Был снег. Был день, когда он столько падал,
что улицей, схлестнувшейся в гудках
в одно подобие железного клубка,
в один натянутый до звона шар,
швыряло нас из каменного ада
в уют прихожей, мы срывали шарф,
не понимая, чья и где рука,
и почему так бархат кожи гладок,
откуда взялся этот шторм и шарм.
Был снег. Был год, когда тебя так много
любил. В свиданиях мешались дни.
И если оставались мы одни,
мы продолжали неоконченный роман,
и часто начинали без пролога,
с конца главы, и пусть сюжет был рван,
но вновь: «На миг ещё прошу, продли!» -
всё, что я мог молить тогда у Бога,
молитвой распадаясь пополам.
Был снег. И было белым балом утро.
И я с утра восторженно глядел
на недоделанность совместных дел,
что оставляла мне с уходом ты.
О, как любил я эти стулья, утварь!
Ведь их касалась ты, и пустоты
не чувствовал тогда ни в чём, нигде:
в коротком «без-тебя» я жил уютно,
все вещи были мне близки, просты.
Был снег. Был миг, когда крушенье мира
вместилось в пару лишних пустяков.
И фейерверк дробящихся кусков,
вот здесь же, где щербатая ступень.
Ты улыбалась очень грустно, мило,
и снег ещё так буднично скрипел,
но я уже не смог набат висков
сдержать. Решительную скорчив мину
в ответ под нос чего-то просипел.
Был снег с дождем. Был снег. Был дождь. Был хаос.
В фаланги сигаретами распят.
Мир рухнул набок. Навык был распад.
Я шёл куда-то, что-то редко ел.
Во мне меня совсем не оставалось,
а то, что находил, я плакал, пел
(то был расклад расправ, растрат, расплат) –
пусть даже взгляд иль жест, пусть малость –
всё раздавалось снегу, что был бел.
Был снег. Был дождь. Был вздох. Но громче вздоха
был города вечерний ровный гул.
«О, Господи! я больше не могу!
О, как кружатся хлопья, фонарю
отдав свой вальс! о, как мне плохо!
Но, обещаю, Боже сберегу
всё то, что январю я говорю!
всё то, что там во мне ещё не сдохло!
Я сохраню, я обещаю! Сохраню!»