С ума схожу я от такой безделицы:
на чёрной глади чистого пруда
лист облетевший кружится и стелется,
а после – исчезает навсегда.
Кружит под вальс прощанья лета бабьего,
взмывает вверх, да где там! – снова вниз.
Как будто он один над чёрной рябью
вместил в себя… уж не мою ли жизнь?
Стою заворожённо, замороченно.
В глазах туман, но я боюсь моргнуть.
Он кружится, он – юный, новорожденный…
Он что, ослеп? Он может утонуть!
А он опять взмывает вверх, наивный,
и тут же резко падает – туда.
И серебристо стынет паутина
от ужаса над чернотой пруда.