Жил был в одной московской квартире одинокий человек. Когда-то у этого человека было счастье, были близкие люди, была любовь, друзья. Но жизнь сложилась так, что все это потерялось по дороге. Все осталось в прошлом. А в настоящем осталось только эта запущенная, захламленная квартира, пахнущая пылью и одиночеством, и сам этот человек. Один на один с собой. Еще в этой квартире жили вещи. Вещи, приобретенные в те далекие времена, когда старик был счастлив и полон сил.
Большой кожаный диван, что стоял в комнате еще помнил, как на него прыгали дети, забравшиеся на стоящий рядом огромный шкаф. Тогда во время прыжков пружины радостно взвизгивали и отбрасывали легонькие детские тельца. Сейчас диваном пользовался только старик, и пружины жалобно постанывали, когда он садился или ложился на диван. В шкафу жили книги, они помнили ласковые руки хозяйки сметавшей с них пыль веничком. Помнили, как долгими зимними вечерами она брала их в руки, садилась в кресло под желтым абажуром и читала. Она очень любила эти книги. Но некоторые были особенно любимы. Например «Сага о Форсайтах» Голсуорси. Эту книгу хозяйка читала особенно часто. Она брала томик, открывала на любой странице и начинала читать, погружаясь в мир знакомых людей и взаимоотношений. Книгу, читанную и перечитанную, она знала почти наизусть, но от этого книга не становилась менее интересной. Книги грустили. Хозяйка давно не жила в этом доме, а старик… Старик ничего не читает. Он включает телевизор, садится в кресло и не смотрит на экран. Он погружается в свой собственный мир. Наверное, он вспоминает то время, когда был счастлив, а может он думает о чем-то другом, а может вообще не думает, просто спит или дремлет от безделья и безысходности.
Старое пианино, стоявшее в углу, страдало оттого, что оно забывает ноты и гаммы, не говоря уж о серьезной классике. Очень, очень давно ничья рука не касалась этих клавиш. Пианино и диван были очень дружны. Они часто вместе вспоминали молодость и очень переживали о том, что старик ведет такую странную сонную никому не нужную жизнь.
Странно – говорило Пианино, - ведь он мог бы играть на мне, и тогда дом наполнился бы музыкой, а где музыка, так все возможно. Может быть, жизнь вернулась бы в этот дом!?
Конечно, странно – поддерживал ее Диван,- он мог бы позвать друзей, и они все сидели бы на мне и слушали твою музыку. А потом они пили бы чай и горячо обсуждали что-нибудь возвышенное, философское. Искали бы смысл жизни, в конце концов.
Да, да, да, – поддерживали их книги, - могли бы нас почитать вслух. И всем было бы тепло и уютно.
Но старик не слышал их разговоров или не хотел слышать. Он смирился со своей одинокой участью, и просто сидел в кресле и ждал своего часа.
- Послушайте, - сказал как-то Камин, когда Старика не было дома. Он ходил в магазин за хлебом и молоком.
- Послушайте, я уже забыл, что такое огонь! Так нельзя жить! Мы вещи достойные уважения! Надо что-то делать!
Что делать никто не знал. И дни тянулись за днями. Диван стонал пружинами, книги грустно шелестели страницами, камин тихо вздыхал.
- Друзья, я, кажется, знаю, что можно попробовать сделать, - сказал однажды
Шкаф, ведь в нем хранились книги, и он был самый умный из вещей.
Когда сгорбленный несчастный Старик вернулся с неизменным молоком и хлебом, он увидел, что кресло подвинуто к столу, а на столе лежит чистый лист бумаги. Старик долго и пристально смотрел на этот лист, а потом сел в кресло, взял ручку и начал писать. В голове у него начали оживать давно забытые образы прошлого, вспомнились юношеские годы. Ручка так и летала по листу, а Старик преобразился, вспоминая прошлое, он как будто помолодел. Глаза из тусклых и безжизненных превратились в озорные и молодые. Когда лист был исписан, Старик встал, чтобы взять следующий, оглянувшись, он не узнал свою комнату. В камине потрескивали поленья, из угла, где стояло пианино, доносилась тихая музыка, дом оживал, в него потихоньку возвращалась жизнь.