Роман-поэма "Демидовы"
Цвели платаны в пышной кроне
Густой развесистой листвой,
Ковры спускались по балконам,
Шум разносился над толпой.
Андрейка вскоре ободрился,
Ум всколыхнул людской поток,
И в маскараде растворился,
Как свой, бродячий паренек.
Шуты плясали в карнавале,
Пестрил наряд под бой литавр,
Собрались люди на бульваре,
В толпу летел орех и лавр.
Держались знатно капуцины,
В костюмах пели домино,
Играла сцена пантомимы,
Лилось игристое вино.
Андрейка девушку приметил
И глаз не мог он отвести,
Мелькала маска – силуэтом,
Дух захватил момент любви.
Необъяснимое влеченье
Тянуло силою в народ,
Лицо пылало устремленьем
Войти в людской водоворот.
Легко лавируя в потоке,
Хватил Андрейка за рукав,
Но, Коломбина увернулась,
Игра задела парня нрав.
Сгорал Андрейка в нетерпении,
Предпринял дерзкий шаг вперед,
Внутри вскипело возбужденье,
Душа рвалась лететь в полет.
И началась тогда погоня,
В миг расступилась вся толпа,
«Чего бежит та недотрога?» -
Андрейка думал про себя.
Глаза ее плыли в испуге,
То наполнялись торжеством,
Когда его тянулись руки
За вожделенным колдовством.
На площадь въехала коляска,
В мгновенье замер бой сердец,
Съязвил Демидов для огласки:
«Смотри, никак наш сорванец!»
«Пускай порадуется малый,
Велит обычай в радость жить», -
Ответил Шубин здесь по праву,
Чтоб недовольство погасить.
Жена последовала вскоре:
«Не будь, Никитушка, так зол!
Любви все возрасты покорны,
Отведена любимым роль».
Смешались люди, словно море,
Поймал Андрейка ее взгляд,
И с нескрываемым задором
Продолжил вновь за ней бежать.
Девчушка юркнула в проулок,
В квартал убогий бедноты,
Стих шум нещадный громких улиц,
Возникло лоно тишины.
«Андрейка!» – вскрикнула смуглянка,
Сияло счастьем все лицо,
Стан гордо выпрямил осанку,
Открылось нежное плечо.
«Кончетта! Вот где повстречались,
Я несказанно рад тебе,
Хоть мы с тобою и расстались,
Но, ты всегда жила во мне».
«Но, почему же ты вернулся?
Что позвало тебя сюда?»
Андрейка робко встрепенулся
И произнес в ответ слова:
«Хозяин-барин знатной крови
Решил ваш город навестить,
Являюсь я писцом дворовым,
С ним должен записи вносить».
«Выходит ты все это время
В надежде думал обо мне», -
«Еще бы! - вспыхнул тут Андрейка,
Ты есть любовь в моей судьбе!»
Лишь позже, юная Кончетта
Синьора к тетке привела,
Представив парня в новом свете
В расположении добра.
Тускнели блики золотые,
Сник ритм певчих голосов,
Умолкли улочки витые,
Царила в воздухе любовь.
Застыли в сумраке платаны,
Потухла тонкая пыльца,
Утихли звуки карнавала,
Вставала образом луна.
Андрейка вновь лелеял встречу,
Вернулся за полночь домой,
И вспоминал в деталях вечер
Под удивительный настрой.
В коморку Шубин постучался,
Сидел Андрейка за столом,
«Ну, что друг мой, ты так печален?
Неужто в жизни перелом?»
«Влюблен я в юную богиню,
И не могу в ночи уснуть,
И сердце пламенное стынет,
Зов разрывает мою грудь».
«Не удивлен твоим решеньем,
Потребно всякому любить,
А при твоем здесь положении
Это брат муками грозит».
«Но, я люблю ее и верю,
Ничто не сможет разлучить!
То, что господь для нас отмерил,
Ну, значит, так тому и быть».
«Эх, и пропащий ты Андрейка,
Беда с тобой, но все пройдет,
Судьба она ведь, как злодейка,
В пылу по нервам больно бьет».
Повисла ночь над вечным Римом,
Вернулся Шубин в свой покой,
Светились в небе царства мира,
А млечный путь взывал домой.
Событье в жизни предстояло,
Сам Папа римский дал прием,
Чета Демидовых предстала
Перед священным алтарем.
Смекнул Андрейка вожделенно,
К девице быстренько сбежал,
И под платаном мощной кроны
В дверь сада громко постучал.
Кончетта ярко улыбнулась,
Радушьем тетка завелась,
Душа Андрейки встрепенулась,
Исчезла робость и напасть.
По древней Аппиевой дороге
Брели влюбленные сердца,
Сияло солнце на Востоке,
Шумела теплая весна.
Чем ближе город, тем горячей
В нем закипала страстно кровь,
И возбужденье нарастало,
Влекла заветная любовь.
В сиюминутном размышлении
Обнял Кончетту на тропе,
Сказав в порыве искушенья:
«Ох, и мила сейчас ты мне!»
Она лишь вскрикнула немного,
Руками шею обвила,
Размякла пристальная строгость,
Сверкнули искоркой глаза.
Забыл Андрейка все на свете,
Был счастьем лик его сражен,
Душа воспела оперетту
Под колокольный, чистый звон.
«Благословите нас синьора!
Руки хочу я попросить,
Даю вам искреннее слово
Кончетту трепетно любить».
«Даю тебе благославленье,
Сердца пусть бьются в унисон»
«Спасибо матушка за рвенье,
Примите мой души поклон».
Под вечер малый объявился,
Вступил угрюмо на порог,
В коморке жалобно забился,
Как увядающий листок.
«Что будет с юною Кончеттой», -
Он думал с болью про себя,
В уме блуждали злые ветры,
Вот-вот обрушится гроза.
Укрыла ночь все очертанья,
Тускнели звезды в вышине,
Уснул холоп в недомогании,
В страданьях горьких на душе.
Демидов дал расположенье,
Венчанье в церкви провели,
В обряде таинства крещенья
Холопку Анной нарекли.
Крыл кучер снова расстоянья,
В Париж вернулся экипаж,
И бесконечные гулянья
Вводили мысли только в блажь.
Дни звали в вотчины родные,
Демидов вещи отбирал,
Шел антиквар из магазинов,
Обоз в Россию барин слал.
Вносил Андрейка все расходы,
Вел кропотливо свой дневник,
И думал с вспыхнувшей тревогой
Какая мука предстоит.
«И приживется ли в России? -
Художник думал про себя, -
Хоть Анне с мужем очень мило
А жизнь в ней очень нелегка».
И угадав его ход мыслей,
Запала Аннушка в мечту:
«Снег белый ночью только снится,
С любимым мне все по плечу».
«Эх, черноглазая голубка,
Кто б тебе правду рассказал,
В России, жизнь она не шутка,
Потребна воля и запал».
Бежали тучи над Парижем,
Скользили капли по стеклу,
Андрейка к Анне сел поближе,
Смычок извлек в аккорд игру.
Звучали пьесы с интервалом
В неподражаемый мотив,
Предстали нотами дубравы,
Родные степи и залив.
Легла октава легким жанром -
В народный песенный фольклор,
Расцвел в глазах душистый лавр -
Среди отрогов скальных гор.
Лил дождь акцентом капель стука,
Звала мелодия на сон,
Теряла скрипка силу звука,
Смолкал хрустальный унисон.
Последний звук затих в печали,
И всхлип раздался в тишине,
Умылась Аннушка слезами,
Склонив головку на плече.
На утро тронулись коляски,
Жены – стан форму приобрел,
Бряцали сбруи в быстрой тряске,
Не мог унять Андрейка боль.
Бежали кони по равнине,
Блеснул в тумане силуэт,
А впереди ждала чужбина
И неизвестный Анне свет.
В тоске смертельной сжалось сердце,
Махнула Аннушка платком,
И навсегда закрылась дверца -
Назад, в свой отчий, теплый дом.
Холмы и рощи показались,
Растаял праздничный Париж,
Все также кони быстро мчались,
В полях стояла всюду тишь.
Синело небо над раздольем,
Носились стайкою скворцы,
Душа все меньше ныла болью,
Бежали золотом лучи.
Хозяин вглядывался в Анну:
«Как удалось ее отнять?
Связался ведь с такою бабой,
Тебе вкус жизни не понять!»
Демидов вспыхивал в досаде,
Искрились злые огоньки,
Минуты были испытаньем
Для новоявленной четы.
Скрипели каторжные возы,
Брели стада, овец, коров,
Пастух животных бил по розге,
Шум отдавался у висков.
«А может дать тебе отару?
И будешь знатным пастухом,
И ни тебе ль почить на лаврах,
Быть под опекой и крылом?»
И без того дум было много,
Хотел Андрейка тут убечь,
Но, знал он, что Демидов строго
Везде обрушит острый меч.
Достигли Дрездена повозки,
Курфюрста замок в светлый зал,
В речах лишь чопорность и косность,
Нет восхищенья и похвал.
День провела чета в покоях,
На том откланялись домой,
Ждал Петербург в живом настрое
Под золотистою листвой.
В предместье северной столицы
Жена ребенка родила,
Наследник рода появился
На хмурый дождик сентября.
Орловы – крестники младенца
Вписали летописи строк,
Зачислен Коленька по месту
В Преображенский, царский полк.
продолжение следует...