В некотором царстве, в некотором государстве жила-была принцесса...
Годков ей стукнуло немало, тело она имела белое да рассыпчатое, мысли в ейну голову лезли разные... Особливо когда она, подперев белой рученькой свою большую нескладную, покрытую редкими, но довольно красивыми тремя кудрями голову, опрокидывала в свой измученный девичий организьм рюмку-другую «Горькой особенной».
Сразу накатывала теплая, влажная от слез волна, и хотелось петь. Петь принцесса не умела в принципе, но делала это самозабвенно и от души. Так, что все собаки в округе, услышав первые строчки:
- А-А-А-А зачем вы, девушки, кра-а-а-а-сивх любте-е-е-е???? - начинали дико выть.
Принцессе их вой не мешал, чего не скажешь об остальных жителях царства. Уж и вразумляли принцессу и смеялись об ей, даже из царства-государства грозились выслать...
Толку чуть. Пьет и поет. Поет и пьет. Иногда причитает сказочным рэпом:
- Горемыка я горемычная, собою пригожа да лепа, никто мою косу девичью не треплет, никто меня, бедную, замуж не требует…
Принца, вишь, ей все хотелось, на коне на белом. Кухарки во дворце судачили да хихикали:
- Ишь, перезрела девка-то, потому и пьет горькую. Откуда для такой принц сыщется?...
Королева по поводу дочери своей не то, чтобы больно убивалась, но крест на внуках своих вроде, как уже и поставила:
- Умная ты у меня больно, Алкогалина…
Принцессу-то, слышь, Алкогалиной звали. Наследственное имя, в честь отца. Хороший был царь, грибочки соленые уважал под водочку. Через грибы и погибель ему вышла: несвежие оказались. А может, скушал много, царский-то организм нежный – не вынес эдакого стрессу. Царь на придворных рассерчал, что грибов ему несвежих подсунули, и сам решил идти в лес – грибы добывать. Ушел с одной корзиночкой. По зиме еще ушел. Да так и не вернулся. Сгинул.
Матушка потому Алкогалину и не ругала шибко за пьянство и жизни девичьей прожиганье. Уж больно она ей мужа напоминала в такие минуты. Вздохнет только печально, кокошник поправит, да в кухню и пойдет посмотреть, правильно ли кухарки щи варят, да капусту квасят. По-обывательски смотрела на жизнь Матушка. Надеялась, что все само собой наладится.
А ключник, мерзопакостный старичонко, все уши ей прожужжал:
- Дождемся, мол! Совсем девка с перезреву съедет крышей! И приедет, мол, за ней карета! Белая! С крестом красным!
А Матушка несознательную гражданскую позицию заняла:
- А по мне, говорит, хоть горькую пить, хоть в палате с крышей набекрень сидеть - все едино!
Так и жила принцесса Алкогалина: то песни поет да грустит, то в минуты просветления горшки цветочные расписывает, да кузнецу с конюхом наколки делает, живого места на бедолагах не оставила, по всему телу у них русалки, зверье невиданное, да рыбы морские. Так и коротала денечки свои…
И вот однажды... Солнце, что-ли, в этот день не с той стороны встало, али еще какая катаклизьма в мире приключилась... Только с утра в царские ворота кованные гость нежданный застучал. Батюшки-светы! Как ключник-от выкатился вороты отмыкать, дак так и обомлел: на коне на белом, в клетку каку-то ненашенску, всадник громоздится! Лицом зело лепый, осанкой завлекательный, станом стройный... А глаза у его добрые такие... Ну, ни дать ни взять – Принц!
Ключник у ворот-от сомлел, на всадника глядючи: понравился, видать, парень старому пню. И кухарки очи свои невыспавшиеся в окны повыставили. Принца наблюдают. Хохочут, семечки лузгают да глазки строят. Кто-то из дворни Матушку всполошил, та спросонья решила, что война началась и в подпол полезла, да застряла – ни туда, ни сюда! Орет благим матом:
- Алкогалина! Алкогалина! Дочь моя! Услышь меня, твою мать!
И Алкогалина услышала. Нет, не призыв своей бедной матери услышала Алкогалина, услышала она стук своего исстрадавшегося сердца. Ибо поняла Алкогалина, что сама Судьба ее сидит на белом клетчатом коне у ворот царских. И побежала принцесса Алкаголина навстречу своей Судьбе.
Она, видишь, крупная девица-то была. Пока бежала, три китайских вазы в крошку раскокала, пять ступенек на главной лестнице до винного погреба вдавила, а трех матушкиных собачек комнатных после этого принцессиного забегу два месяца по всему дворцу искали. Поди до сих пор еще ищут. А принцесса до всадника по лестнице допрыгала, отдышалась и очи свои по всем правилам скромно опустила.
- Али не взглянешь на меня, Алкогалинушка? – принц ласково молвил, - Эвон я сколь хорош! - горделиво повел он плечами и еще боле на коне своем нелепом приосанился.
А Алкогалина все стесняется, опыту-то нет с принцами куртуазы крутить. Как-то все враз неожиданно навалилось. Растерялась Алкогалина, но принца полюбила. Полюбила всем своим большим истомившимся сердцем. Стоят они с принцем супротив. Глаз друг с дружки не сводят.
Долго бы так стояли, но кто-то из дворни Матушку из подпола вызволил, и та на крыльце нарисовалась. Приоделась для такого случаю: кокошник поцветастее, да калоши поярче:
- Хлеб да соль - гостю молвила.
А принц отошел от любовного столбняка и как надо, по этикету представился. Мол, итальянский принц Толяно Пьянино. Прослышал о красоте неземной и судьбе нечеловечески несправедливой, принцессы Алкогалины. Потому согласен взять ее в жены, как говорится, почти не глядя. А учитывая габариты невесты – оптом!
Матушка торговаться не стала, оптом так оптом, женщина она была не глупая. Понимала, что товар-от уже лежалый (Алкогалинушке пятый десяток светил). Потому они с Толяно ударили по рукам и назначили день свадьбы, по-сказочному конкретный: после дождичка в четверг. Матушка опосля этого деликатно удалилась, а Алкогалина с Толяно обменялись невинным, но весьма страстным поцелуем, и Толяно отбыл в свое королевство за чистыми носками для свадьбы.
Ну вот, принц уехал. А влюбленная невеста села к окошку ждать своего суженного. Вот уже и дождичек прошел не по разу, и четверг трижды миновал, уже платье свадебное мухи засидели, а торт пятиярусный ключник собакам, по песням пьяным соскучавшим, в качестве компенсации скормил…
А принца все нет. Ждала, ждала принцесса и... не выдержала. Достала из-под подушки «Горькую особую» и... В общем, собаки той песне были даже больше рады, чем торту с кремом. Всю свою боль Алкогалина вложила в ту песню. Пила и пела. Пела и пила...
...И вдруг видит: на окошке сидит белочка.
Глазки у белочки мутные, шерстка тусклая, местами даже в колтуны свалявшаяся.
- Хочешь, - говорит белочка, - Помогу тебе? Открою, где милый твой заплутал, отчего не едет к тебе, почему не торопится?
Ну, Алкогалина, знамо дело, хочет, очень хочет знать, где милый друг эстолько дней болтаться изволит.
А белочка и говорит:
- В добровольном плену Толяно, у давнего своего друга и соратника по борьбе с похмельем, Зеленого Змия… Заехал он, стало быть, к нему на минутку, чтобы попрощаться с холостой жизнью, а минутка подзатянулась на неопределенное время. Потому нужна крепкая женская рука, дабы вызволить Толяно из зеленых лап сотоварища…
Внимательно слушала Алкогалина белочку. Кивала понятливо. А как белочка свою речь окончила, принцесса тут же вскочила на ножки ретивые, волосы давно нечесаные, в тугой узел на затылке завязала, сарафан нарядный, желтыми пирамидками по подолу украшенный, через ноги надела, колготки натягивать уже времени не было. Она их заместо кушака вокруг талии необъятной повязала.
И хотя белочка торопила в путь, у стола со стопочкой налитой все ж-таки задержалась. Минут двадцать решала: выпить на дорожку али с трезву на Зеленого Змея идти?
Решила не пить. А вдруг да с пьяну не получится подвиг совершить? Не могла рисковать Алкогалина.
Из дворца они с белочкой через окно ушли, чтобы Матушкиных расспросов избежать: куда, да зачем, да когда вернешься? В общем, убегли по-тихому, без речей и оркестров.
Путь оказался не из легких: через семь морей и пять лесов. Да все пешком, да все вплавь. Белочке хорошо: она то по деревьям скачет, то на плече у Алкогалины едет, а принцессе - ох как несладко пришлось. Зато вес лишний, в горьком девичестве набранный, весь куда-то ушел, пресс от длительных морских заплывов - аккуратными ромбиками, руки и ноги как у фигуристки, личико от солнца и свежего воздуха загорелое, хотя и грязное, но какое-то просветленное...
...Другим человеком стала Алкогалина, но как и прежде полна решимости.
И вот однажды, на третий месяц пути, белочка велела Алкогалине остановится у огромной пещеры. Нереальным смрадом несло от той пещеры. Нестройный хор голосов утробно тянул:
- Когда б имел златые горы и реки полные вина...
- Дошли... Вот оно - логово Зеленого Змия... - шепнула Белочка, - нам теперь дождаться надобно, когда кто-нибудь из них наружу до ветру выйдет. А там будем действовать по обстоятельствам.
Алкогалина кивнула. Стали ждать.
Долго ждали. Наконец шум раздался. Из проема пещерного страшная голова показалась. Зеленая, глаза красные, опухшие. Пасть смрадная, огнедышащая. Алкогалине на секунду почудилось, что это - возлюбленный ее, допившийся до вида нечеловеческого. Слава Богу, это Зеленый Змей оказался: первым по нужде из логова выкатился.
Выкатился и приговор себе подписал. Не растерялась Алкогалина, колготочки свои с талии развязала и одним ловким движением пасть пьяной рептилии замотала.
- Сдавайся! – кричит, - оружие, финки на землю! Лапы в гору! Крокодил Нильский!
А Змей только мычит в ответ и лапками разводит: мол, нету у него оружия. Даже слезу скупую по морде своей бесстыжей пустил, шельмец.
Но Алкогалину не проведешь:
- Выходи по одному, граждане алкоголики! - кричит.
Ну и полезло всякой нечисти из пещеры: Мышь Летучая с фингалом под левым глазом, Скунс с супругой, две Гиены с патефоном, три Ужа, в косичку кем-то заплетенные… Да так, по мелочи: тараканы, блохи... После блох выползла пьяная в хлам улитка, которую тут же стало рвать.
Последним, за стену пещеры держась, Толяно вышел. На солнце яркое взглянул, Алкогалину сперва не узнал вовсе.
- Ну, вот и ты! - кинулась к нему на шею принцесса. Кинулась и зарыдала. И Толяно заплакал.
- Не достоин я тебя - говорит, - Ты теперь вон какая красивая, найдешь себе другого, хорошего, настоящего...
- Не нужен мне другой! - Алкогалина рыдает, - Мне ты нужен! А Змея Зеленого я победила! Колготками! Он теперь нам не страшен!
Взяла нежная и бесстрашная Алкогалина своего жениха на руки и понесла домой. А белочка следом – Зеленого Змея ведет под уздцы, то бишь, колготки. Вернулись они в Некоторое царство и стали жить-поживать. Вина больше вовсе не пили, а потому родили семерых здоровых ребятишек.
Матушка нарадоваться не могла. Алкогалина еще первым на сносях была – Царь Батюшка из лесу с грибами вернулся, то-то радости было! А Зеленый Змий, с героическими колготками на морде, на цепи сидя, с мелкими Толянычами нянчился. И он на что-то сгодился.
Вот такие чудеса в сказках иногда случаются. Жаль, что в сказках чаще, чем в жизни.