1. нагота
покровы, спадая, шепчут, пульсирует нагота:
пустая душа открыта, как боли, семи ветрам,
а в маленьком, душном небе – чужая луна, не та,
которая полюбила мелодии вместо драм…
по клавишам бродит эхо, на струнах - острее свет,
задумчивая эклога туманится в зеркалах:
забыта, увы, забыта… но память - парад-алле! -
из прошлого тянет нити, в которых жила, жила...
любовью ли это звали? невидимый, легкий бриз
по коже - и глубже, ниже, вещественнее… ослаб -
и кажутся страсти наши шинелью времён ленд-лиза,
и строками наших писем взорвал бы мечеть Хаттаб…
2. центр
по центру открытой раны – изменчивая основа:
воронка забытой сути, давление суеты;
а имя того, что было не плотью души – но кровью -
пылает на том же центре огарком былой звезды…
осталось ли? – нет, уснуло: вот так же уснули мифы
на дне голубой лагуны с русалочьим духом – брать!
кому не хватило прежде – тому, и не надо Пифий,
положено быть голодным до чувственного нутра…
3. дно
ты касаешься пальцами тёмного, липкого ила –
и, наверное, медленно гладишь холодной ладонью:
если всё, что когда-то горело, питало, любило
переходит во прах – бытию ныне имя агония…
и не солнечный свет пробирается в толщу забытого –
древний город небесный в разгаре пути до пожарища,
и не сон закрывает глаза – но попытка убить его,
чтоб не таяла дивная ночь, до утра не того ища…
4. рассвет
просыпаясь, я чувствую эхо последнего крика
на своих непривычно зовущих и нежных губах;
но покорное сердце оглохло, теряя на стыке
между сном и не сном ту, что болью писала на снах…
в зеркалах отражается правда: кто бреется – бредит,
будто в нём не рыдает ночами нагая Ассоль…
только тени клубятся, и в женственном облике этом –
одиночество бьётся, пульсирует, дышит в лицо:
я с тобой…