(Светлой памяти убитых фашистами сестрёнок
Марии, Елены, Галины, Лилии, Тамары, брата Петра)
На той войне, войне Великой,
Когда на всех одна судьба,
Я и сегодня слышу крики,
Помню то время и себя,
Домой бредущего дорогой.
Был жаркий полдень, сенокос.
В тот «черный день», сорок второго,
Родным я квасу не отнёс…
Вот и колодец, палисад.
Машина у крыльца.
Сестрёнки в кузове галдят.
Нетрезвый полицай.
В доме невнятно речь звучит,
Чужая - не понять.
Сердце тревожно так стучит,
Молотит – не унять.
Девчата тянутся ко мне,
Зовут к себе… Куда?
Все происходит, как во сне,
Но наяву - беда!...
«Ты чей малец?» – глядит в упор
Каратель с винтарём.
«Чужой, соседский, вон их двор», -
сестра знак подаёт.
Только девчата тут причём?..
Каратель смотрит, ждёт.
«А ну-ка, шустрый, подойди!» -
Качнулся, сделал шаг.
Мария машет: «Уходи!..»
И припустил я во весь мах.
И выстрел прозвучал.
Но не достиг, истаял страх,
Не он во мне кричал…
Школа, осинник… вот и гать,
Болото, след лосиный.
Тут не забыться, угадать,
Где жертву ждёт трясина…
В лесную глушь туда, туда!
Деревня Барсучина.
Там брат Петро, отряд. Беда!
И так страшна причина…
Над лесом вороны. Беда!
Уж ночь, а путь далёк.
Где та последняя верста?..
И вот он – огонек!..
Приказ короток: «Срок два дня.
Берём фрицев живьём.
Девчат на пленных обменять, -
И взмах руки, - возьмём!..»
Мне наказал: спешить назад.
Узнать и проследить,
Куда направили девчат?
Родных предупредить…
***
Районный город Городок,
Укрепрубеж, Управа…
Дом тёти Кати недалёк:
По Полоцкой, направо.
Крутой уклон, малинник, сад…
Едва не проглядел:
В саду лакомится солдат.
Но прошмыгнуть успел…
Тётка Катюха, фрица два.
Закуска, шнапс – запомнил.
Один, картавя сплёл слова.
Кручу башкой: «Не понял».
Фриц что-то тётке говорил.
«За молоком, племяш мой», -
Подала жбан, дверь отворив, -
Спросила: «Что с семьёй?»
Тянули фрицы шнапс, вино.
Мы у дверей стояли.
Я прошептал только одно:
«Девчат, наверно взяли»…
Попил с устатку молока.
Иду, шагаю споро.
Тяжесть в руках не велика…
Река, брусчатка в гору.
Малость запыхался. И вот
Колонной по дороге
Идёт в молчании народ,
Еле волоча ноги.
Фриц-конвоир всего один,
Правда, с овчаркой злющей.
Верзила с винтарём, блондин,
Жующий и плюющий.
Вдруг вижу я, как из колонны,
Еврейку кроху увела
Дева из местных, лет преклонных.
Но как отчаянно смела!..
Нема колонна. Не заметил
Ариец, может не хотел.
Он «богом» был на этом свете,
На тот покаместь не успел.
Стою как вкопанный. И страх
Отхлынул: «Девчат нету!..»
Однако вовсе не дурак -
Попасть в колонну эту.
Свернул за угол тропкой в сад.
Беда, везде беда…
Старик, похоже, мне не рад:
Откуда, мол, куда?..
Как на духу всё рассказал.
А там, что будь, то будь!
Дед трубку выбил, помолчал:
«Дорогу не забудь
На «Воробьёвы», всех - туда.
Никто не уцелел.
Там, где германец, всем - беда.
В таких делах он смел.
Бандиту от веку неймётся.
Бывало на Руси:
Грохочет, прёт, ан кувыркнётся.
Но впился, паразит!
Немец на то ба-альшой мастак, -
И тут же наказал, -
Глянешь, увидишь: что и как,
И «хуценько» назад.
Держись болотцем, вдоль озёр.
Чай островок не сплыл.
Дальше - ни-ни! Твой глаз востёр.
Дай боже тебе сил!
Я тут в Управу загляну, -
Кивнул мне, - все путём.
К людям, знакомым заверну,
Авось, след и найдём…»
***
Камыш, болотце, островок.
Мостками пробежал.
В траве за кочками залёг.
Тихонько наблюдал.
Из-за кустов не ясно, смутно,
Но всё же вижу, нету слов!..
Собак рычащих поминутно
Просто спускали с поводков.
И жертвы в ужасе немели,
Сгрудившись в плотную толпу,
И слово вымолвить не смели,
Приняв злодейство, как судьбу…
Девчат не видно, тогда кто же -
Вон там вдвоём, совсем одни.
И по одёжке вроде схожи,
Но почему только они?..
Лишь позже весть дойдёт случайно
О том, что в доноры детей
Рейх отбирал здоровых, тайно
Для битой армии своей.
Разве фашиста ужасало,
Чью на корню он жизнь ломал?
Чьё рядом тельце угасало.
Разве он думал, понимал?!..
Ну, а пока, пока картина
Иная правила и жгла,
Когда вперёд шагнул детина
Вся суматоха прочь ушла.
Он был один парнишка рослый,
В простой кепчонке, молодой.
Один среди притихших взрослых,
Как Витязь, вставший над бедой.
И голос: «Вы, земная нечисть!
Давайте, действуйте, вперёд!
Вас раздавить бы всех, да нечем,
Но он придёт и ваш черёд!..»
За тучи солнце уплывало,
Когда со «шмайсером» юнец
Шагнул, ему и предстояло
Сказать, какой он в деле спец.
Шагнул, пригнувшись, такой случай!
Он первым был, он воевал.
И знал, кому какую участь
Определит свинцовый шквал…
И солнце вдруг ушло, пропало.
И показалось мне на миг,
Что небо на землю упало,
И слышу я знакомый крик!..
Еще трудились автоматы
По одиночкам и в упор!..
Живы и дышат – виноваты!
В чем? Я не знаю до сих пор…
Утих «шабаш». И у оврага
Остались память, боль и грусть…
Бежал ли я, иль плёлся шагом,
Сказать о том я не берусь.
Лишь помню: сыпали дождинки,
Хотя все было так давно.
Мои ль? Небесные слезинки?
Тогда мне было всё равно.
Теперь картину зримо, смело
Рисуют разум и слова.
И то, как изморозью белой
Моя покрылась голова…
***
И вот пришло и накатило,
Как в шторм гремящая волна.
За всё убийцы заплатили,
И получили все сполна:
Бургомистр собственной персоной
(Он ещё зону не забыл)…
Свой человек был в гарнизоне.
И банду всю в поход подбил.
Пора, мол, душу позабавить,
И показать округе всей,
Кто на просторах этих правит,
Как принимать надо гостей.
А заодно и «шмон» в натуре
По деревням и по дворам.
Сало и яйки, масло, куры.
Как будто шли к обедне в храм…
Не долго ехала, шагала
«Рать» под веселое «шнель!».. «шнель!»..
Как вдруг с самих небес упала
Свинцовой тяжестью метель…
Спасенья нет в кольце засады.
Пылало, жгло со всех сторон,
И прорывалось, било: «Гады!»...
И не жалел отряд патрон…
Утих огонь над полем брани
Последний выстрел прозвучал…
Кто жив остался и не ранен,
У ямы вырытой стоял.
Стояли тихо, словно тени.
Бесславен путь, как и конец.
Вдруг опустился на колени,
Уронив голову, юнец…
***
Эпоха! Где твои границы?
Кто что обрел, кто потерял?
Чьей сокрушительной десницей
Повержен враг, кто устоял?..
Не ваши ль планы, либералы,
Под сенью нынешних знамён
Осуществили «генералы»,
Пойдя «ва-банк» за власть и «трон»!
А может в годы переделов
Не ваш прозападный угар
Страну отбросил за пределы.
«Где и телят не пас Макар»...
Достоинства священные огни
Чей осветили нынче путь?
Мне говорят: «Не посягни!
И все, что было, позабудь:
Хатынь и пепел Освенцима,
И Бухенвальда скорбный звон,
Багровый гриб над Хиросимой,
И душ сгоревших вечный стон.
Тех, кто ушел, исчез бесследно…
Забудь могилы без крестов,
Где только ветер гимн Победный
Поет без пафоса и слов.
Забудь страну Великих строек,
Забудь народной воли крик.
Прими болотный тлен помоек
И строй беспомощных владык»...
Кто и какие воля, разум,
Кто подведёт какой итог,
Когда на спуск жмет раз за разом
Юнец под флагом «с нами Бог»?
Не оттого ль, что «крест заморский»
Славянской верой так проник,
Что дал «добро», как клерк конторский,
Бандитской швали на «Блицкриг»…
Теперь мы все, вроде, славяне,
Но свастика, как гиря на весах,
Колеблется туда-сюда и тянет,
Она не только в душах и словах:
Её лелеют бывшие убийцы.
Она как вызов… Кто её забыл?..
Шагает строй ветшающих «арийцев»,
Как призраки, в мундирах из могил.
Глазеет Запад (стыд глаза не выест),
Забыв, как лёг под кованный сапог.
(Свинья не съест и бог не выдаст)
Какая разница, кто под кого там лёг…
И слышу я сегодня: мол, напрасно
«Черту» с семьей тогда я перешёл:
Сестрёнки совсем юными угасли,
И старший брат к Победе не дошёл.
И младший, получив чужой осколок,
Полуслепой прошел нелёгкий путь…
И ныне не бездействует тот молох.
И пусть себе старается, забудь!
Забудь, как гасли в горестях родные,
Рассудок к концу жизни потеряв,
Ослепшие от горьких слез, немые,
От самой жизни горестной устав…
Теперь же вы считаете потери.
Вопите: «Не умели воевать!»
Но правда в том, что глухи, как тетери,
И… слепы вы кого-то обвинять!
Какой «чертой» скажите, мерить можно,
Кто жизнь свою за что и где отдал.
У той ли, где предать было возможно,
Или кто насмерть у «черты» стоял?!
Вы и теперь воюете с народом,
Творцы чужих ветшающих идей.
И если уж равнять с Победным годом,
Не меньше нынче горя и смертей.
Вы, как веревками, опутаны долгами.
Но «звездный час» покаместь не настал,
Когда проглотит всех вас с потрохами,
Глобальной диктатуры Капитал!
И можно утверждать вполне резонно,
Что в мире этом злобном «кто есть кто»
Мы знаем их в лицо и поименно,
К рукам прибравших теле и кино.
Где правит бал давно «бизнес-элита»
Коррупции достойные сыны,
Жирующих у «тронного корыта»,
Далеких от народа и страны!..
О, вы – скопцы, «продажных шкур» потомки,
Хулители истории, лжецы!
И в ясный день бредёте, как в потемках,
Бандитской швали «крестные отцы»...
Забыт тот счет, лишь кое-где теплится,
Победный счет Нюрнбергского суда,
Вам бы в церквях креститься и молиться,
Что вас минула «черная страда»…
А может вы к подножью мавзолея
Бросали сотни вражеских знамен,
И с каждым годом злобствуя, наглея,
Как псы, визжите в лад со всех сторон.
Но твёрд гранит в молчании суровом.
Его не задрапируешь тряпьем,
Не осквернишь ни деяньем, ни словом.
Не тот, трусливых замыслов, объём!
Вас не «колышет» мысль совсем простая:
В те грозовые, смертные года
Если б не мы, не братство, и не Сталин,
То где бы вы все были, господа?!
Орали бы «зиг хайль!» самозабвенно,
Где право сильных: «меч и всё моё»…
Скорее бы исчезли безыменно
За вратами, где «каждому своё».
Где вечный мир обещан всем входящим,
Под песенку шнель!.. шнель!., то есть скорей.
Ушли б вы в небеса, из труб чадящих,
Самых «гуманных» в мире лагерей…
А нынче вы торите тропки в НАТО.
Зачем? Кого волнует сей вопрос.
Ведь там, на обезличенное стадо
Всегда был и сейчас - особый спрос.
Забыли вы союзных взлётов чудо.
Иная страсть в сердцах ваших горит…
Блаженствуйте и властвуйте, покуда
Народ вам свой не вынесет вердикт!
Эпилог
Меж Третьяков и Волковой деревней,
На «Воробьёвых горах» свет ли, мрак?
Здесь, на земле непаханой и древней,
Стоит войны Отечественной знак.
Слова на нем: «Жертвам фашизма»
С тремя нулями… Сколько павших душ...
Нахапала страна капитализма…
Ну, а фашизм, когда ему был чужд?..
Все ожило, из дальних лет вернулось:
Глубоких впадин бывшие следы.
Как - будто бы сама земля прогнулась
От тяжести невиданной беды!
И лес вокруг давно поднялся к небу,
Как - будто руки тех, кого уж нет.
И просят у живых не дней, не хлеба,
А памяти молчания обет…
Стою один в молчанье у оврага.
Вон - островок, мостки, камыш, трава.
Откуда я бежал ли, плелся шагом?
И как «чужой» вдруг стала голова…
Витебск – Городок – Кострома
1942 – 2002г.