натворил
Столько бед. Из-за невинной
Детской глупости моей,
Как в горах из-за камней
Брошенных, прошла лавина...
Но совсем недавно я
Посетила дом, в котором
Уж не мальчики-друзья,
А старик сказал: «Позором
Нас покроет кровь твоя!»
Я совсем не замечала
В нем пристрастья. Никакого!
Но в устах почтенных слово
Точно приговор звучало.
Никаких надежд не стало.
Сердце вдруг затрепетало,
Словно птица
В урне каменной томится.
Ведь Леон...
Шарлотта
Леон?
Рахиль
Мой друг,
Отчего в тебе испуг?
Шарлотта
Право, пустяки. Он только
Пригласил меня на польку.
Я о ней совсем забыла!..
Я пока не говорила
Никому, что выхожу
Замуж…
Рахиль
Хорошо... Кто он?
Шарлотта
Ты не поняла? Леон!
Что с тобой?
Рахиль
Я вся дрожу.
Я всю ночь не засыпала.
(про себя)
Сердце, слышишь? Все пропало.
Если б я сильна была,
Я б все силы собрала
В этом красном сгустке мяса,
Чтоб не жить, не быть ни часа!
Время нам крыла сложить.
Мужественно повстречайся
С гибелью. Не надо жить!
(вслух)
Откровенно говоря...
Выслушай меня, Шарлотта!
Я припомнила не зря
Ту игру под сенью грота.
Подтвердил слова мне эти
Столь почтенный человек,
Что его сужденье в свете –
Приговор, печать навек.
Кровь Рахили так отлична
От других, что неприлично
Бедной и мечтать о том,
Чтобы избирать свободно,
По любви кого угодно,
Милым звать его потом...
Чтоб его душа и тело
Были тем, чем я б владела...
Но меня назвал своей
Сын опекуна Леон.
Так отец хотел когда-то...
Мне казалось, что скорей
Облачится в рясу он,
Чем прельстится звоном злата...
Но под крышкой расписной
Все в нем было пустотой,
Хоть по выправке, манерам
Он пример всем кавалерам...
Сердце же твердило мне:
Вот он, на его лице
Все написано. Влюбленный,
Он не спросит о родне...
Дело разве же в отце?
Этот любит благородно,
Страстно, непредубежденно.
Я, Рахиль, ему угодна.
Часто он робел, молчал,
Невпопад мне отвечал.
Что ж! Я - только к сердцу близко
Это принимала: он
Чтит свой дом, отца, закон,
Я-то знала меру риска.
Но однажды в воскресенье
Опекун приехал к нам.
- Припадем к его ногам,
Вымолим 6лагословенье!
И, моим словам внимая,
Он пошел cо мной... Напрасно
Мнила я, что вступит властно
За меня с отцом он в спор.
Он, смельчак дo этих пор,
Стыл, растерянно взирая,
Как лежала я во прахе
Возле ног его отца...
...
Вдруг старик подпрыгнул в страхе...
Легче будет миг конца!..
Красный от стыда, Леон,
Точно вор в дверях темницы,
Сжался... Запинаясь, вяло
Вымолвил два слова он.
Я насилу разбирала
Смысл их. Он таков был, мнится,
Что на мне лежит одно
Как бы темное пятно
И что он сказать стыдится!
Нареченный мой был робок,
Правду от меня скрывал...
С папенькой своим бок о бок
Стоя, он теперь кивал
Ядовитых слов верженью –
Как на paны яд мне лили,
Сердца кровь глотками пили.
«Что ж! К достойному решенью, -
Молвил он, - пришел мой сын!
Рухнул в грязь с таких вершин!
Лучше бы ты сдох теперь,
Чем в одну входить нам дверь!
Крепкий молодой побег
Доброй христианской знати
Кровью нехристей навек
Хочет род наш запятнать». И...
И в глазах померкнул свет –
Нет возврата дням счастливым!
Вскоре мне пришел пакет
С объяснением трусливым.
«Ты меня прости», - писал он,
Ну, а дальше все о том,
Что, влюбившись, забывал он,
Что не может породниться
С домом нехристей их дом.
«Но любовь, - письмо кончалось;
Боже, как я удержалась,
Чтоб слезами не залиться? -
Вечно никогда не длится.
И, когда я принял в толк
Слезы ближних, честность, долг, -
Зов любви в душе умолк...»
Помню, дядюшка Леона,
Только лишь Я дочитала,
Попрощался без поклона.
Все я поняла тогда -
И от горя и стыда, .
Как подкошенная, пала
На руки ему...
Шарлотта
Рахиль!. .
Но ведь...
Рахиль
Что такое - «но»?
Проклятая кровь - не так ли?
Шарлотта
Он потерян все равно!
И, чтоб силы не иссякли,
Позабудь, что день тот был!
Рахиль
На уста воспоминаний
Просишь наложить печать?
О, блаженство тех свиданий!..
А скажи, кудa девать
Стыд жестокий?
И поднесь пылают щеки!
Разве раны на коре
Могут позабыть березы?
Только в смерти, в топоре
Средство утолить их слезы!
Позабыть? Одна вода
Может позабыть, когда
Камень ударяет в гладь:
Всплеск - и ровная опять!
Но когда разбили грудь
Камни попранных любовей –
Ласточки безумной крови
Кружный свой прервут ли путь?
Правда - о, я в это верю! –
Может быть, не здесь, а там,
Где дaнo уснуть страстям,
Я смогу забыть потерю?
Верю! И благословен
Час начала дней тех лучших:
Бог подарит мне взамен
Капель темных и тягучих
Легкий золотой эфир!
Сердце пылкое, земное
Обменяет на иное –
Там пребудет вечно мир!
Я теперь отдать готова
Всю до капли кровь мою,
Чтобы в корень сердца снова
Влили легкую струю...
Нет, не здесь, но там, в Раю!
Верь, меня не испугает,
Если, как к зиме листва,
Кровь свой цвет вдруг поменяет,
Станет розовой едва,
Или белой, точно горный
Снег, зеленой, как трава,
Или бурой, даже черной!
Но как горько я вздохну,
Если, как в тот день несчастный,
Кончик пальца вновь проткну –
И она осталась красной!
... Надо не из пальца, нет,
Но со дна сердечной жилы.
Мать моя туда вложила
Неизбывную печаль,
С этим я пришла на свет,
Се начало всех начал.
Пламенное беспокойство –
Этой чистой крови свойство.
Если бы ему не биться
Сильно так, угомониться...
Шарлотта
Что ты, бедная? Забудь...
Можно ведь опять проткнуть!
Рахиль
Я не понимаю, право!
Убедиться, что отрава
Там, во мне... Прости, была
Доброго всегда ты нрава...
Знаю: мать моя на дно
Сердца нектар пролила
Сладостный... Хвала и слава
Ей, что для меня хранила
Это снадобье - оно
Исцелит мой дух унылый!
Но иного, знай, к нему,
Как сквозь cepдце, нет пути,
Все же я должна пройти
В чудный сей тайник сквозь тьму.
Это больно несказанно –
Вынести такую рану.
А сочувствия тщета
Добавляет к каплям меда,
Имя коему любовь,
Патоку... Такого рода
Капли ценит нищета,
Но созданья,
Пережившие страданья,
Приторных не любят слов...
Шарлотта
Пусть ты знала муки Ада - .
Разве дружеский совет
Награждать презреньем надо?
Рахиль
Эти рассужденья, толки
Глубже оставляют след
В сердце, чем игла заколки!
(вонзает рубuновую заколку Шарлотты себе в грудь)
Шарлотта
(вырывает заколку)
О, Рахиль, смотри, как странно.
Только капля! Как пчела
Уколола! Прочь игла –
И опять закрылась рана.
Этот красный цвет прекрасный
Жемчуга воспламенил...
Он как роза! Не напрасно
Ты отважилась: затмил
Пламень крови сей глубинной
Яркую кpacу рубина.
Победительница ты!
Смолкнуть хор похвал заставит
Верещанье клеветы!
Подвиг твой весь мир восславит
В сказках, в .песнях... Ах, она...
Что ж такая тишина?
Боже! Недвижима ты...
(убегает в ужасе)
Ш. МАТЕРИ
1. ПОЖАР
Город в языках огня
Ночью, что средь бела дня,
Виден весь, как на ладони:
С колокольни на округу
Вниз слетает головня,
В пепелища
Обратить грозя жилища.
Как опрометью по кругу
В шуме волн и ветра стоне
Компасная стрелка мчится,
Колокольню так обстал
Схваченный огнем квартал,
И огонь под вопли толп
Стрелкой огненной кружится –
В центре падающий столп.
Толчея, как судным днем,
В улицах, огнем плененных,
В переулках продымленных...
Люди, покидая дом,
На открытых площадях
Сходятся в зловещем свете:
Женщины, больные, дети.
Каждый, ближнего приметя,
Радуется - свой, пойдем!
Отдохнуть бы! Но не слишком
Долгими быть передышкам.
Вот уж и в других частях
Города огонь играет:
Как раздутое мехами
Кузнеца, рванулось пламя,
Пыль с брусчатки площадей
Красным языком сметает,
Ловит за полы людей...
Города остаток жалкий
Пребывал в кромешной тьме.
Площадь перейти - и там...
Каждый, кто сумел из свалки
Выбиться, держал в уме:
Обрету родных и сам
Буду обогрет - как знать?
Дети там искали мать,
Или мать с отцом в печали
Сына или дочь искали.
Даже инвалид без ног
Полз в снегу, покуда мог.
Молодой жене, невесте
Чудилось в случайном жесте:
- Вот, узнав любовь едва,
Стала ты уже вдова...
Парни, силою своей
Бывшие под стать Энею,
Старцев нa руках несли...
Но иной, поправ в пыли
Немощных и возлюбя
Только одного себя,
Дyмаeт: «Любовь - лишь тень,
Осторожности внемли...»
Множество людей в тот день
Уходили, сгрудясь вместе,
В пригороды и предместья.
Средь толпы в глухом квартале,
Чуть не утонув в сугробе,
Шли две матери - и обе
Сыновей грудных искали:
Им - еврейке и графине –
Каждой думалось о сыне.
Вздрагивая, спотыкаясь
И слезами обливаясь,
Шли они во мгле густой,
Беззащитны, как в пустыне,
Думая лишь о своем,
За надежды тень хватаясь
И соседкины стенанья
Оставляя без вниманья.
...Пала ли с высот комета,
Солнце ль обратилось вспять,
Даже не заметит мать,
Если с ней случилось это...
И в один и тот же миг
Вырвался восторга крик
У обеих матерей:
Обе обрели детей.
Но, когда восторг велик,
Слух заложен у людей…
Принимая сверток милый
От мужчины, госпожа
И не поблагодарила...
А потом, как лист, дрожа,
Бросив сверток, завопила:
«Это разве мой ребенок?
Это же чужой! Жиденок!»
И вторая поняла,
Что не своего нашла,
Но дала малютке грудь…
Шум толпы затих чуть-чуть.
Вдалеке дитя кричало.
И еврейка с криком: «Мой!»
Радостная побежала,
Взяв найденыша с собой.
- Ты открыл глаза мне, Боже.
Мой малыш нашелся тоже
Пусть среди огня и тьмы,
Счастье с ним узнаем мы...
А другой... Ты тоже вскоре
Мать свою утешишь в горе.
Мальчик в отсветах пожара
Разыскаться должен был.
- Что ж это! Господня кара!
Он едва живой... Застыл!
Рвет холодные пеленки,
Кормит, будит жизнь в ребенке...
И уже двоих сынов
К сердцу прижимает с дрожью,
Чувствуя в душе любовь:
- Будь все по веленью Божью!
Силу Он в меня вселяет,
Дух унылый укрепляет,
Я, бездомная вдова,
А богата! Вот, их два!
- Ну, а ты, найденыш милый, -
И еврейка обратила
К малышу чужому взгляд, -
От груди родимой взят,
Ты к моей припал блаженно...
Ишь, как весело и смело
Грудь схватил мне ручкой белой!
Бог Израиля сюда
Ангела послал. О да!
Только ты ко мне прижался
И раздался
Крик… Я. вовремя поспела!
А пройди я стороной,
Не было б сейчас со мной
Ни чужого, ни родного.
С новым сыном!
Пусть им не дано отца,
Но Всевышний на груди нам
Вылепил ведь два сосца!
I .
Тут Юдифь (забыл сказать я,
Как вдову-еврейку звали),
Заключив детей в объятья,
Призадумалась в печали.
Как ей быть, к кому идти?
От знакомых - мало проку.
Да, но жил неподалеку...
Папоротника цветок
Увидать - и то вернее!
Но, чем зыбче, тем светлее
Упованья огонек.
И без отдыха почти
День-деньской была в пути.
Лишь на малый промежуток
Сядет покормить малюток.
... С той поры немало лет
Уж прошло -
Да и тoгдa- то
Он уж был немолодой –
Дальний родственник..: Теперь
Старика, поди, уж нет...
Да, надежды маловато,
Но как быть, коль нет другой?
И она стучится в дверь.
Тот старик был жив - и живо
Сердце в старческой груди;
К ближним он питал участье –
Плод достойнейший небес.
Лицемерно в ком и лживо
Сердце - говорят пространно,
А Симон с улыбкой счастья
Молвил ей: «Юдифь, войди!»...
«Да иначе бы и странно,
Думал он, - их два, поди!»
В погреб он скорей полез
И к обеду Все достал,
Что Великий Бог послал.
«Ты приведена Иеговой,
Проходи в мой дом, сестра!
Возраста уж я такого,
Что в иной мне мир пора.
Так хозяйничай, владей
Вот твой дом!..
Обихаживай детей,
Да за мной, за стариком,
Походи еще немного:
Если ты дитя чужое
Приласкала, как родное,
Примешь и меня, как сына:
Старый, малый, все едино.
А уж скроюсь навсегда
С глаз людских по воле Бога,
Ты хозяйка здесь тогда!»
2. ВСТРЕЧА
Незаметной чередою
Минули семнадцать лет.
Старика давно уж нет,
Стала и Юдифь седою.
Двое выросших сынов
Поделили все заботы
Меж собой - освободили
Мать от тягостных трудов,
Для сидячей же работы
Сами кресло смастерили
С тонкой спинкою резною
И скамеечкой ножною.
Но когда Рахиль пряла,
Грусть в ее лице была,
Слезы капали из глаз.
«Мать Рудольфа постучится, -
Думала она не раз, -
В дверь, и с братом брат простится.
Это не минует нас».
Дети вместе.воспитались.
Найденному имя дали
То, которое прочли
У него на одеяле,
А еще при нем нашли
Золотой наперсный крест.
И еврейка знала: честь
Первое! Когда б сыскалась
Женщина, что с ним рассталась, -
Можно ли ее отрадам
Помешать, пилюлю с ядом
Дать ей?.. Я его взрастила,
Но она его крестила!
И Юдифь Рудольфа просит:
Пусть он, не снимая, носит
Свой красивый крестик - так
Ваш Господь надежный знак
Оку матери дает.
До сих пор она, быть может,
Встречи с милым сыном ждет,
Пусть же крестик ей поможет.
Крестик на цепочке длинной
Он носил, для всех открыв,
А на каждом платье сына
«Риддер» - вышила Юдифь.
Раз она, свой труд отбросив,
Грелась в креслице резном,
Наблюдая, как Иосиф
На лугу весеннем косит,
Окружавшем старый дом.
Вдруг ей почтальон приносит
Неожиданную весть:
Просит ей прислать графиня -¬
Вон, вдали ее карета - ¬
Кучера. Да где он есть?
Не сыскать мужчин в домах
В эту пору: кто в полях,
Кто в разъездах. Полдень, лето,
¬Город вымер как пустыня!
К ближней станции доставить
Надобно ее. А править
Может ловко твой Иосиф;
Если он, работу бросив,
Дело выполнит исправно,
Было бы куда как славно!
- Мальчик мой, беги туда!
Отвезешь их - и назад.
Помни - это господа!
Это все - косу, солому –
¬Здесь оставь. Рудольф вернется
И снесет все это к дому...
А в карете расписной
Ждали знатные персоны:
Дама - хороша собой,
.Но строга и непреклонна;
С нею сын-подросток был,
Мил, пригож, но слаб и хил,
Все к подушке пуховой
Сонной жался головой.
- Ну! - пищал он, морща лоб,
- Рысью! Тпру!.. Теперь в галоп!
Мчи, пока не крикну «стой»!
Слушаясь его хотений,
Гнал Иосиф лошадей,
Мимо улиц, площадей,
Мимо зданий и людей,
Пролетающих, как тени.
Он едва в толпе приметил
(И кивком ему ответил)
Брата - тот домой спешил,
Мать его уже ждала...
Чуть успел кивнуть - и пыль
Все в окне заволокла.
Четверня стрелой летела,
Но графиня разглядела
Юношу с крестом. «Назад!
Крикнула она, - Я вижу...
Мальчик тот, который там...
Я узнала... Поверни же...
Вроде бы ошибки нет,
Только собственным глазам
Я не верю... О, седин
Материнских утешенье...
Господи! Пошли прощенье!
Бросила я еврейчонка...
Он замерз в снегу... Мальчонка...
Да! вон там идет мой сын!»
«Мама! Мама! Что стряслось? -
Отрок встрепенулся хилый -
Ты чего-нибудь забыла?
Или поломалась ось?» -
«Юноша у поворота
С крестиком... Он брат твой, Отто!
Он пропал в ту злую ночь,
Но теперь - сомненья прочь!
Крест ему моей рукой
Был надет. Один такой!»
.«Мама, может быть, точь-в-точь
Он такой же, да не твой!
Ну, а если твой, тогда
С мертвого Рудольфа сняли
Крестик и кому-то дали…
В общем, не сыскать следа...
Мама, все-таки ответь:
Если тот крестьянский парень
Правда по рожденью барин,
Если он мой старший брат, -
Я теряю майорат?»
И, пятная шелк слезами,
Юноша прижался к маме.
«Не теряешь ничего ты...»
Но покой оставил Отто.
И Иосифу тогда
Шепчет дама: «Тот прохожий,
Кто он?» - «Наш Рудольф...» - «О, Боже!»
«Это мой названный брат...
В городе была беда,
Многие дома сгорели...
За детьми уж не глядели,
И Рудольф - потеря чья-то...
Я его люблю как брата,
Мы семнадцать лет как вместе...»
«Ты ведь, кажется, еврей?»
«Да!» - «О, горе, о бесчестье!
Он, кого, спеша в предместье,
Бросила я в снег той ночью,
Вижу я его воочью!..
Значит, ты еврей. И мать
Иудеянка. Несчастный
Мой Рудольф по их примеру
Принял и обряд и веру...
Как же все это ужасно!
Не избыть печальной доли...»
«Вы пугаетесь напрасно.
С малых лет учился он
В здешней протестантской школе.
Год уже как причащен!»
«Так, назад... Утрись платком!» -
Бросила графиня сыну.
Он рыдал не без причины:
Графство он терял и дом,
Птицей, взвившейся в высоты,
Улетало счастье Отто.
«Прочь, последнее сомненье!
Я нашла, кого искала,
Ясен следующий шаг...
Позади болезнь, смятенье...
Долго дьявол погружал
Душу грешную во мрак,
Но теперь я свет узнала,
Мой счастливый час настал!
Отвези меня скорей
К старой матери твоей.
И, хоть всех ее услуг
Мне не оплатить сполна,
Золотых монет сундук
Примет от меня она!»
С вежливым презреньем ей
Что-то отвечал возница,
И четверка лошадей
К дому понеслась, как птица.
З. БЛАГОДАРНОСТЬ
Вот карета расписная
Ждет уже, в лучах играя,
У Юдифиных дверей.
К ней, красуясь, подлетела
Местных девушек гурьба:
Каждая из них хотела,
Чтобы вспомнили о ней.
Небывалое известье
Облетело все предместье:
Риддер, городской задира,
Верховодник всех забав,
Был на самом деле граф!
И взглянуть на их кумира
В свете столь высокой чести
Все они теперь спешат. '
Но иной невесел взгляд:
Кто-то верил в счастье, в свадьбу,
Веры этой нет в помине
Растопилась, как снежинка,
Улетела, как пушинка...
Уж не терпится графине
Сына отвезти в усадьбу.
То Иосиф по секрету
Рассказал своей подруге,
А Эстер уж новость эту
Разнесла по всей округе:
«Лучше было бы старухе
Кое-как перебиваться,
Чем с Рудольфом так расстаться!»
А Рудольф пред дамой пал
На колени и сказал
То, что в сердце ей запало.
До сих пор, черства, горда,
Лишь кипела, как вода,
Но теперь огнем пылала:
«Мать, ужель, тебе послушный,
Я теперь пренебрегу
Той, пред кем я век в долгу?
Женщиной великодушной,
Той, что жизнь мою спасла,
Кров и пищу мне дала,
Сына своего наследства
Долю отдала мне с детства?
Нашу веру уважая,
Мне во что бы то ни стало
Веровать повелевала
В Господа, хоть знаешь ты:
Вера у нее другая?
Как же я оставлю ту,
Что, не покладая рук,
Надрывалась... Сироту
Привела в домашний круг,
Дав любовь, к плодам наук
Приобщив с терпеньем... Вот,
Я окреп. Меня и брата
Ждут мотыга, плуг, лопата.
Наступает мой черед
Нежностью воздать за нежность,
Хоть отчасти заплатив
Долг великий... Неизбежность
Возраста - ты знаешь это...
Как оставить мне Юдифь,
Если сам Господь желает
Испытать меня, решив
Долгие послать ей лета
И не торопить уход?
Так вступает в осень сад
Прежде, чем листву теряет,
Зимней стyжею объят...
Разве моего страданья
Хочешь ты? Ведь оправданья
Нет тому, кто благодетель
Предал - Бог всему свидетель!
Разве нас не учит вера
Долг наш отдавать сполна?
Благодарность быть должна
Главной благородства мерой!
Если же сказать «спасибо»
Не способен человек
За дарованное благо,
Он река, где ссохлась влага,
В нем не 'сердце - камня глыба,
Пуст его и жалок век!»
Отто дулся и зевал,
Да к тому ж претерпевал
Жесточайшее терзанье
Оттого, что тьмой вопросов
Осыпал его Иосиф:
«Ты теряешь состоянье?'
Ну, а что теперь у брата?
Земли? За аренду плата?
А какой процент налога?
Сколько это миль в длину?
Понял, 'да... А в ширину?
Ну, а гор, воды там много?
Значит, если майорат
Получил теперь наш брат,
Будет королем он знаться?.»
Кончил речь Рудольф - и то-то
Вдруг переменился Отто,
Радостньiй вскочил, веселый:
«Сколько правды в этом слове!
Что поместья и престолы?
Благодарность выше крови...» -
Обхватил его за плечи -
Бpaт мой!.я горжусь тобой!»
Но, с поникшей головой,
Больше прежнего печальный,
Лицемер сентиментальный
Слушал новое признанье:
«Мама, если Бог решит
Взять Юдифь в иную сферу,
(Он простит другую веру
Тем, кто добр и не грешит),
Я тогда войду в твой дом,
Господу молясь о том,
Чтоб снискать твою любовь
И не разлучиться вновь...
Да, но у меня есть брат,
С кем одну мы грудь сосали
Я души не чаю в нем!
Знай: два сросшихся ствола
Если расщепит пила,
Оба деревца пропали!
Не закрой пред ним дверей,
Мама, не чини преград!..»
«Как? И ты согласна? Что ты! -
Сразу встрепенулся Отто –
Ведь Иосиф же еврей!
Если он придет туда,
То портреты наших дедов
На пол упадут с гвоздей,
О таких делах проведав,
Загорятся от стыда
Или в золоченой раме
Повернутся вверх ногами...»
Вдруг он смолк и сник – предстало
Чудо пред его глазами:
Мать его, графиня, пала
Пред еврейкой на колени...
Образы далеких дней
Совесть пробудили в ней
И молчать она не стала
О позорном преступленье…
Этот юноша-еврей,
Бывший у нее возницей,
Так же дорог стал графине,
Как Рудольф - еврейке старой.
Глядя в строгие их лица,
Каялась она - гордыни
Не осталось и следов:
«О, Юдифь! Я провинилась
Горько... в ночь одну решилась
Будущность младенцев двух:
Над Рудольфом ты склонилась,¬
Мне был передан Иосиф.
Мой Рудольф - твой сын с тех пор.
Я же, словно камень, в грязь,
В черный снег младенца бросив,
Прочь пошла... Увы, погряз
Мой отчаявшийся дух
В предрассудках... Божья власть ¬
Я теперь до двери гроба
У тебя в долгу, навечно...
Дай к твоей руке припасть!
О, как эти дети – оба
¬Дороги мне бесконечно!»
И Юдифь - снегов белее:
«Ты и о 'моем - еврее?.»
«Я его люблю, Юдифь...
И, друзей разъединив,
Как бы я жила на свете?
Вместе, рядом наши дети
Будут жить, не зная зла...
Я пылаю, Как oгонь...
Если бы теперь легла
Мне на лоб твоя ладонь!»
И еврейка обвела
Взглядом всех – на кровном сыне,
На Рудольфе, на графине
Останавливался он,
Словно излучая что-то,
Словно вдруг среди полета,
Уносясь на небосклон,
Глянула вполоборота
Захмелевшая душа...
И, наверно, мельтеша
В воздухе пустом сперва,
На графинин лоб горящий,
Наконец, легка рука ¬
И не поднималась вновь....
И внезапно крик скорбящий
Вышел из груди сынов:
Все сбылось - она мертва!
Страх и боль от расставанья
С тем, кто стал ей милым чадом;
Радость, что пребудет рядом
С юношей-евреем граф,
Все предвзятости поправ
И наперекор преградам;
И сознанье, что простила,
Не предавшись укоризне, -
¬Все надорвало ей силы,
И Юдифь ушла из жизни.
(С норвежского)