Тайгу почтовый тракт прорезал робко.
И нехотя ушел за перевал.
Полсотни верст по косогорам сопок
Я ехал день. А после ночевал
На станции неведомой, забытой,
Где постоялый двор — одна изба.
Колодец, хлев, да водопой с корытом,
Да на воротах лязгала скоба.
Гудел огонь в печи огромной русской,
Там щи варились, пироги пеклись…
Я помню все. Но мне на сердце грустно
Лишь оттого, что все мечты — сбылись.
Уже на этом месте нет колодца.
Следа подковы больше не найти.
И ныне словом «станция» зовется
Раздельный пункт на рельсовом пути.
Здесь, как и прежде, лошадей меняют.
Но кони те — уже совсем не те:
В сто раз сильней. Их телеса питают
Вода и уголь. Нет нужды в хлысте.
Я помню: однозвучный колокольчик
О путниках задолго извещал.
Теперь же череда тире и точек,
Как азбука, записана в журнал.
Кругом сквозняк, и толчея, и гомон,
«Буфетъ», «Багажь», «Почтамтъ» и «Кипятокъ».
И много слов, доселе незнакомых,
Вошло в язык, как гости на порог.
А петухи, во тьме рассвет пророча,
Уже не в силах время ускорять.
И дни, как будто, сделались короче,
И перестали жизнь в себя вмещать.
В любое время — хоть в обед, хоть в полночь —
Не замирает станция. Не жди.
А я хочу назад, туда, где, помнишь,
Была изба. И если вдруг дожди —
Сидеть у печки жаркой, пылкой, гулкой,
Глядеть в окно — но нет пути, хоть плачь.
Ах, время, время, ты ушло прогулкой,
А возвратилось почему-то вскачь.