ДВА ХОРА МУЖСКИХ
ДВА ХОРА ЖЕНСКИХ
КОРИФЕЙ
КАРТИНКА
ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ:
Мы поведаем миру
о неведомом миру,
в силу,
незнания мира
о силах
в собственных жилах,
тайно текущих –
Сущего
волей,
наделяющей, пламенем неземным, даже былинку…
Силой, сквозь глину могильную в небо родильное бьющей,
препарируя данные людям в юдоли
боли,
срежем нездешним светом
любую земную картинку,
каждому глазу доступную,
и древнегреческим хором
споём вдохновенно
об этом.
ВТОРОЙ МУЖСКОЙ:
А можно вплести в него вкрадчивое журчанье
древнекитайской возвышенной речи,
иглотерапию души,
неровности интонационной доверив;
библейским потопом смыть голоса
и возвысить евангельским током,
до поступи величавой –
речи, встречающей мёртвых –
братством святым, воскрешённых
силой отчаянья духа,
что инороден распаду.
КОРИФЕЙ:
О, благодатная доля юдольных мытарств,
дающая небо, бегущее в сердце, как влага живая,
переживающая все вавилонские башни,
руками построенных царств.
Благословен, кто к источникам вечным,
из преходящих пустынь выходящий,
светло припадал –
к прошлому подключённый,
в будущее – настоящий –
входил.
Благословен, кто из мрака
на незримый, но ощутимый
свет, с верой шагал –
верный путь к берегам несмываемым –
находил.
КАРТИНКА:
Дама из ресторана, не поздно, не рано –
перед рассветом, дымя сигаретой,
царицей со свитой ударной, в шикарный
кабриолет, окружённый чёрными монстрами
джипов блестящих,
силу таящих,
садится,
распоряжаясь богатырями
с не хрупкими лбами –
кому, в какой – сесть.
ПЕРВЫЙ ЖЕНСКИЙ:
Кто ты сестрица?
Глаз не отвесть
от красоты твоей дивной,
порывисто-властной –
от кожи ухоженной –
ног твоих длинных –
талии тонкой –
пьянящих, трав ароматом,
распущенных вольно,
тёмных волос.
ВТОРОЙ ЖЕНСКИЙ:
Как тебе удалось
подняться так высоко?
Не низко ли падать придётся?
Такое не просто даётся –
счастье-несчастье!
Данное людям разбоем, развратом –
в жадных, когтистых, прилипчивых лапах:
шнурами бикфордовыми змеится
в разные стороны
и динамитом,
что тихо таится
до срока –
жестоко,
неуправляемо рвётся –
насквозь,
вкривь и вкось.
ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ:
Что вы заладили?
Сгиньте кликуши!
Дымятся от слов ваших уши!
Вас только послушай!
О, ужас!
О, ужас!
О, ужас!
ВТОРОЙ МУЖСКОЙ:
О, ужас!
Он повсеместно гнездиться –
тюрьма, да больница,
базар, да могила –
земли этой сила!
Не видишь – так снится!
И тут ничего не поделать –
на то и юдоль –
долина страданий…
Смертного дело –
об этом не думать –
жить, как умеешь –
как выпало в жизни –
красиво –
не запретишь жить.
Дама!
Это ли диво?
Цена ей – презерватива
выброшенного – цена!
Нашли –
о чём говорить!
ПЕРВЫЙ ЖЕНСКИЙ:
А мы ей расскажем
о сёстрах в печах сгоревших –
о сёстрах светло любивших –
о сёстрах петли свивавших
елабужским помраченьем –
о сёстрах, шагавших льдами
казённого озлобленья,
о раковых клетках
в юных телах расскажем –
о детках,
утопленных в ямах зловонных –
о музыке труб похоронных:
что ни жизнь –
то и труп!
ВТОРОЙ ЖЕНСКИЙ:
Мы губ
её коснёмся
дымом махры подрасстрельной,
с горечью на гортани,
мы проведём её ранью
птиц певчих –
немым коридором,
заточкою ржавою раним
в самое нежное место,
станем
пинать сапогами
и за наручники вешать,
венчая невесту
крюками
радиаторов, кашей пропахших,
мы сделаем эту шикарную –
самой пропавшей –
без вести павшей –
чтобы не «блатовала»,
жизни не зная,
чтоб знала,
что с нами бывало,
сорвём покрывало
розовое –
пусть ей улыбнётся
идол из стали –
чугунно-словесный!
Как она станет
тогда танцевать,
интересно?
ВТОРОЙ МУЖСКОЙ:
Полно!
Не испугать
бабочки-однодневки – пламенем!
Дозою –
наркомана!
Суки текущей –
обилием кобелей!
И, как ни странно,
эта –
в тюрьму не пойдёт –
в больницу не ляжет –
верёвки, как галстук на шею свою не повяжет –
с балкона не прыгнет –
и яда не выпьет –
никто её не застрелит –
никто её не обидит!
Обидит она!
Отправит в тюрьму,
в больницу,
в петлю загонит,
в окошко уронит,
отравой напоит,
пулей догонит!
ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ:
Господи!
Как земля
такую носит?
КОРИФЕЙ:
Может, дадим ей шанс
не провалиться в тартарары?
Имя любящей женщины,
доброй сестры,
нежной матери,
верной подруги,
дочери Божьей – имя дадим!
Дадим просветленье
самой животной утробе,
да, не торжествовать, повсеместной,
коронованной рабской кровью,
заплывающей жиром,
личины добра надевающей, злобе!
Так и порешим!
Оставим всё на усмотрение провидения,
не упраздним светлого ока Господа Бога,
Савла обратившего в Павла,
в самую верную христианку –
грешницу Магдалину!
Сменим обыденную картинку
дня уходящего,
ночи забвенной,
на величавую,
непреходящую
(духа возвышенного взором)
картину –
сердцем подсказанную,
умом утверждённую,
волею доброю осуществлённую:
братство увидим,
данное людям
степенью истового отчаянья –
от самих себя!
Амфитиатром мозга
в небо уходя
(до поры, до времени)
со сцены дня,
людей любя,
скажем:
Аминь!