Первые четыре строчки
возникли на протоке Балхаша
в начале мая 1995 года
Стихи напишутся не сразу –
под шоком от родных стихий,
я не осиливаю фразу,
которой пишутся стихи...
Возле тишайшего протока
с колодезной голубизной
небес – вдоль тростников дремучих,
соединившихся со мной,
сижу над полыньёй туманной
обители могучих рыб
и комаров, что неустанно
терново и звеняще нимб
над головой собою держат,
как туча, силой кучевой
объемлют плоть и кровь воруют,
их княжество – живой разбой,
но к ним привык и не взыскую,
в одежду прячась с головой...
Очки и шапка, мазь «Тайга»
и кисть руки, вглубь рукава
ушедшая, покой даруют!
Покой глубинный вековой
на венах генами играет
кюй роста трав с седой тоской
песка мельчайшего, что знает
кустов колючих корневой,
сквозь плотность глины, выброс в небо:
объятья зелени шальной...
Здесь тигры жили, жизнь назад,*
их шкуры до сих пор лежат
в домах аулов прибалхашских,
капканы, знавшие ту прыть,
заброшены в углы слепые –
верблюду голень раздробить
способен тот завод пружинный…
Нет тигров с жилистостью лап,
капкан на тигра – лишний скарб,
полезному скоту увечье
таит его разжатый вид.
Нет тигров, но меня томит
их царствие – без них – былое…
Рябь по воде едва бежит,
нет-нет и нечто отразит
протока зеркало живое.
Поймаешь взглядом лик обид,
забытых миром, через миг –
лицо в тебя вплывёт родное.
Удар копьём, звериный рык,
шлем сказочный, летящий в вечность…
Глубинно-мудрая беспечность
мечтой усталой, круговою
в тебе живом, как смерть, сквозит.
Пойдёшь тропою – заблудиться
простого проще… Взмоет птица
из-под ноги почти и – прочь!
Всё это позже будет сниться,
тростник, как памяти ресницы,
откроет небо на века!
В степи увидишь рыбака,
привязанную к камню, леску…
Балхаш придёт – Балхаш уйдёт…
Грибы растут, где жили рыбы,
потрескавшейся глины глыбы
на месте волн былых найдёт
твой взгляд, спустя, возможно, год,
возможно, два, наоборот
вполне возможно, где живёт
сейчас твой друг в простой землянке,
Балхаш, свой расширяя круг,
заплещет влагою былинной
в мистический, злой небосвод:
ночных урановых свечений
над рудниками лютых лет:
я видел жуткий хоровод
под иглами звёзд золотистых,
здесь в Прибалхашье и нечистой
горючей силы – чуял власть,
в такой степи легко пропасть,
дорога кружит и двоится,
троится, то в бархан уткнёт,
то к илу с влагой приведёт
непроходимому, кустами
колючими в зажим возьмёт!
Колодец неба над тобой
везде и всюду, жизни чащи
живую душу обступают –
терновником и тростником,
тоской седой, реальной силой
зла вездесущего, могилой
грядущей, сказкой ножевой…
Стань гимном, только в небо бьющим!
Стань книгой вещей, лебединой!
Стань храмом круговых реликвий
вневременных, прогрызших стены
неубывающих темниц!
Стань пеньем кругосветных птиц!
Былинкой стань, встающей чисто
сквозь след лихого сапога!
Проток живой через века,
через заборы и границы –
душа твоя, когда легка
на вырост вольный в небылицы,
в которых неба быль ярка!
Проток родной тебе приснится
из-под любого ярлыка
чужого, и рванёт тигрица
святого слова в небосклон,
и песня, словно голубица,
покинув кровный окоём,
на чьё-то горе приземлится –
пустыня в море превратится,
и солью болевых солей
боль болью певчей исцелится –
гортанью знавшей боль болей.
Живой воды – скорей напиться
и без копья опять сразиться
с мечом, над блюдом золотым.
Знать Трою духа над былым
реальным пеплом, кровью, дымом,
над поруганием святынь –
доступная всем благостынь…
Дым дум плывёт неуследимо
над озером – векам родным
и всё, что искренно любимо –
живёт сознанием моим,
делюсь которым, нерушимо,
с любым духовным побратимом:
сестрою, братом – через даль…
Балхаш уйдёт… Придёт… Печаль –
восторгом воспарит орлиным!
Проток живой – отцов былины,
что жало рвут любых смертей…
Пью воду: соль и примесь глины –
свидетельство Благих Вестей…
Ужаль бессмертьем окарины,
что Осипа касалась губ,
Синай,
Пэнлай,
Парнас –
в единый –
в бессмертный втягивая круг
воронежской,
тосканской тягой,
вдоль Заилийского хребта…
Проток заветный –
красота,
сквозящая всегда и всюду!
Любимой губы
мне под ветром,
прорезавшемся пневмонией
плевральной,
через восемь дней,
шептали:
«Я с тобой, родной!»
и мамы образ рядом с ней,
с женой моей,
над гиблой трассой,
я видел силою реальной:
небесной,
ангельской,
когда
по пояс голый и босой
без десяти
сто километров
шёл по осколкам от бутылок,
по гравию –
ребрист, остёр!
Одежду кто-то своровал,
когда Или переплывал,
после блужданий по степи…
Я не нашёл своей палатки
с водой,
едой
и выживал,
как мог:
шагал,
шагал,
шагал –
попутки мимо проезжали,
никто
меня не подбирал.
Быльём беда та поросла
и не беда,
а испытанье –
необходимое дерзанье,
понятные уму
дела.
О, сколько строк поздней возникло,
рождённых выездом моим
в степь прибалхашскую,
людей
я не виню –
живут сурово,
живут, как могут,
им видней,
как жить:
добрее или злей…
Я сам не мало сделал зла…
Благодарю Балхаш -
за Слово!
За ужас лун, через кусты,
ползущий путнику в глаза,
как смерть сама,
за гогот зыбкий
птиц перелётных, в тростниках
не видных
чужаку – враждебных,
за призраки работ судебных,
лет довоенных, в рудниках
заброшенных, но ядовитых,
за бег варана через нервы
мои,
врастающие в ночь,
за правду сказок незабытых,
за поколебленные плиты,
за шаг
от чуждого мне –
прочь!
Бельмом озёр, уже умерших,
туманная боль мировая,
теснит моё живое сердце
и в зрение
его вбивает:
я вижу мёртвые палаты –
жестоковыйные владенья,
я вижу рабское терпенье,
владык я вижу -
вороватых
и Божьей правды –
не смиренье! –
любви нетленной воскрешенье –
я вижу –
над кровавой платой,
главой Крестителя на блюде,
законом ставшего
разврата –
мне явлено живое слово,
что, как Балхаш,
в песок уходит,
что, как Балхаш,
приходит к людям
водой спасающей,
живою –
мечтой о радости и чуде
в отрыве от корысти лисьей,
от волчьей лютости наживы,
умы народа помрачившей…
Я вижу озеро благое
природы вольной и открытой!
Меня не будет –
будут люди,
и будут песни не забыты,
в которых
выстраданной высью
колышется судьба живая,
и золотятся зёрна мысли
на сите правды -
не убитой.
-----------------------
* Вдоль рек Сыр-Дарья и Амур-Дарья и вокруг озера Балхаш (Казахстан) в 1930х годах были истреблены последние проживающие здесь тигры, хотя блуждающие хищники встречались здесь в 1940х, а в долине Вахш в Таджикистане тигра последний раз видели в 1961.