Роман-поэма "Демидовы"
продолжение...
Кыштым подвергнулся напасти,
Стелился заревом пожар,
И разгорались пуще страсти,
Стояла едким дымом гарь.
Пылал огонь, крушились ели,
Кружилось пламя до небес,
Бежали волки и медведи,
Дым заволакивал весь лес.
Озера встали лишь преградой
Неукротимому огню,
И подступив, стихия к влаге
Стихала ярость на ветру.
К горе медведица припала,
Издал детеныш дикий плач,
Лесное огниво взмывало,
Визжал встревоженный секач.
Огонь подкрадывался храпом,
Взлетали кверху головни,
Сгребла мать чадо мощной лапой,
И вместе пали со скалы.
Таежный зверь мешком разбился,
Детеныш кубарем упал,
Народ с опаскою дивился,
Тут Митька Перстень закричал:
«Сей зверь господский, руки прочь!
А ну, холопы, расступись,
Уж горю видно не помочь,
Простору дай и разойдись».
Проворно сгреб он медвежонка,
Тот облизнул его в лицо:
«Ишь леший, радуется звонко,
С тобой нам будет хорошо».
В саду, вкопали столб дубовый,
Звереныш быстро стал ручным,
Днем было вольное раздолье,
В ночи он жалобно скулил.
Уж по душе пришелся Митьке -
Лесной, мохнатый, бурый зверь,
Жил в удовольствие и сытно,
Звенела утром птичья трель.
В один из дней открылось утро,
Сверкнула свежая роса,
И ярким цветом перламутра
Шумела зеленью листва.
К Никите Митька обратился:
«Жениться, барин, я хочу,
Уж с беглой жизнью в век простился,
Сейчас мне Катя по нутру».
«Замыслил здраво, очень мило,
А подойдет ли ко двору?
Веди ее мне на смотрины,
На том решение приму».
Явилась к барину зазноба -
Стройна, изящна, хороша,
Не оторвать от лика взора,
Сияют радужно глаза.
«Прекрасна девка, в теле кровь, -
Никита злобно похвалил, -
Наверно ждешь свою любовь?
Да только кто же тебе мил»?
«Не разбивай сердца нам, барин,
Люблю я Митю, словно сон,
В ночи я мучаюсь и каюсь,
Если в меня он не влюблен».
«Вон что удумала, девица,
А ну, сейчас же повернись!
Пусть хоть сам принц к тебе явится,
А мне ты все же подчинись».
Блеснули слезы от бессилья,
К ногам припала, чуть дыша:
«Прошу же, смилуйтесь, Никита,
И пожалейте вы меня!»
«И не подумаю нисколько,
И Митьку выкинь с моих глаз,
Другая жизнь тебе и только,
Вот и на этом весь мой сказ».
Вступился Митька за Катюшу:
«А как же барин уговор?
Я за нее отдам всю душу,
Она мне люба с давних пор».
«Как смеешь ты дерзить, несчастный!
Почто возвысил голос мне?
Я здесь хозяин полновластный,
Быть Катерине при дворе!»
Никита плетью замахнулся,
И Перстень голову втянул,
От зла невольно развернулся,
И будто ветер его сдул.
Пленила Катя вожделенно,
Демидов, думал, как обнять,
Ум, страстью дикой опаленный,
Никак не мог в себе сдержать.
Катюша руки оттолкнула,
Утерла горькую слезу,
К двери с поспешностью прильнула
И обратилась в бег к пруду.
Доменщик Пимен объявился,
Никита властный тон издал:
«Ты что же, сивый пес, рядился,
И мне в три короба все врал?»
«Всегда готов исполнить волю,
За честность батюшка твой чтил,
Хоть и хлебнул я много соли,
А свет всегда мне очень мил».
«Не те ведешь сейчас ты речи,
Зачем ты дочку утаил?
Ее ты прятал каждый вечер,
И мне ничто не доложил».
«Дочь – божий дар и сиротина,
Одна она перед людьми,
И не легка ее судьбина
В заботах вечной суеты».
«Ты не юли мне, ближе к сути,
И сколько просишь за нее?
Отдай в демидовские руки,
Получишь золото мое».
«Сие дитя не продается,
Она священна и чиста,
Пусть все вино рекою льется,
Катюша, доченька, моя».
«Хотел я миром с тобой сладить,
Да вот не вышел разговор,
Ну, значит будешь без награды,
Сейчас ступай к себе во двор».
Спустя три дня лихие слуги
Настигли дочку у воды,
И опустились Кати руки
От приближения беды.
В светлице старая Федосья
Наряды девке принесла,
Струей воды умыла просто,
С заботой косы заплела.
Дивилась тучная старуха
Необычайной красоте:
«Царевна сущая, Катюша,
Как мило все сейчас в тебе.
Не супротивься, будь послушной,
Хозяин добрый наш всегда,
В хоромах жизнь она ведь лучше,
Здесь радость с лаской для тебя».
Висели крепкие запоры,
Везде дубовые врата,
Кругом чернели только горы,
Непроходимые леса.
«Куда пойдешь ты Катерина?
Не думай даже о другом,
Будь для Демидова любимой
И все пойдет к тебе ладом».
Ночь наступила в неге сонной,
Казалось ей, - она одна,
Стоит пред омутом бездонным,
Нет ни опоры и ни дна.
Глаза сомкнулись в тяжкой муке,
Петух пропел под свет зари,
И в грезах тяжкая разлука,
Обрывки гаснущей любви.
В пески зыбучие – плотины
Был сброшен Пимен местью зла,
Забвенью предана картина,
Он канул в лету навсегда.
А Перстень злился пуще грома,
С медведем спал в один обхват,
Стелил шуршащую солому,
В тиши глядел на звездопад.
Был Юлькин взгляд всегда горячий,
Сейчас ушла вся красота,
Лишь тусклый свет в тени маячил,
Потухли страстные глаза.
И ревность душу разрывала,
Не в силах Юлька зов унять,
Сомненья злобой нарастали,
Хотелось барина ругать:
«Обмана больше не желаю,
Брось ненавистную жену!
Тебя я только обожаю,
И в сердце с ангелом храню».
«Ты что сдурела, с дуба пала?
И даже думать так не смей!
Отрава ты моя, отрава,
Жена законная милей».
«Тогда ты сильно пожалеешь,
К другому молодцу уйду,
Раз без меня по ней ты млеешь,
Не быть союзу твоему!»
«Попробуй только! Плеть взметну! -
Разбушевался в миг Никита, -
На цепь, без пищи посажу,
И между нами всё забыто!»
Тут побоялась экономка
Вести дальнейший разговор,
Демидов окрик сделал громко,
Оставив в спальне гнев и сор.
Бывало Юлька вечерами
Давила жалостью его,
Рассудок вверх брал над грехами,
Дабы отбросить с глаз все зло.
А между тем Катюша стыла
От ненавистного плеча,
Слеза текла ее уныло,
Светила горькая луна.
Как белый лебедь одинокий
Она плыла среди берез,
И покидали ее соки,
Затмило горе счастье грёз.
Никто не знал, как горевало
Девичье сердце без любви,
Душа скулила и страдала
От беспросветного пути.
Сгорая в ревности от злобы,
Ластилась Юлька к красоте,
И заплетала Кате косы
На каждой утренней заре.
Глаза от зависти темнели,
Таилась ненависть в крови,
Чужая нега колыбели
В ней растворяла суть любви.
Страх охватил ее сознанье,
Кот черный прыгнул у печи,
Трава шепнула на закланье,
Плыл запах восковой свечи.
К ведунье Юлька побежала,
Пробила полночь у ворот,
Во тьме дорога утопала,
Тонули ноги в грязи вод.
На небе высыпали звезды,
Полынь покрылась вся росой,
Блестели, будто чьи-то слезы
Над непроглядной, плотной тьмой.
В глухом овраге отдаленном
Горел огонь, в чуть тусклый свет,
И сумрак сырости зловонный
Ввергал добро в исчадье бед.
Дверь распахнулась в легкий скрежет,
Сидела бабка у огня,
Отраву Юлька, взяв, небрежно,
Вновь восвояси побрела.
Узнает барин, будет худо!
Толкала ревность, в злой порок,
А конюх Митька в безрассудстве
Тянул бутылки зелья в рот.
В дубовой клетке засыпали
Два невеселых горюна,
И в полночь звёзды застывали,
Всходила месяцем луна.
Любовь по Катьке жгла тоскою,
В душе то буйство, то печаль,
Терял он разум над собою,
Смотрел подолгу тихо вдаль.
Все существо его страдало,
Боль, как предательский клинок,
Дух тела жалость поглощала,
Ныл безымянностью висок.
Нагрянул как-то барин чинно
В конюшню к Перстню для словца,
В яслях лежало сено, силос,
Мелькнули Митькины глаза.
«И что ж ты дрыхнешь, в день людской?
Али работы нет тебе?
И ходишь с сумрачной тоской?
Так недалече и беде».
«Молчи о том, забыто дело,
Не в пору это говорить,
Внутри уж все перегорело,
Хочу я в вольности пожить».
«Запомни ты, холоп, все твердо,
Демидов только волен здесь!
И если ты покажешь гордость,
Тебя ждет каторга и месть».
Никита чинно повернулся,
И удалился в плавный шаг,
А Перстень только встрепенулся,
Сжав недовольно свой кулак.
И в тот же день от зноя грусти
Влетела Юлька, как оса:
«Мужик добротный не отпустит
Свое сокровище в луга.
Ведь прозевал свою ты кралю,
Сейчас наложница его,
Да и ведешь себя ты странно,
Вернул бы хитростью добро».
«Уйди несчастная отсюда,
И в заблужденье не вводи,
Зачем твои мне пересуды
И лютость холода души?»
«Она же любит так послушно,
Ласкает барина всю ночь,
А ты простой холоп в конюшне»
«Убью тебя, пошла ты прочь!»
Но, Юлька только посмеялась,
Рукой отраву подала:
«Что здесь»? – спросил он, будто каясь,
Почуяв струнку нити зла.
«Отрава тут, бери быстрее,
Отравишь гадину свою»,
«Убью! И знай – не пожалею,
Враз изничтожу плоть твою!»
От крика кони встрепенулись,
Пылал гнев в ярости, как рок,
А Юлька только оглянулась,
Стремглав пустившись наутек
Никита отбыл в град на тройке,
Исчез богатый экипаж,
От горя Митька впал в попойку,
В очередной большой кураж.
Стояли ночи в лунном свете,
Шуршал осенний листопад,
Вдаль уходила мысль о лете,
Покрылся яблоками сад.
Кухарка днями все дивилась -
Раскрыла осень тенета’,
А у Катюши сердце билось,
Просили радуги глаза.
В саду, под ласковой березой
Журчал излюбленный ручей,
Здесь забывала Катя слезы,
Жизнь шла размеренно добрей.
Она сидела и грустила,
Нередко взор взметался вдаль,
И ей казалось все так мило,
В душе смолкала дрожь, печаль
И мнилось Кате – в этом мире
Она уже совсем одна,
Все остальное тлен, остыло,
Нет ни страданий, и ни зла.
Плывет в своей ладье по небу,
Кругом лишь солнце и заря,
И дует теплый, мягкий ветер
С лучами яркого огня.
И вдруг она очнулась вскоре -
Пред ней медведище стоял,
В душе ее вскипело море,
Зверюга Катю в миг помял.
На крики выбежали люди,
Дрекольем зверя ввергли в клеть,
И разлетелись пересуды
Кому всучить достойно плеть.
Лежала Катя на постели
С неузнаваемым лицом,
В саду все также пели трели,
Кружились птицы над коньком.
Кухарка раны обмывала,
Качала только головой:
«Кому же ты нужна такая?
Нет красоты уже с тобой».
В светелку Юлька вновь вбежала,
Слезой варначка облилась.
«Уйди несносная отрава!
Твоих рук дело вся напасть».
С шиханов холодом подуло,
Пошли осенние дожди,
Выл беспризорный ветер в трубы,
Дом потонул в интригах лжи.
В столицу вести шли с Кыштыма
О происшествии в саду,
Распорядился управитель
Отдать Катюшеньку вдовцу.
Досталась горькая зазноба -
Буяну, пьянице, лгуну,
Одна начертана дорога -
Нести венец свой подлецу.
Тут Митька встретил Катерину,
Заныло сердце от тоски:
«В тебя я верю, ты любима,
Уедем вместе по любви».
«Не говори так, это было!
Кому такая я нужна?
Слова сгорели и остыли,
Ты не терзай уже меня».
Конь жадно воду пил с колодца,
Стекали капли с мягких губ,
Блик отражал лучами солнце,
Шумел от ветра мощный дуб.
«Ускачем в край, где нет морозов
На этом дьяволе сейчас,
Там счастье ждет в прекрасных грезах,
Природа нежит очи глаз!»
«Скачи один за своим счастьем,
Меня оставь в покое ты,
Тебя минуют все напасти
Твоей израненной судьбы.
За ветром в поле не угнаться,
Чужое горе не узнать,
Бог видит, нужно нам расстаться,
Судьба нам выпала – страдать».
«Катюша!» - Крикнул снова Митька -
«В беде ты кличь меня всегда,
Знай, неразрывна наша нитка,
Люблю по-прежнему тебя!»
Снег выпал белым покрывалом,
В полях сугробы поднялись,
Окутал саван ширь, и дали,
По селам люди разбрелись.
В Кыштыме свадьбу закатили,
Надели Катеньке венец,
И душу горюшком убили,
Уж где страданиям конец?
Сорочку сняли лихо свахи,
Сбежалась мужняя родня,
И повели в одной рубахе
На край Кыштымского села.
Звенели сковороды, ложки,
Толпа гудела в дикий скоп,
Скреблись по телу женок кошки,
Мужья лишь хмурили свой лоб.
Кнутом подстегивал Ермилка:
«Пошла гулящая, не стой»!
В руке его была бутылка
Над одурманенной толпой.
И в неожиданном накале
Вдруг Митька встал наперерез:
«Стой, ошалелые миряне!
Неужто в вас вселился бес?
Почто глумитесь над Катюшей?
И нет на вас что ли креста?
Она и так вся горемычна,
На ней давно уж нет лица!»
«Ты кто такой, откуда взялся?
С дороги прочь, моя жена!
И нашей свадьбы не касайся,
Получишь плеть сейчас сполна».
В толпе послышалось волненье:
«В обиду Катю не дадим!
И не допустим оскверненья,
Давайте ж, миром защитим!»
Вознесся кнут над Катериной,
Хотел Ермилка враз огреть,
Да только кто-то вырвал с силой
Из рук пьянчужки вражью плеть.
«Ты что же это? Я хозяин!
Кого хочу, того и бью»,
«Раз нет мозгов в тебе и знаний,
Вот я тебя и проучу!»
Катюша в страхе отшатнулась,
Не мил ей пьяненький вдовец,
Ермилка только поперхнулся,
Да снял от робости венец.
К овинам Катя побежала,
Там и забилась сгоряча
Душа по-прежнему страдала,
Жгло сердце острая стрела.
На утро деву разыскали,
Лишилась с горюшка ума
В глазах ни зла, и не печали,
Лишь песни пела от стыда.
С рукой протянутой, без боли
Лесной дорогой побрела,
Никто не смел, внять ее горя,
Она, как будто умерла.
Глядели женки вслед Катюше:
«Прости, тебя не сберегли», -
И кралась ветреная стужа,
Фигура скрылась у воды.
В лесной чащобе, возле копий
Демидов с Митькою сошлись,
«Ну, что хозяин, хватит горя,
Пришел конец твой, помолись».
Недолго думая, немедля,
С рук сбил Никита острый нож:
«Вот, и решилось твое время,
Отправлю каторгой, как вошь!»
И задыхался Перстень гневно:
«Как упустил я сатану?
Сейчас вот гнить в сыром застенке,
Да в шахте бить кайлом руду».
Холопа бросили в темницу,
Хватились – сбег варнак в леса!
Перепилил железо крицы,
Нет ни холопа, ни следа.
Гонец с далекого пригорка
С печальной вестью прискакал,
Ушел из жизни брат Григорий,
А как? Никто уже не знал.
Покой обрел он в Туле с дедом,
В семейной церкви Рождества,
Забыл Никита тут же беды,
Покинув место алтаря.
В Кыштым обратною дорогой
Демидов ехал, без тоски,
В своем урочище он строго
Объездил шахты, рудники.
Вновь в Петербург он собирался,
Прильнула Юлька у ворот:
«Со мной бы ты сейчас остался,
Не пропадать же целый год».
«Блюди порядок в барских спальнях,
Веди хозяйственный уклад,
В грехах пред Богом ты покайся,
Вот и на этом мой расклад».
Уехал барин в край далекий,
И затерялся Митькин след,
Молва о Кате, как по строкам
Передавалась много лет.
Случалось выйдет на делянку,
Войдет в артель, и вся дрожит,
Покажет ясную полянку,
Где клад невиданный лежит.
Смеялись горщики Катюше,
Никто всерьез не принимал,
Лишь паренек напряг все уши,
Лопатой пробу грунта взял.
С ковша посыпались песчинки,
И россыпь золота – огнем,
Намыли коробом крупинки,
Один металл блестел венцом.
Отмерил долю век нелегкий,
Катюши жизнь оборвалась,
Похоронили добрым словом,
Людская почесть воздалась.
Немало слез пролили жены,
Тут на Урал пришла весна,
Умыл дождь дебри и дороги,
И Катя в памяти всегда.
продолжение следует...