* * *
Тень огня и отраженье бога
у порога завтрашнего дня
застят от грядущего меня
к вам, грядущим, торную дорогу
(то ли - тракт, а то ли - топотня)
в вечный мир посю- потусторонний,
в млечный сюр потуг
полистирольных -
отходняк.
Бегущая огня,
на искус искусная родня,
путая мой нимб с протуберанцем,
как с тюрьмою тела - терема
плотские, вновь окрестит засранцем,
горлодранцем, оборванцем, пальцем
начертав коллаж: кусок дерьма,
чтенья - свет, нравоученья - тьма,
и две пары тапок у кровати...
Хватит,
чтобы впредь не открывать им,
усмехаясь воплю “я сама”.
Ненависть питая к питию,
пью,
перемежая жизнь и жалость
к женам, что по горло погружались
в душу береженую мою.
От ума ли? С горя ли? С чего
отнимали, занимая место,
винные невинные невесты
прохладительно-горячего?
Нежные, надежные, с трезва ль
поселялись, гибли, воскресали?
Истирали прежние серали
в пыль, свою готовя пастораль,
и стирали в будущий сераль
бель-белье, поросшее быльем?
Как в билете белом на отсрочку
от призыва - до позыва - в нем
чувства не укладывались в строчку,
как в стихоплетении моем.
Пьем... И ищем истин днем с огнем.
Из беды шарахаясь в беду
на виду как наяву, во сне ли,
кольца колыбели-карусели
на себя, что морок, наведу.
Хай мой Молох корчится в аду,
подавясь хохочущим младенцем, -
с умопомрачительным коленцем
с языка язычника сойду
вралем, пустомелей, подлецом,
метким бесом, спившимся отцом,
в пошлость погрузившимся по брови -
не до крови, и не до любови,
не до жиру, живу бы - до жил,
до костей, до мозга, до сравненья,
до среды, до ночи воскресенья, -
до чего бы только не дожил!
С кем и как - теперь не все равно ли...
В равной доле боли и юдоли -
миражи.
май-июнь 1998г