Вечерело.
Свет лампады лик иконы освещал.
В спальне, лежа на кровати, батя тихо умирал.
Силы покидали тело, а когда-то удалец,
Шестерых бил в одиночку, сильным, мудрым был отец.
В меру пил, курил без меры, крепко улицу держал,
На заводе бракоделам, батя спуску не давал.
Еле-еле душа в теле, слабый голос за спиной:
- Подойди ко мне, сыночек, посиди, побудь со мной.
Рядом сел. В моей ладони еще теплится рука.
Голос бати еле слышан: «Засмолить бы табака!»
Не курил тогда я, всё же папиросу распалил,
В блюдце чайного сервиза рядом с батей положил.
Потихоньку «Север» тлеет, но не гаснет огонек.
Мы молчим и долго-долго оба смотрим на дымок.
Догорает папироса. Еще бьются в такт сердца.
Ослабев, душа споткнулась и покинула отца.
Я ж гляжу на папиросу - меркнет слабый огонек.
По спине бегут мурашки. Бабкин крик: - Сынок! Сынок!
---------------
От тоски порой бывает, что приснится мне дымок
Той последней папиросы, голос: - Прикури, сынок.
На могиле, поминая, (горькую не обойти),
Положил бы пачку с краю… Только «Север» не найти.
С той поры прошло немало, очень разных в жизни лет…
Покурил бы я с батяней, но батяни рядом нет.
18.11.2008