О чём ты тужишь, атаман?
О чём ты плачешь, ветровой?
У одного в глазах туман,
Другой качает головой,
И оба, пробку отворив,
Следят: пустеет ли бадья?
И ветровой, сплошной порыв,
Сдирает маску забытья.
К лицу его взлетает взор,
Остёр и чист – слезой отмыт,
Он жестом начинает спор,
И кружка, падая, гремит.
«Простимся, славный атаман,
Покуда мы не два врага,
Покуда не взошёл обман,
Что сеяла твоя рука,
Покуда золотом моим,
Заполнившим тебе карман,
Ты от долгов ещё храним –
Давай простимся атаман!»
А тот, степенностью дразня,
Неторопливо цедит квас,
И щурит непрозрачный взгляд,
Заледенелый омут глаз:
«Мой друг! Пока мы не враги,
То ты мне дружбу докажи:
Останься здесь и помоги
Мне выяснить причину лжи.
Не знаю, как я до сих пор
С тобой делясь, остался жив,
Когда уже сам Договор
Тебе измену разрешил!
Изволь-ка кружечку поднять,
Налей вина и пей до дна.
Что ты не мастер объяснять –
Твоя беда, но не вина!
Но если в чём ты виноват,
То захлебнись в потоке фраз,
И я увижу, как твой взгляд
Забегает из глаза в глаз!»
Но брови сводит ветровой,
И вяло следует ответ:
«Когда бы звал меня ты в бой,
То я бы не ответил «нет»,
Но показал наш разговор,
Что оставаться мне нельзя:
Когда писался Договор –
Уже мы не были друзья!
Я верность доказал вполне,
Служа тебе ещё тогда,
И то, что ты не верил мне,
Твоя вина. Но не беда...
Уж если хочешь всё вернуть-
по мне,мир и худой хорош.
К нему я верный знаю путь:
Проси прощения за ложь.»
Но отвечал вожак тогда,
Надежды нити оборвав:
"Я не признаю никогда,
Что в недоверии не прав!"
И встал и вышел ветровой.
От гула двери вздрогнул зал.
И атаман, махнув рукой,
Бретёра вслед за ним послал.