Хенрик Вергеланн
ЕВРЕЙКА
(часть Ш)
VIII. ГОЛОС В ПУСТЫНЕ
Христиане! Сердце ваше
Не должно ли быть подобным
Хлебам сдобным
Или полной медом чаше?
Чтоб на нем, как на фарфоре,
Ветки чайных роз цвели...
Вы же - гости у земли...
Горе, горе!
Ваше сердце взято льдом,
Ваше сердце - снега ком
Иль седой валун в пыли –
¬Змеи в нем - беги, прохожий!
И, увы! Не боле схожа
Мнимость вашей благостыни
С заповеданным на небе, ¬
Чем небесный бархат синий
С плесенью на старом хлебе!
*
Христиане, ваши лица
Разве не должны светиться
Млечной белизною звезд,
Указующих нам путь?
Взор не должен ли быть прост,
Как одно простое слово?
А душа всегда готова
С нежностью к другой прильнуть?
. Горе, горе!
Как на аспидной доске,
Мертвых цифр стоят ряды
На челе, . I
Их морщины как следы
Заблуждений и забот.
Выраженья нет во взоре,
Так, во зле,
В осужденье жизнь течет.
Можно ль жить в такой тоске?
Без огня любви сердца –
¬Что цветы лугов без цвета.
Если в сердце нет привета,
Что оно? Сундук скупца!
Как мне бесприютно стало,
Холодно в родном краю!
Вот по улицам квартала
Гость проходит в тишине:
Только подошел к жилью –
¬Тут же гасят свет в окне.
= Света мне! - еще темнее
Окна их...
Пусть же отряхнет скорее
Прах градской от ног своих.
И в лесной глуши коряга
Светится на дне оврага,
И дикарь, чье тело наго,
И жестокий. азиат
Отнесется к вам добрее –
¬В дом введет и будет рад!
*
И, как этот гость далекий
В неприветливой земле
Слышал только шорох легкий
Собственных шагов во мгле, ¬
Такова судьба поэта:
Бог его послал сюда,
Но от ближних никогда
Не дождется он ответа.
Под его рукой, рыдая,
Арфа скорбная поет,
Миру долг напоминая.
Многих он на суд зовет,
На личины невзирая...
*
Непорочностью венчанны,
В Божий храм вступали вы,
Но черны и безуханны
Пали те венцы с главы...
Юная входила дама
В белоснежных роз венце,
С краской легкой на лице;
Мужи в левой части храма,
Ветки с зеленью листвы
Сжав в перстах, клялись тогда
Внятно, ясно,
С вдохновенным торжеством,
Говоря, что сердца дом
Будет чист во все года,
Чувство - высоко, прекрасно –
¬Как цветы и как листва,
Как высоких клятв слова...
Но в те дни ваш взор невинный
Видел, как Господь объемлет
Дали, выси и глубины:
И букашки безымянной
Ползанье и мельтешенье,
И могучих звезд круженье –
¬Все там под Его охраной.
И тогда весь шар земной,
Небо с солнцем и луной
Заключали вы в объятья;
Представал во всей красе
Мир - и, без изъятья, все
Люди были ваши братья!
IX. ТЫ ТАКОЙ, А Я ТАКАЯ!
Ель
Какой мотив чудесный
В твоей вершине, клён!
В моих ветвях дремучих
Рождает радость он.
Клён
Таких как я, веселых,
Два-три во всем лесу:
Огромный рой пчелиный
Я на себе несу.
Весь день мне слух ласкает
Мелодий красота,
И 'капли меда с веток
Стекают мне в уста.
Зато на каждой ветке
Все дни вершится труд,
И каждый лист нектаром
Наполнен, как сосуд.
В дупле, пробитом дятлом,
Хранятся воск и мед,
А в сердце только нежность
С тех самых пор живет.
Ель
Ты отдал сок свой сладкий
Каким-то чужакам...
А шторм сломал головки
Моим живым росткам,
И в жертву непогоде
Принесена пыльца...
Нет места для пришельцев
у моего крыльца.
Как серебро растекся
По дюнам терпентин -¬
Но лишь тому спокойно,
Кто у себя один.
Клён
Пусть шмель в тебе устроит
Вощаную артель.
Ель
Довольно! Не нужны мне
Ни мед, ни воск, ни шмель.
За мой родимый ельник
Предстательствую я -¬
Букашкам посторонним.
Я не сдаю жилья.
Когда и жизнь, и радость,
И труд изгонишь ты,
Чем станет жизнь под старость?
Юдолью нищеты!
Клен
Нагая, с черствым сердцем¬
у елей молодых
Просить признанья будешь
Твоих заслуг былых...
Дай сок - получишь меду,
Дай кров - взыграет кровь,
Ты обретешь свободу,
Изведаешь любовь!
Глянь, как стройна та липа, ¬
А ей немало лет.
Ее гостеприимство -¬
Вот в чем ее секрет.
Подобно мне, впустила
Она пчелиный рой,
Ей будни - труд упорный,
А праздник - пир горой.
И вербы, и рябина¬
Все заняты трудом;
Есть и еще примеры,
Ты оглянись кругом!
Ель
Мне чуждо многолюдство,
Мне дорог мир, покой.
Что делать? я такая,
А ты совсем другой.
Х. ВЕРНОСТЬ СВОЕМУ ПРИЗВДНИЮ
Королевский сокол, раненный
Выстрелом случайным, был
Приручен - и двадцать лет,
Как собака, сторожил,
В цепи, в обручи одет,
Одинокий двор крестьянина.
Но - едва ли
Твой удел не бесталаннее,
Если ты, поэт, 'рожден
В том краю, что помещен
В угол карт, как в наказание:
Дар твой - слаб, велик ли он, ¬ -
Не прославится он дале,
Чем доходит уст дыхание.
*
Колокол под тряпкой влажною
Скрыли, чтоб не звал в ночах.
Пышный куст во мглу овражную
Посадили, чтоб зачах.
Гений крылья зря расправил –
¬Бесполезно бесполезное.
Миллион людей другой
Слушать голос свой заставил,
Ты же как бегун - с ногой,
Втиснутой в кольцо железное.
Лучше пребывать вне времени,
Негром быть или индейцем - ¬
Лучшим песнопевцем племени,
Чем безвестным европейцем.
В диких племенах певец
Почитаем, словно жрец.
Свой поэт в роду - сокровище,
К шалашу его в становище
Сходятся издалека; .
Песен звуки,
Заменив плоды науки,
Стали частью языка.
Вспомнят их за разговорами,
Запоют на праздник хорами...
Он умрет –
¬Песню сбережет народ.
Эти дикари отметили
Мысль любимую певца,
Что, как сорный сев, пороки
Выросли меж добродетели,
Что прейдут земные сроки –
¬И велением Творца
Их разделят до конца.
Было в первый раз об этом
Им сообщено поэтом!
Мир идей,
Для простых сердец туманный,
Песней стройной и желанной
Доносился до людей!
И, как в черноте волны
Жемчуг редкой белизны,
Есть в исполненных смятения
Песнях - жемчуг откровения.
*
Мир от старости далек.
Варварство - его урок,
Детской колыбельной стоны,
Отроческая игра…
Видел он еще вчера
В дебрях динозавра дикого;
Правнуки кита великого,
Что темницей был Ионы,
Воды бороздят поныне;
Средь седых песков пустыни
Ходят львы;
Великанов-гор главы
Преисполнены покоя,
Словно в дни скитаний Ноя:
Нет им знака,
Что качнётся мир средь мрака,
Выровняется земля...
И они глядят угрюмо,
Заняты печальной думой,
На долины и поля.
*
А вон та шероховатая,
Неприглядная гора
Стала что кристалл с утра –
¬Бирюзово-лиловатая.
Кто же сей альпийский рог
Так отшлифовал отменно,
Словно каменный цветок?
Капли влаги
Вышли из жемчужной пены,
Эти. атомы тумана
Камень вековой кропят,
Словно мел, гранит дробят,
На песчинки мелют шпат,
Простирая вдоль лимана
Белые, как лебедь, дюны...
То воды круговорот,
Океана шаг чугунный:
Поверху накидка пенная,
А в глубинах - вечный ход,
Дышит там сама Вселенная.
И который век, который
Мох, как чаши серебристые,
Опрокидывает споры, .
Чтоб утесов камни мглистые
Становились плодоносны,
Чтоб на них шумели сосны...
*
Все - от глыбы до былинки –
¬Внутреннюю цель имеет.
Время ни одной пылинки
Не отбросит и не свеет.
Так, роса,
Испарясь с травы зеленой,
Вновь взойдет на небеса,
Связанная в облака –¬
Радужные анемоны.
Мягкий шарик, оброненный
Н тpаву из коробка
Пряхой долготерпеливой,
Рукодельницею-ивой,
Зиму помнящей весной, -¬
Не пропасть и этой малости!
Муравей к себе домой
Мягкий клок снесет из жалости.
*
Что же слово? Исключение?
Не роса ль земных ковров,
Только жаркая, как кровь,
Те слова, к чьему рожденью
На земле поэт причастен?
Он - бессмертье дать не властен?
О, воспрянь! Коль ты поэт
Божьей милостью, то нет
Права у тебя молчать;
Как в пустыне лев, рычать
Должен ты; молва, печать –
¬Все это пoтом приложится.
Впрочем, слишком не умножится
Твой читатель. Знать язык
Можно, не читая книг.
Наш народ, как щепка, мал,
Те же, кто тебя читал,
Это как народ в народе,
Меньшинство, саамов вроде.
Как саам на свет костра
Выползает из землянки,
Так, певец, твоя игра
Избранных друзей скликает...
И когда поэт смекает,
Чтo ушла егo пора,
Схоронить свои останки.
Он велит
Им же, избранным... На что нам
Обращаться к миллионам?
Не для толп поэт творит.
*
О, юная девушка, что омрачило нежный твой взор слезами? Листок бумаги! Черновик «Еврея», изорванный и выброшен¬ный твоим отцом... О, никогда еще такие стенания не надрывали твое¬го сердца! И подобно болотным огням, которые перепрыгивают с дерева на дереве, так и сострадание в кон¬це концов переходит от сердца к сердцу. Ты скажешь подруге, а она мужу...
Как высоко почитаема в мире женщина! Сильные мира сего и самые благородные герои преклонились перед ее серд¬цем. И каждый из них отдохнет когда-нибудь подле одного такого сердца, возвратясь домой. Перед этим сердцем поколения сольются, как сливаются реки в единое море. Бог благословляет тебя, женщина! И вот, благословенная, возвышенная, непреклонная, ты теперь проли¬ваешь слезы над судьбою несчастного еврея. Дай же тебе Бог уте¬шиться когда-нибудь.
XI. РАЗГОВОР СОРНЯКОВ
¬Часто слышишь толк предвзятый:
«Время сделалось не то
С той поры...» С какой? Никто
Вам не скажет точной даты.
Выслушайте, впрочем, нас:
Время стало скучным, пресным,
Серым, малоинтересным
С той поры, как мы решили:
Заленился наш Пегас,
Стал сонлив, бессилен, тощ –
Если б кто лозу припас,
Если б клячу отлупили,
К ней бы возвратилась мощь...
Но, ведь что ж? Закон таков.
Солнце зимнее не греет,
Стынет старческая кровь,
Старое перо ржавеет,
Мысль плодов не может дать –
¬Словом, и для соловьев
Час пришел закуковать.
А не гложет стыд тебя
Перед красотой природы,
Без конца, из года в год
Обновляющей себя?
Солнце, облака дробя,
Раз избрав свой путь, все годы
По нему вершит восход.
И в росинок серебре,
Словно асфодели Рая,
Моется трава любая
Летним утром, на заре.
Помнит свет любой звезды
Пастырей, во время оно
На равнинах Вавилона
Рвавших мудрости плоды.
Рай теперь лежит под паром,
Но не рай ли наше поле?
Страстоцвет горит пожаром,
Розы и желтофиоли,
Флокс, гвоздика и левкой,
Незабудки голубой
Детский взгляд, пион, люпин,
Мак, тюльпан и георгин –
¬Разве можно сотворить
(Хоть жестокий смерти страх
К творчеству склоняет прах)
Эти чудеса руками,
Или описать словами,
Мысль хотя бы изъявить?..
Души жителей земли -¬
В их телах больных и бренных –
¬Долю счастья обрели
Среди этих совершенных
Чад, что мимо всех эпох,
Рая первенцы, прошли,
Пребывая в неизменных
Формах, как велел им Бог.
Пастухам мы не сродни,
И не носят в наши дни
Козьих шкур, как при Орфее:
Меж деревьев и камней
Cтранствуя, он наблюдал,
Как плясал
Торс - да, да! безногий торс!
А теперь - травой зарос
Мир чудес, застыл и дремлет.
Но порой... И мы порой
С радостью иль содроганьем
Чувствуем, что нас объемлет
Мир как бы совсем иной, .
Словно бы мы в райском древе
Или у кита во чреве...
Мы живем под обаяньем
Ежегодного возврата...
Может быть, уверен зря ты,
Что у них ни чувств, ни глаз?
¬Может быть, они о нас
Языком, нам не известным,
Говорят с Отцом Небесным!
*
«Теперь прощай!» - сказал мой друг однажды летним вечером, после того, как мы очередной раз спорили о том, должны ли евреи жить в Норвегии. «Вряд ли я еще сюда загляну, - продолжал он, - однако, что же это, братец, у тебя за цветник! Пле¬велы во всем многолюдстве столпились вокруг подсолнуха. Чертопо¬лох, мак, львиный зев, лопухи, лютики, ядовитая белена... Если ты не потрудишься и не уберешь эту груду камней, твоя земля станет вои¬стину Норвегией в миниатюре. Маленькая Норвегия, напитанная водой и заполненная сорняками!»
Неприязнь моего друга к евреям повергла меня в такую досаду, что я, не будучи в состоянии заснуть, спустился вниз и сел на пригорке. Июньская луна постепенно бледнела, приближался рассвет, - но, если бы вы знали, что я увидел и услышал! Когда первая красная полоска протянулась над гребнем горы, донесся до меня шум, напоминавший слабые хлопки в ладоши, и я увидел, как подсолнух навостряет свои любопытные уши-лепестки, прислушиваясь к проис¬ходящему кругом. Потом стали просыпаться травы, проросшие на каме¬нистой гряде: их пробуждал звук голоса, похожего на аккорды арфы.
Подсолнух
Подумайте! Два часа - уж скоро рассвет.
Хоть бы один негодяй приподнялся! Нет...
Сквозь прутья калитки
Как следует не разберу - ¬
Все спят, кроме маленькой маргаритки¬…
Ну, доброе утро, фру!
... Хозяин идет. Берет из кармана
Мои семена и грызет - ¬
Он никогда не вставал так рано.
А вокруг... Солнце в небо встает.
Какое счастье подняться с зарей,
Когда багрянец на склоне глядит из тумана!
Эй, львиный зев, хоть ты свою пасть открой!
А этот сонный мак ¬
Он хуже ленивых собак!
А белена
В стельку пьяна!
Старый тролль, стороной
Обойди наш сад,
Не пей с беленой,
Она в алкоголь
Подмешает яд! .
Вон там, на краю провала,
Белеется венчик ее бокала...
Эй, простофиля-лопух!
Чертополох – не мозги, а пух!
Хоть бы какой сатирик
Забрел невзначай в наш мирик!
... Что я знаю о времени? Солнечный свет
В каждодневной его игре
Подскажет мне, который час на дворе –
¬Иных часов у меня нет.
.. .. . .. .. ... .. . .. .. . .. .. . .. .. . .. . .. .
Тьма и гибель! Вот те раз!
Не хозяин ли идет?
Скажет: «Что за болтовня?
Погоди, неблагодарный!» -
Да еще, неровен час,
С корнем выдернет меня!
Или голову сорвет...
В этом множестве плевел
Все-таки я власть имел,
Рано мне к нему в карман...
Спит. А это не обман?
Эй, сестрица-повилика,
Подойди-ка, посмотри-ка!
Трубка брошена в песок,
Значит, спит... Эй, василек,
Легкий дай ему шлепок!
Нет, забылся мертвым сном -
¬Дело выгорит. Начнем!
Посмотрите, я каков:
Голова и сто ушей.
Весь я полон новостей,
Хоть задавлен тесным кругом...
Ох, такие разговоры
Вел хозяин у порога
Со своим старинным другом!
О евреях в спор пустились
И дошло уже до ссоры,
Чуть ли не навек простились!
Все мне вспомнить недосуг,
Только вот что этот друг
На прощанье заявил:
«Как это знакомо мне:
Всюду дикие каменья,
Всюду сорные растенья - ¬
Точно как у нас в стране!»
Что ж! Для нас в сравненье есть
Даже честь.
Будем вместе создавать
Государство для людей,
Край родной в миниатюре.
Я бы предложил начать
С тех, что на горе, камней.
Сердцу, разуму, культуре
Доверяя, изберем
Каждый веру и народность.
Как господствующей веры
Представитель, я ль не вправе
Думать о моей державе?
Все мы тут грешим сверх меры
Щепетильностью, едва
Чьи-то попраны права.
Это чепуха и вздор!
Если кто из вас еврей,
Уходите прочь с камней.
Для чего нам Резеду
Допускать в свою среду?
С давних пор
Права сей цветок взыскует
Обитать в моей тени
С множеством своей родни.
Нет, Подсолнух не торгует
Государственной землей...
Словом, Резеду - долой!
И тут поднялся невероятный шум. «Я римо-¬католической веры, меня крестили в Страсбург-Мюнстере», - заявилЛюпин. «А я православный», - сказал Пырей. «Будьте добры, оста¬вайтесь на своих местах», - снисходительно закивал Подсолнух. ¬Вы сами убедитесь, что наша Норвегия - страна свободы. «А я в той же мере христианин, в какой еврей. Я квакер и почитаю имя Господне», - объявил Бурый Щавель. «Ну, довольно, сядьте на свои места!» - ¬упрашивал Подсолнух.
- А я магометанин, меня прогонят? - спрашивал Мак.
- Нет, успокойся!
- Ну, а если я огнепоклонник? - встрепенулся Золотой Шар.
- Прошу вас занять свои места! - повторял Подсолнух.
- А я поклоняюсь Солнцу, Луне и Звездам, - говорил Чертополох. .
- Я исповедую вишнуизм!
- Я верую в Большого Змея!
- А я считаю Корову священным животным!
- Мы все идолопоклонники! - восклицали хором многие сорняки.
- Оставайтесь и живите. Страна ни для кого не закрыта.
- Ну, а для меня? - пробормотала мертвенно-бледная Белена. - Я же йезидка, я почитаю Дьявола, Владыку Зла.
Подсолнух навострил уши, как будто вслушивался в стрекот кузнечиков, потом после короткого раздумья произнес:
- Закон не запрещает тебе жить в нашей стране. Оставайся и люби на здоровье своего Дьявола.
Но вдруг подсолнух перестал вращать головой и заговорил ледяным тоном, обращаясь к Резеде.
У задумчивой травы,
Скрывшейся от жара ныне
Под шатром моей листвы,
В плодороднейшей теснине,
Спросим... Именем земли,
Кто ты? Отвечай скорее!
Резеда
Видит Бог, что мы евреи...
Но ведь люди мира братья,
И Господь для всех отец.
Подсолнух
Полно! Прениям конец!
Дети вечного проклятья
К нам вовеки не войдут.
Просвещенного народа
Воля не дает вам входа...
Пусть еврейку прочь ведут!
Но тут я одним рывком выдернул из земли этого представителя господствующей церкви, и разнотравье обрело свобо¬ду… А вскоре я, к великой моей радости, oбнаружил, что расцвел кустик центифолии, который я посадил весною и о котором совершенно поза¬был. И его обнимала повилика, прекрасная перевязь: красный, белый и голубой цвета. Великолепна была эта центифолия, и при этом не думала никого притеснять и угнетать. И я слышал, как сладостным голосом обращалась она к Резеде:
- Иди сюда, отверженная. С нами ты обретешь радость. Мы символы подлинной Норвегии: любовь и свобода.
ИЗВЕСТИЕ
1.
На что тебе, скажи, их церковь,
О муж мой, Эфраим?
Она совсем стара, убога,
Вся накренилась... Но немного
Еще послужит им.
Что от окна все не отходишь?
Так осень холодна!
Не подпирай щеку ладонью,
Там, в нашей спальне, благовонья
И лампа как луна.
Ты любишь арфу Мириами?
Идем играть и петь!
Все украшения - нет краше,
Которые в ночь свадьбы нашей
Ты дал, хочу надеть.
То кисточками, то венками
По волосам моим
Ты эти камни расположишь –
¬И голову потом положишь
На грудь мне, Эфраим!
Закрой окно, ступай оттуда...
Ты счастлив был игрой,
Ты ласковым был и спокойным,
Когда внимал аккордам стройным...
Нет сил смотреть - закрой!
Как этот шпиль душе несносен,
Oн впился в небосвод,
Ту розовую тучку раня,
Которая осенней ранью
Над городом плывет.
В ceнтябрьском воздухе промозглом
Eе так мрачен вид,
Как будто она основа
И остов влажного покрова,
Что надо всем висит.
- Пойдем! Я просто по привычке
Считал ворон в окне.
Не знаю, как в далеких странах,
Но только в наших христианах
Все неприятно мне.
Ворон считаю по привычке,
В душе кляня закон:
Из прихожан исключены мы,
Всю жизнь считать обречены мы
Над храмом лишь ворон!
Король не сам закон придумал,
Так захотел народ...
В такое время по предместью
Разносят почту. Выйди - с вестью
Не ждут ли у ворот?
- Собака лает и скребется,
Наверно, хочет в дом.
Ну вот, свернулась у порога...
Да нет, закон в руках у Бога –
¬Народ здесь не при чем.
- Но в это время ходят с почтой!..
- То птичьего крыла
Удар был о стекло. - Плохая
Примета... Страннику ль, родная,
Ты крова не дала?
Опять стучат. Пойди, проведай -¬
Трепещет все внутри,
И сердце вдруг заколотилось –
¬Ни разу так оно не билось!
Встань, выйди, посмотри!.
Как волосы ее играли,
Свободны и черны,
Когда она с письма вбежала...
Весть горькую чета узнала: ¬
Дни церкви сочтены.
2.
И Эфраим тяжелый вздох
Сумел лишь испустить.
Жесток и милосерден Бог,
Еврейский Бог, когда Он мог
Власть гнева истребить!
Показывает пальцем он
На шпиль, на облака,
Все громче карканье ворон,
И гнев еврея усмирен - ¬
В его душе тоска.
И диадему у жены
Берет в молчанье он:
Алмаз чистейший там воды
И жемчуга - как три звезды,
Небесный Орион.
Да, диадему у жены
Берет из рук: «Смотри,
Их церковь упадет вот-вот,
Давай мы отнесем в приход
Два камня или три». .
«Всю диадему им отдай!
Но пусть сзовут людей,
Прорубят окна с двух сторон,
Чтобы не погубить ворон
Под грудою камней!»
(С норвежского)