***
Рыбак подледный, как помешанный,
Сверлит коловоротом пруд,
И через голый парк заснеженный
Собаки радостно бегут.
И посреди безмолвья белого
Функционирует ларёк,
И парень вида обнаглелого
В нем восседает, как царёк.
И хоть скукожен я от холода,
Но день хорош – ни дать, ни взять!
И всё вокруг светло и молодо,
И слова некому сказать…
***
Задворки. Мартовский пейзажик.
Летучей жизни канитель.
Куда, зачем? – не вспомнишь даже.
И голубая акварель
Желтит… И выпачкана мелом
Стена сарая – паспарту.
…И жутко
Собственное тело
Предощутить, как пустоту.
***
Я знаю: мир – что мертвый кокон –
Необитаем, сир и мал.
Но выкрик резанул из окон:
«Ты, сволочь, жизнь мою сломал!»
Мир – черт те что,
Он желтой масти,
Он пропадет по счету «три!»
А там, внутри, клокочут страсти:
«Ты стервой стала – посмотри!»
За шторой с красной бахромою
Живут…
Да что ж, как все живут,
Хотя давно уж стал тюрьмою
Их незатейливый уют.
Всё прочь…
Газеты пролистаем:
Как там скрежещет распредвал?
А в мыслях: сир… необитаем…
Сломал… конечно же, сломал…
***
Он берет календулу в аптеке
И в разливе – «стопийсят» вина.
Что мне в этом диком человеке,
Вынырнувшем с городского дна?
Он еще найдет себе лахудру,
Свистнет-гикнет, с ней бухнувши всласть.
Мне же в это тягостное утро
Духом невозможно не упасть.
И в кустах, по плечи влезших в воду,
И в старухе-нищей на углу
Не провижу тайную свободу –
Вижу только ту глухую мглу,
Что к последней приведет палате –
Глюки пересказывать врачу.
Если ангел на небо накатит,
Я и ангела не различу.
У ЦЕРКВИ
Кто сам себе и швец, и жнец,
Тому плевать на все упреки.
Сомлели нищие вконец
На паперти, на солнцепёке.
Вот так, у жизни на краю –
Протезы, кепка с медяками…
«Во царствии Твоем?» В раю?
Нет, здесь – неделями, веками.
Да что ж… Когда любая весть
С размаху лупит по затылку,
Своя в паденье сладость есть –
Хватило б только на бутылку.
***
Это, право, не ново,
И хоть криком кричи –
Ничего не готово
Для меня в той ночи.
Ни постели, ни хлеба,
Ни бутылки вина, –
Только вылет на небо
Из глухого окна.
***
С похмелья черного
Он страстно жаждет пива,
Но не получит больше ни шиша.
Дома сомкнулись, ползает лениво
Река, и зябко ёжится душа.
И он плутает в городище мглистом,
В последний раз нащупав путь домой,
И Ангел Смерти с реактивным свистом
Пикирует из бездны мировой.
НЕБО
Над Охтинским химкомбинатом,
Над хлябью фабричных огней,
Над бытом, кривым и горбатым,
Над сумраком пропитых дней,
Над смрадно чадящей трубою,
Над горстью сиротских монет,
Над тем, что зовется судьбою,
Над тем, чему прозвища нет…
ОТ ЛИЦА ПОКОЛЕНИЯ
Где стол был яств,
Там мы расселись.
Увы, никто нас не заметил
И в гроб сходя…
У ВОКЗАЛА
Ночь громыхает, как телега.
Я знаю, что стрясется тут:
Под сень коварного ночлега
Меня заманят и убьют.
Они сработают что надо:
Сначала зазовут к столу,
А после водки-лимонада
Холодным телом ткнусь в углу.
Гуд бай, последняя холява,
От коей надорвался пуп!..
И малолетняя шалава
Бестрепетно и величаво
Рогожкой принакроет труп.
***
Е.П.
Откуда-то сбоку выскочило дурацкое: «Покеда, земя!»
Ты уже чужая: собранная, дорожная.
Знал бы, где упаду… Теперь время
Начнет перетекать из пустого в порожнее.
Вот и граница – масляный таможенник хлопочет,
На роже лежит шельмовская мета.
И денег, и трахаться – всего хочет.
Лучший таможенник Вадул-Сирета.
Вот и София – полууголовная-полуцыганская.
Русе, Варна – куда тебе дальше?
И понесется житьё твое балканское,
Полное измены и фальши.
***
…Только зря мне мерещатся райские кущи Европы –
Пропадут и они в пелене алкогольных огней.
Ни Евтерпы, ни Клио, ни… как там ее?.. Каллиопы
Не является в сонме ко мне подступивших теней.
…Ты мешаешь мне жить, как забитые пробками гланды.
Ну так что ж, прекословь, принимай независимый вид, –
Ведь не хватит мне сил до болот голубых, в Нидерланды,
Где веселая бабочка в красный провал Амстердама летит.