Но даже если есть оно в тебе,
твоё краеугольное начало,
порода, почва, мера и лекало
скрипучих сфер, твой внутренний тибет,
глубинная валхалла, колесо
ничтожной, но своей гипербореи –
всё это только ноша на горбе, и
лес сумрачен окрест. За лесом слов
разверзнется однажды братский рай,
непостижимый омут благодати,
что так подробно, кажется, у Данте
запечатлен в кругах. Et cetera –
вот непреложный зябкий счет вещей,
порядок их, закон круговращенья.
Молох рутины, пасть свою ощерив,
размалывает время, и вотще
в лесу своём блуждаешь – что ни день,
всё ищешь путь, дурак непоправимый.
Et cetera – твоё второе имя,
слова твои – цитаты, и т.д.,
и прочая, и прочая, и так
за жизнью жизнь, от альфы до омеги –
сумятица следов на вязком снеге,
никчемный мир, летящий на чердак
вселенского забвенья. Но тогда,
зачем с таким отчаянным взысканьем
в тебе, перекликаясь с небесами,
бьет оголтелый колокол стыда,
в чьем горле обжигающая медь
бурлит и плещет топкими ночами?
Ты слышишь, он твердит: аз есмь начало,
порода, мера, жизнь твоя и смерть.