Туманами дымится осень,
Как папиросная бумага.
С небес промозглых сыпет влага,
Луга и сосны купоросит.
Гадает осень на осинах,
Ее листву срывая резко,
И гонит вдаль по перелескам
Туда, куда мы не просили.
Я помню старый двор московский,
Глухим колодцем в небо глядя,
Кричит во след: — Куда ты, дядя?
А дядя вышел — был таковский.
Мальчишка, руку мне сжимая,
Глядит глазенками в доверие.
Я вспомнил старое поверье,
Но паутинку не поймаю
И не подам ее на счастье,
Как отзвук лета озорного.
Ему и надо то немного.
А мальчик мне: — Вы тоже к Насте?
Я тоже к Насте, я проездом.
А что заходят к Насте дяди?
Какой тебя из них погладил?
Тот, из соседнего подъезда.
А мальчуган: — Нет, вы останьтесь,
Мы будем рады вас приветить.
Ведь мы одни на белом свете.
Вы проходите, раздевайтесь.
И я его рукой погладил
По голове, потряс немного,
Спросив:— Ну как живешь, Серега?
Бывал ли, братец в зоосаде?
Нет, не был, — мне сказал мальчишка,
— А ты туда пойдешь со мною?
С одним ходили мы весною
В кино, а в зоосад? — шалишь-ка.
Нет, не шалю. Я загляну к вам.
А Насте от меня приветик
И этот маленький букетик.
Ну, я пошел, такая штука…
***
Московский двор глухим колодцем.
Его квартира в два окна.
Там он один — она одна,
И не бывает вовсе солнца,
Но я еще туда вернусь.
Мы побываем в зоосаде.
Ведь я, не те, другие дяди.
В тумане дня не растворюсь.
Ему нужна рука мужчины,
Мужская честная улыбка.
Для Насти мальчик — сплошь ошибка.
В нем объективные причины.
Мол обманул один и бросил.
Теперь куда ей с малым этим.
Кому нужны чужие дети?
А за окном туманом осень
Дымит и нету с нею слада.
Гадает осень на осине.
Я часто думаю о сыне —
Почаще нам встречаться надо.
Ведь он, как тот московский мальчик,
Уже вступил в мужское братство.
И надо только постараться,
Чтоб не было меж нами фальши.