Прудик, дождик и художник

Анатолий Енник
Скоро дождичек пойдет,
помочИтся прудиком.
Вон какой-то идиот
Тащится с этюдником.

Здесь братва сивуху квасит
с бабой и гостями,
а его опять колбасит,
придурка с кистями…

Долго будешь, твою мать,
прыгать берегами,
население пугать
ящиком с ногами?

Кто  лопатою заладил
пачкать мне газоны?
Ты зачем в траву нагадил,
выкидыш бизона?

Вытер щетки виновато
он лохмотьями кальсон:
- Мастихин, а не лопата.
Не бизон, а Барбизон,

Это слева от Парижа.
Для дворца Версаля
живописцы, из престижа,
пейзажИ; писали.

Вышли кучей на пленэр
городской окраины…
– Ты заткнешься, «пионер»,
головою раненый?!

Я ему прополоскал
все мозги, как водится:
– Ты детей моих видал?
Хрен теперь отмоются.

– Разрешите, скипидаром
Я травинки ототру,
и детей, почти за даром,
перекрашу Вам к утру.

– Вот возьму тебя, спрессую,
– обещаю хмуро я…
– А давайте нарисую
Вам лицо фактурное?

На Де’Билла Вы похожи,
был такой во Франции,
и, с такою точно рожей,
рисовал абстракции.

Нарисую и продам,
денег будет много.
- Что вы, скажите, не хам?
Нет, ну не гавно, а?

– Все художники, – наврал, –
входят членами в Союз…
– Так меня нарисовал,
что ночами, писаюсь.

Кажется, не глупый вроде,
даже умный, где-то:
- Можно часик в огороде
постою с Мольбертом?

– В огород ко мне? с евреем?
Я обалдеваю:
– Хочешь, наголо побрею,
в грядку закопаю?

– Это, вроде бы – тренога,
три ноги раздвинуты...
– Вызывал во мне тревогу
извращенец шизнутый.

– Не броди ты, мерин сивый,
глядя обалдело,
как на прудике красиво;
занялся бы делом.

Не высматривай мотивы.
Если не дурак ты,
продавай презервативы,
лифчики, домкраты…

– И спросил меня, наглея,
будто пукнул в лужу,
не сидел ли на игле я?
Живопись – похуже!..

– Не грузи меня, ковбой;
оба вы больные.
И сундук твой голубой –
ноги раздвижные.

Ковыряется в носу,
Застеснялся очень:
– Я прекрасное несу
людям, между прочим.

Верю я, – сказал, икая,
– можно мир преобразить,
если, кисточку макая,
по картонке повозить.

– Если хочешь, повози,
по жаре и холоду.
Хочешь – кисточку соси,
помогает с голоду.

– Я  последнюю рубашку,
все отдам для веры,
только б тюбиком какашку –
на кусок фанеры.

И подумал я, вздыхая,
почесавши брюхо:
– Знать, судьба его такая –
разбавитель нюхать.

Отпущу его для смеха,
пусть кустами бродит.
Видно – крышею поехал,
не опасный, вроде.

Заработать сможет он
в морду, но не взятку,
мажа краскою картон,
стоя и в присядку.

Быстро дергай, – говорю.
– Видишь: я под газом?
Враз, фингалик приварю
Я тебе под глазом!..

___

Вдохновения оскал,
на горбу – треножник…
Где-то полем поскакал
долбаный художник.