ГАРАБУРДА, он же Андрей Гербурт-Гейбович (1909-1993)
Первую страницу подборки «Имена друзей» посвящаю ему. Я была женой его неродного сына.
Он писал стихи в ранней юности, в дни военной молодости и в старости.
В военное время он был капитаном инженерных войск. Сотни дорог и мостов построено было под его руководством. Однажды он оказался в окружении и, не умея плавать, сам построил мост через довольно широкую Свирь. Мост впоследствии сыграл важную стратегическую роль.
Есть мнение, что польский посол Гарабурда в драме А.К.Толстого, дерзнуший вызвать на поединок Ивана Грозного, был на самом деле Гербурт, а Гарабурда - русское искажение фамилии. Шляхтич по происхождению, Андрей Владимирович и характером обладал «шляхетским», бился за свою правоту до последних сил.
Детские его стихи сохранились, военные – пропали. Чудом уцелело одно, посвященное служившей с ним в одной части Людмиле Вакс. Судя по этому тексту, утрата остальных – обидная потеря.
Долгое время он не писал – это было невозможно из-за огромной занятости на работе в МАДИ и дома.
В старости, выйдя на пенсию, он стал писать вновь. Ряд стихотворений посвящены картинам из собрания Третьяковской галереи.
16 декабря исполняется сто лет со дня рождения Андрея Владимировича Гербурта-Гейбовича.
ВЕЧЕР-ДРУГ
Темный вечер над землею наклонился,
Посмотрел глазами белыми в окно.
Здравствуй, вечер! Я в тебя влюбился,
Жду тебя уже давно.
Подойди ко мне и стань за стулом.
Слышишь там, за дверью, разговор?
Все в душе осело и заснуло.
Как ни гляну, все твой вижу взор.
Не смотри глазами бледными как осень:
В них огонь холодный как вода.
Весь твой ритм так скучен и несносен,
Слов живых не слышу никогда.
Наклонись поближе над тетрадкой
И чуть слышно на ухо скажи:
Отчего ты липкий, даже сладкий?
Для чего в тебе так много лжи?
Тихо вечер за спиной склонился,
Заглянул глазами белыми в окно
И сказал мне: «Я в тебя влюбился,
Ты уж мой давным-давно…»
Утро 18 февраля 1927 года
МАЛЕНЬКАЯ ПЕЧАЛЬНАЯ РОМАНТИКА
Людмиле Вакс
Маленькая печальная романтика
военных лет на Севере,
где удары артиллерийских орудий
смешивались
с бегущими по куполу неба
прозрачными сполохами,
сменявшимися быстрее и чаще,
чем мои мысли
о дальних и мирных странах.
Гудящее молчанье мороза,
гудящая тишина горизонта.
Глаз нельзя оторвать,
когда небо полно молчаливого света –
молчанье дальнего гула.
Прифронтовой домик –
штаб инженерной части.
Ночное дежурство,
слабая электрическая лампочка
на белом столе,
сколоченном
из плохо оструганных досок.
Тогда ты вошла в полутемную комнату
в овчинном полушубке,
в шапке-ушанке,
вольнонаемная из штаба Армии.
Ты носила шифрованные сводки –
диктовка по телефону на почте,
приносила письма,
желанные конверты полевой почты,
бумажные треугольники.
Все бы ничего:
ясные голубые глаза
и светлые волосы.
Маленькая печальная романтика
военных лет на Севере и на Юге.
И в тот час ночного дежурства
ты осталась со мною,
и я придвинул лампочку,
и ты стала боком у стенки,
и на листе, пришпиленном кнопками,
я обвел карандашом твой профиль
и с настойчивостью настырного топографа
расчертил тонкими клетками белую открытку
и перерисовал твой профиль, залив его тушью.
Ах, дело было не в точности исполнения,
дело было в маленькой печальной романтике,
в большом волнении чувства,
сделавшем твой силуэт совершенным.
Гудящие и молчащие военные годы…
Затем я потерял твой силуэт.
Я каждый день что-то теряю.
В прошлом, в невозвратном,
может быть, я потерял
самое главное
во времени, в ночи, в жизни.
1945 – сентябрь 1990
СЕВЕР
Море сурово, но солнечный луч
Сеет на гребнях улыбки,
Только улыбкой меня ты не мучь:
Волны мгновенны и зыбки.
Тысячи тысяч! Прозрачный топаз!
Игры холодного лета!
Грань за гранью! За разом раз!
Всплески блестящего света.
Знаю, в разлуке твои берега:
Сосны, и волны, и дюны…
Светловолосая, как ты легка,
Как и стихи твои юны!
Вот и увидел в веселых глазах
Я пережитое горе.
Долгие ночи. Светильник зачах.
Холодом веет от моря.
1942
ПАМЯТИ АННЫ АХМАТОВОЙ
Имена ты в строчки не вписывала –
Разве только чуть-чуть в посвящениях,
Разве только в датах бессонницы,
В кратком адресе местожительства.
Так и сталось, что каждая женщина
Между строк упивается именем
Своего, что вчера, любимого,
Своего, что ушел, не раскаявшись…
Оттого двойниками-спутницами
Навсегда, навсегда окруженная,
Вечно мечешься в Зазеркалии –
Зеркала – куда ни оглянешься.
Стены – зеркало,
Двери – зеркало,
Сосны – зеркало,
Волны – зеркало…
Поцелуи, перчатки, сирени, глаза –
На стекле холодеет чужая слеза…
Но среди бьющихся зеркал,
К концу ушедших в глубь начал,
Одно всю жизнь нигде не билось –
В нем песнь серебряной трубы
Звучала голосом судьбы,
Стихов зигзагами чертилась.
В нем в день тревоги и во сне,
Как бы в колодца глубине,
Способное лечить и ранить,
Прозрачным светом, полутенью
Твое мелькало отраженье.
В том зеркале – поэта память.
Без стихов тяжело в молчании,
Без стихов тяжело в одиночестве,
Без стихов тяжело в разрушении,
И еще тяжелей – в пророчестве.
И когда на ступеньки храма
Взойду Николы Морского,
Я скажу доверчиво слово:
Дух Святый, глаголавший пророки,
Нисходил на пишущие руки,
Что писали год за годом строки
О любви, о вере, о разлуке.
Здесь лежала в тайный час невеста,
Возлюбившая великомученица
Города Невода, города выкреста,
Города из креста перекреста.
И сегодня, тебя поминая,
Помолюсь за других и за многих,
Чьи грехи как зеркальные тени
Твоих незлобивых грехов,
Твоих красивых стихов.
1988-1989
ИЗ КНИГИ «ТРЕТЬЯКОВКА»
Ф.ВАСИЛЬЕВ - ОБЛАКА
На землю не смотри: земля низка,
И лес, и хлеб, и сам ты на земле…
Смотри на облака.
Здесь, на земле, и холод, и тоска,
И все прижалось книзу на земле…
Смотри на облака.
Там, где прорвались тучи, глубока
Лазурь, но ветер не сулит тепла –
Смотри на облака!
Под облачный покров издалека
Вползает туча, вестница тревог.
Смотри на облака.
Земле, где сброд былинок и песка,
Грозит Перун, суровый, древний бог –
Смотри на облака.
Недобрый лик, тяжелая рука,
Свинец в очах несут грозу и град –
Смотри на облака.
Там клочья белые повисли и шалят –
То борода клубится старика.
Смотри на облака.
И.ЛЕВИТАН - НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ
Запоздав на полвека, у картины стою.
Чью-то грустную песню, приумолкнув, пою;
Не во мне эта песня – там она, в полотне,
В небе темно-свинцовом, в серой, беглой волне.
Одинокий, как остров под последним лучом,
С берегами в разлуке, с непогодой вдвоем;
Одинокий, как церковь с почернелым крестом,
Сторожу чью-то память над безмолвным холмом.
Всех, чья память забыта в потемневшей воде,
Всех, лежащих повсюду и лежащих везде…
За волною на берег набегает волна –
Имена позабыты, не нужны имена.
Небо, ветер и тучи – неоглядная даль,
Имена позабыты, никому их не жаль.
Берега неподвижны над бегущей волной…
В темной раме картины стынет вечный покой.
И.ЛЕВИТАН - ВЕСНА. БОЛЬШАЯ ВОДА.
Сбежали с гор ручьи, и голубым разливом
Большой воды затоплены поля.
Еще не смеет лес в молчании стыдливом
Раскрыть листы. Еще нага земля.
Под гнетом зимних снов еще приникли всходы
В кругу холмов и круч, среди долин.
А, может, там, на дне – затопленные годы?
Там – годы прошлые, на дне низин?
Под вешнею водой спят прошлые надежды,
Укрылись ветры, запах трав и зной,
И смех, и глаз игра, и легкие одежды,
И плеч загар, и речи звук живой?..
На склоне вдалеке отрезаны строенья
На много дней разлившейся водой,
Но зябкая земля исполнена терпенья,
В надеждах новых – голубой покой.
Над зеркалом воды березы и осины
Взметнули вверх стволы к теплу весны,
Хоть холодно корням под слоем вязкой тины,
Где долго длятся зимней ночи сны.
Так все сошлося здесь – надежды и утраты,
И глубина небес, и холод волн,
И ветки без листвы, и гряд пологих скаты,
И блеск, и даль, и одинокий челн…
В.ВАСНЕЦОВ - СИРИН И АЛКОНОСТ
В недоступных лесах укрываются
Неразлучные вещие птицы,
Горе с радостью в песнях сплетаются,
Дивно сдвоены девичьи лица:
Птица светлая – радость беспечная,
Зовы вешние, краски денницы…
Птица темная – скорбь вековечная,
Песни горя, разлуки, разлада,
Сумрак ночи, печаль бесконечная,
Буйный ветер поры листопада,
Долу крылья опущены черные…
Птица светлая – сердца услада,
Очи ясные, перья узорные,
Гордо подняты смелые плечи,
В сладком трепете крылья проворные,
В летний полдень веселые речи,
В звонкой песне любви ликование,
Обещание радостной встречи…
Птица темная – плач и рыдание,
Горькой доли бессчетные годы,
С милым другом навеки прощание,
Омут тинистый, черные воды,
Безнадежность, тоска беспросветная…
Птица светлая – песня свободы,
Весть победная, воля заветная,
Звонкий зов переливчатой трели
И напевов богатство несметное…
Птица темная – мгла и мятели,
Путь неверный, пустыня безбрежная –
Что ни шаг, то все дальше от цели,
Одиночество, дума мятежная,
Голос незабываемой боли,
Обреченность концу неизбежная…
Птица светлая тянется к воле,
Воздух полнит веселыми кликами,
О свободной поет она доле…
Птица темная стоном и криками
Предвещает томленье и муки…
Но, хоть быть суждено разноликими,
Не дождутся две птицы разлуки:
Сестры вещие не разлучаются,
Стройно слажены песен их звуки,
В споре песен душой сочетаются
Свет, и радость, и мрак, и кручины –
Все в гармонии высшей сливается
В вещих звуках навек воедино.
В.МАКСИМОВ - ВСЕ В ПРОШЛОМ
Все в прошлом. Каждый век переживает
Свое прошедшее, неровный путь.
След разрушенья нам напоминает
Другую жизнь и шепчет: «Не забудь».
Вот барская усадьба. Разрушенье
На блеск, уют и прочность налегло.
Последний представитель поколенья –
Старуха-барыня. Ах, вспомнить тяжело…
В простой избе, где прежде жили слуги,
Нашла она последний свой приют…
Служанка старая – вернее нет подруги –
Остаток жизни вместе проведут.
Старинный дом досками заколочен,
Над крышей реют быстрые стрижи;
Ветшает все, и столик уж непрочен
Для завтрака болящей госпожи.
И дерево иссохло возле входа,
Сухие ветки к небу протянув,
Как символ вымирающего рода,
Как птицы оголенный клюв.
Служанка бережно пожитки охраняет –
Ковер, халат, подушки и чепец.
Как гибло все, она, конечно, знает.
Всему, что было, подошел конец.
Разрознены сервизы, чашки, блюдца;
Заварен чай, скатерка так пестра, -
Бывало, гости в доме соберутся,
Хлопот хватало в кухне до утра.
Утрачено довольство и богатство,
Но чопорность еще сохранена…
Служанка дорожит уставом рабства,
Да, впрочем, ведь хозяйка здесь она.
Ирония, печаль, следы и крохи,
Гнезда разбитого сиротский вид –
Так прошлое ушедшей вдаль эпохи
Нам с полотна сегодня говорит.
О время-птица! Мерными крылами
Ты машешь и вперед летишь.
Тот век грустил над старыми садами,
Та грусть осталась в этих красках лишь…
Но в новый век мы, магией владея,
Любых веков картины воскресим,
Художника заветная идея
Вновь обретет костюм, прическу, грим.
Сутулится актриса пожилая,
Недавних лет блестящая звезда,
И, бережно ее сопровождая,
Служанка шествует, покорствуя всегда.
Макеты, оператор, осветитель –
И опытный решает режиссер,
Что эта стародавняя обитель
Должна вмещать покой, и пыль, и вздор.
Цветет сирень, хранимая законом,
Траве и небу нужный дан нюанс,
Сидит старуха с заданным наклоном,
Озвучен кадр, предвидится сеанс.
И жанровых картин былая слава
Вползет на завтра на большой экран,
И с новой силой творческое право
Тряхнет старинкой и сплетет обман.
О время-птица, мерными крылами
Ты машешь – и назад летишь.
Тот век грустил над старыми садами –
Они воскреснут на экранах лишь…
А.КУИНДЖИ – НОЧЬ НА ДНЕПРЕ
Над головой луна, лазурь и облака –
Рисунок кружевной к высотам манит взоры.
Земля – как зеркало. Сады, село, река,
И в темном зеркале отражены просторы
Небес, что смотрят на долины свысока.
Играет в облаках манящее пятно,
Оно земле не светит – светит лишь окно
Белёной хаты теплой лаской и заботой,
Добром и хлебом. А в саду темным-темно;
Листва молчит во мгле, овеяна дремотой.
Приемлет лунный свет лишь черная вода,
Таинственная гладь блестит и зеленеет.
В пространстве, канувшем в ночное никуда,
Ни контуров, ни масс, ни граней, ни следа –
Лишь мрак впотьмах навис, разлился и тускнеет.
Как далеко от неба до земли, когда
Глазам не различить земли, воды и неба.
В бегущих облаках вдруг скроется звезда…
И странник не поймет, где счастье, где беда,
В пути вдыхая грудью теплый запах хлеба.
Холодный свет луны бледней неясных снов,
Он высветлил края прозрачных облаков,
Бегущих в пустоте темнеющей лазури.
Далекая луна и облачный покров
Где суеверная земля утешит снами;
Следить, как меркнет свет луны в предвестье дня,
Приветливо в окне трепещет луч огня,
Порывы ветерка прошелестят листами.
И, хоть на землю мрак, чаруя, небо льет
Посланником красы холодной и высокой,
Прильнуть к земле, ловить легенд земных полет
И слушать в полусне, как стонет и ревет
Там, вдалеке, за тьмой кромешной Днепр широкий.
М.ВРУБЕЛЬ - ПАН
Все обнимающий, впитавший в кровь свою
Зеленый сок листвы и запах смольной хвои,
И пищу пастухов, душистую струю
Парного молока – полночные удои;
Вобравший в плоть свою и холод родника,
И волчью стать и прыть, и шерсть, и пот, и пену,
И гибкость диких лоз, и жесткость тростника,
И полыханье зорь, и полнолуний смену;
Прививший в звездной тьме без тайной вязи слов
Зверью любовь в лесах и ярость в поединках,
Пернатым – долгий лет, стадам – надежный кров,
Превратный образ пням на сказочных тропинках…
Таинственен и прост извечно молодой
Старик, как зимний дуб хранящий силы в жилах,
Познавший флейты власть над тяжестью земной,
Гармонию в ладах и буйных и унылых,
Внушающий живым созданьям смертный страх,
И тем, кто одинок, и в толпах неоглядных:
Трусливый трепет войск на вздыбленных конях,
И ужаса угар среди пирушек праздных.
Тебя учуяв в тьме невидимых полей,
Конь вздрогнет и заржет, разрушив сна молчанье;
К тебе прислушавшись, замолкнет соловей
И ветер вдруг замрет, прервав свое дыханье.
Ты слышишь рост травы, хруст веток, плеск ручьев,
Дыханье земли и грозный гул обвалов,
Любовный посвист птиц, подземный ход кротов,
Игру жемчужных рыб – немой язык сигналов.
С улыбкой видишь ты свеченье светляков,
Охоту, пляску змей и тайну новобрачий,
Упорный труд бобров, и пчел, и муравьев,
И в темноте полет нетопыря незрячий.
Придя издалека, ты прячешься в кустах
На низких берегах у окских перелесков,
Вдыхая запах трав, сирингу сжав в руках,
Внимая играм рыб и шуму мерных плесков.
Ты зорко ворожишь, ты цепко держишь ключ
От тайн добра и зла, неволи и свободы,
И твой холодный взгляд, очей болотный луч,
Велит не посягать на девственность природы.