«Сии заводские работы, сделавшись приписным
крестьянам большой тягостью, оставили в них
навсегда негодование, какое инако и отвратиться не
может… как только тогда, когда будет положена за
заводские работы плата сравнительная с выгодами,
от земли ими получаемыми…»
В докладе императрице о причинах волнений на
Каменном Поясе. Князь Вяземский
Роман-поэма "Демидовы"
продолжение...
Екатерина – луч державы
Вступила тайно на престол,
И Петр III сник в опале,
Отпел прощальным звоном хор.
Волненья лихо разыгрались,
Урал в тревоге пребывал,
Императрица, вызвав князя,
Прервала празднества и бал.
Для князя Вяземского вскоре
Забрезжил искрами восход,
Своей свинцовой головою
Реформам дал серьезный ход.
Распоряжением особым
Конфликт вменялось погасить,
Чтобы крестьяне от заводов
Могли к работе приступить.
Разведать тихо, деликатно
Все духовенство – высших глав,
Что подстрекают люд бестактно
Без разрешенья должных прав.
Беседа длилась очень долго,
Получен дельный инструктаж,
Вняв обещаниям, чуть строго,
К дворцу подали экипаж.
В Казань дорога предстояла
Для сбора сведений двору,
Зима жестокая стояла,
Плелись крестьяне на ветру.
Скользила легкая кибитка,
Скакала тройка лошадей,
Мелькали серым цветом избы
Свет шел от скромных фонарей.
В прикамье, в белом покрывале,
Завод Шувалова забил,
Суров был ропот генерала,
Князь кулаками люд лупил.
Порол крестьян для устрашенья,
Вводил армейские ряды,
И относился с недоверьем
К свободомыслию, любви.
На север двигалась повозка,
Вот, Соликамск предстал во мгле,
Строенья выдались неброско
По всей раздольной широте.
Ютились теплые избушки,
Князь умилился старине,
Вставали в дереве церквушки,
Резьбой наличник на окне.
Здесь генерал был непреклонен,
Привел в покорность слободу,
Наряды войск, как безусловность,
Людей вгоняли в кабалу.
Меж тем весна открыла воды,
Подули теплые ветра,
Зазеленили в цвет уборы,
Летели птицы вновь в края.
Разлились реки половодьем,
Шумел на сопках дикий лес,
По первой сухости, в дорогу,
Поехал князь в большой объезд.
Никита гостя ждал в Кыштыме,
Привел хоромы в добрый вид,
Убранство в живопись картины,
Крыльцо от свежести блестит.
Обиты стены тканым штофом,
Витая мебель по углам,
Ковры диковинные, своды -
Для пущей роскоши гостям.
Вот загремела звонко тройка,
Никита ленту нацепил,
Ковер парадный выстлан бойко,
Час встречи в колокол пробил.
Хозяин гостю улыбнулся,
Ступил начальник на порог,
С дороги быстро отряхнулся,
И приподнял большой сапог.
Хрусталь и золото в декоре,
Обилье пищи на столе:
«Вот те дворянское раздолье», -
Подумал Вяземский в уме.
«Позвольте мне спросить вас, сударь,
Откуда лента на груди?
Какие вы внесли заслуги
Во славу отческой земли?»
«Сия награда царский титул,
Представил Пётр за труды,
За покровительство, защиту
Великой матушки Руси».
Князь опустил лицо лукаво,
Вино застыло на губах,
Взгляд изменился как-то странно,
С корыстью черствости в глазах.
«Известен ль вам указ царицы
О присуждении наград,
Об упразднении регалий,
Что раздавались наугад?»
Лицо Никиты побледнело,
Волненье жаром поднялось:
«За здравье матушки-царицы!
Чтоб все хорошее сбылось!»
В душе возникло возмущенье, -
«Как смеет князь хулить меня,
Нести сырое посрамленье,
Да лихом поминать царя?»
Демидов сделал знак холопу,
Оркестр звонко заиграл,
Исчезла ненависть и злоба,
Смягчил звук красками накал.
Гость упивался в настроении,
Тянул из рюмки аликант,
В полукафтане с позументом
Играл на дудке музыкант.
Девицы стали в сарафанах,
Запели ласковый напев,
В народном ритме, величаво,
Как будто сняли всякий грех.
«Ништо, проучим в клетке зверя», -
Демидов думал про себя,
Шел к завершенью званный вечер
В закате красного огня.
Забрезжил новый день восходом,
Желал князь домну осмотреть,
Стояли люди напряженно,
С углем поскрипывала клеть.
Вперед лишь выдвинулся старец,
В руках держал огромный лом,
Чернели ссохшиеся пальцы,
В глазах искрил порыв и гром.
«Такого плетью и не сломишь!» –
В сердцах подумал генерал,
«И буйный нрав не успокоишь,
Покуда есть в груди запал».
Бурлила лава в кладке домны,
Струился в жерле адский зной,
Искусно сделанные формы
Рельефно стлались пред стеной.
Удар по летке высек пламя,
Блик заиграл на борозде,
И разлилась в канавках лава
Слепящим клокотом в огне.
Стреляя огненною силой
Сноп искр брызгал, нарастал,
Под чадом облака – стихия
Рождала плавкою металл.
Ошеломлен был князь работой,
С досадой тер себе виски,
А на дворе сияло солнце,
В пруду шуршали тростники.
Старик от пота вытирался,
На грудь плеснул бадью воды,
Живою влагой упивался,
Стекали струйки с бороды.
«Давно ты робишь в этой домне?
И сколько ж стукнуло годков?
Висит одежда в непригодность,
Из грязных, сношенных портков».
«Уж сорок лет лью глазом ядра,
Рубаха, фартук – вот весь скарб,
Пятак на день – моя награда,
А пашешь в домне, словно раб».
На третий день в тоннеле шахты
Князь осмотрел, проход, ходы,
Звучали в бездне тихо капли,
Блуждал огонь во мраке тьмы.
Вода под сводами стояла,
Тяжелым выдался обзор,
Дорога к лазу предстояла,
К свободе звал зеленый бор.
Настало следствие, допросы
И куча жалоб на столе,
И нерешенные вопросы
Давили потом на челе.
Стяженье, взятки и поборы,
Тянули слуги в полный рост,
От попустительства – разоры,
Да в горле комом: горечь, кость.
В людской избе народ ютился,
Старик артельный скован был,
Глазами князь в рабочих впился,
И тихо, с искоркой, спросил.
«Сибирский? Вижу, в деле пахарь,
За что вину сейчас несешь»?
«Жизнь, господин, моя не сахар,
Тружусь за хлебушко и грош.
«Чем больше робишь, тем кабальней,
И где предел всех наших бед?
Почто такое нам изгнание,
Когда несчастлив человек?»
«Как ты, холоп, посмел взноситься
И государыню хулить?
Али с башкой решил проститься?
Не надоело ль тебе жить?»
«Полютовал тут сам Ивашка,
Федосью бабу заковал,
За то, что робить престала,
Веревкой конскою стегал.
И это видно было мало,
Повесил за ноги ее,
Она и биться перестала…
Вот вам и наше бытие».
«Не может быть, чтоб в государстве
В толпе творился приговор!
Не быть тому в Российском царстве,
Ведь это просто же позор!»
«Еще Луку за припоздание
Ивашка Селезень посек,
А ныне держит в каземате,
Чтобы с себя снять злой порок.
И как тут жить, в таких поборах?
Одна сплошная кабала!
За что нам всем такое горе?
Нет ни просвета, ни добра!»
«Довольно, будет тебе воля!
Так, отписать на сто плетей,
За порушение закона
И порицание царей».
«Да пожалей ты мою старость», -
Взвопил от горести старик!
Князь разошелся только в ярость,
Издав на нервах громкий крик.
Допрос с пристрастьем продолжался,
Попа с Андрейкой привели,
Писец на время оторвался:
«Вот, подстрекатели земли».
«Ты что ж духовный сан позоришь?
В молитве проповедь ведешь?
Грехи в приходе утром молишь,
И ересь всякую несешь?»
«Чин соблюдаю очень строго,
Блюду апостольский канон,
Иду всегда своей дорогой,
Чту благочестие, закон».
«Врешь, поп! Не верю даже слову!
Зачем люд к бунту подстрекал?
Да на заводчика безбожно,
Нарочно пашквили писал?»
«Ведь то не пашквили – бумаги,
Прошенье батюшке царю,
Чтоб оградил людей от мрака,
Облегчил долюшку-судьбу».
«Не быть попом тебе отныне!
Снимай же рясу прямо здесь,
А мальчугана на чужбину,
И взбить с него лихую спесь».
Попа лишь батожьем побили,
Артельный в каторгу убег,
Лозой кабальных осудили,
Достался всем злосчастный рок.
Андрейка был смышленый малый,
Слух от природы одарен,
На скрипке он играл октавы,
Звук нот струился, будто звон.
Вступилась мать за сына рьяно:
«Оставьте чадо, для меня,
И упросите с миром князя,
Чтобы не слал в острог дитя».
Старушка тронула Никиту,
Он кинул взор на узелок:
«Никак гостинец в сумке сытный?
Уж ждет, наверное, сынок»?
«Да что вы, барин, то – скрипица,
А как играет он на ней!
Звук льется будто бы водица,
И свет становится добрей».
«Ну что ж, годится в нашем деле,
Коль хвалишь так уж молодца,
Так пусть и руку он применит
Раз есть сноровка удальца».
И распахнулась дверь гостиной,
Вельможа сделал легкий взмах,
Вдова в волнении застыла,
Горели свечи в шандалах.
Вливался свежей струйкой воздух,
Блестел в луне спокойный пруд,
Над ним мерцали ярко звезды,
Ласкал туман нежнейший звук.
Смотрела мать лишь с замираньем,
Катились слезы по щекам,
Ком в горле сбил ее дыханье,
Платок скатился по рукам.
Демидов к князю наклонился:
«Прошу, помилуйте его,
Освободите мальчугана,
В нем непременно мастерство».
Внял генерал словам Никиты,
Лицо улыбкой расплылось:
«Пусть будет так, и все забыто,
Чтоб только лучшее сбылось!»
«Слыхала, бабка, княжью милость?
Обоз наш ныне едет в град,
Тебя я птичницей пристрою,
Сынок же будет музыкант».
Упала бабка на колени:
«Благодари сынок за все»!
В таинстве замер дух Андрейки,
А взгляд блуждал так далеко.
Князь не успел всех дел закончить,
Отозван был в великий град,
И за рачительную точность
Был приглашен в большой Сенат.
продолжение следует...