Джек Керуак
Jack Kerouac
Рим в белом цвете
Белая поэма, белая, непорочная
безупречная поэма
прозрачная поэма
бесплотная поэма
поэма нонпоэма
бессонная чистота
серебряный рассвет ясности
молчание птиц
пруд — захлебывающийся вздор-жаворонок
прозрачный
смешки деревьев
иглы сосен
скала пруд
песчаный берег
ухоженность собак
и
лягушки
и
непорочная белизна
без изъяна
оглаженная
медовая земля
блюз.
Перевод Юрия Сорокина
Хайку
Вскорми молоком мой ум
Взбей его в сметану
И выпей меня, когда созреешь
Перевод Михаила Тростникова
ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ
LAWRENCE FERLINGHETTI
Плавно темнеет зима в Париже.
Когда чуть больше солнца в Провансе
когда невзначай натыкаюсь на стихи Рене Шара
снова вижу Воклюзы
лето с кузнечиками
родники опадающие лепестками
их потоки наклонно летящие
сквозь все выгоревшие закоулки
миндального края
и поля роняющие тишину
меж стрекотаньем сверчков
звенящих лапками
и в гулком поэтическом сновидении
вижу не Лорелею на Роне
не ангелов высадившихся в Марселе
а двоих входящих нагими в печальную воду
в глубину похотливой весны
в алгебру лиризма
которую до сих пор разгадываю
Перевод Юрия Сорокина
ТЕД ДЖОАНС
TED JOANS
Прикольщики
Давай приколемся. Давай как-нибудь приколемся. Давай кататься по городу и забрасывать краской опьяненных счастьем людей и кидаться совками в громадные стекла витрин.
Давай приколемся. Прикинемся кем-нибудь отчаянно смелым. Пойдем все вместе в Центральный парк и полностью разденемся... А потом будем cсать на всех, с кем столкнемся.
Давай приколемся. Прикинемся кем-то страшно сексуальным ... это как забраться в постель совсем одетым ... даже в пальто и перчатках ... и постараться трахнуться сквозь все эти покровы и наградить того счастливца, кто первым кончит, ни к кому не прикасаясь.
Давай приколемся. Прикинемся чем-то ужасным. Ты будешь Гитлер и ты будешь Муссолини ты будешь Сталин и ты будешь Тоджо ты будешь Стридж из Южной Африки а я буду губернатор Фобу. Хоп! Что за парад нечисти! Ага, давай приколемся именно так!
Давай приколемся. Давай как-нибудь приколемся. Приколемся, что мы из богемы, и будем носить черт знает какую одежду и отпустим бороду и отрастим мышиный хвостик, будем жить в Гринвич-Вилладж, снимать хату за двести косых в месяц и бродить по Вашингтонскому парку с грустной на вид телкой.
Давай приколемся. Приколемся, что мы из вестерна для недоумков. Что у нас четыре спонсора-враля на ТВ ... и давай забросим лошадей и кольты, вооружимся психологией и ночью оседлаем женщин в прериях квартир.
Давай приколемся. Прикинемся высоколобыми университетскими умами из Новой Англии с бляхами на подкладке. На любой подкладке. И на носках. И на галстуках.
Давай приколемся, что мы подонки. Приколемся, что мы тусуемся с извращенцами 42-й улицы и днями просиживаем в вонючих киношках и мочимся на пол под кресла.
Давай приколемся, что мы БЛАГОПОЛУЧНЫЕ. Приколемся, что служим с 9 до 5 и стараемся внести взнос за эту одноэтажную развалюху в Вестчестере и за ковер во всю комнату; вся эта нескончаемая плата за показушную машину, цветной ТВ, стереосистему, стиральную машину, морозильную камеру и всю-эту-как-у-Смитов-лабуду.
Давай приколемся. Давай как-нибудь приколемся. Приколемся, что мы полисмены, и будем называться легавыми. Приколемся, что мы политики, и будем называться продажными. Приколемся, что мы из балета, и будем называться тронутыми. Приколемся, что мы поэты, и будем называться битники. Приколемся, что мы художники, и будем называться сдвинутыми. Приколемся, что мы Буржуазные Светские Протухшие Американские Самки.
Давай приколемся. Давай как-нибудь приколемся. Приколемся, что мы хипстеры ... духовно вовлеченные в жизнь, и раскопаем все творящее ... и переспим с прорвой разных ... и найдем счастье в поэзии и искусстве ... и проедем по всему миру, все просекая, возлюбив каждую свингующую душу, западая на любой джаз, переживая кучу встрясок, становясь котярами и цыпочками без предрассудков, исповедуя правду, расплевываясь с кретинами, докапываясь до свободы, и сыграем миру cool.
Перевод Михаила Тростникова
Свободный дух большого кайфа 1
Памяти Джека Керуака
Джек в черно-красном дождевике
Скользящий вдоль покинутых
разбросанных по Северной Америке улиц
Джек в тертых джинсах
и унылом свитере улыбок
Мечущийся по стране
как сбрендившее лезвие бритвы
Джек в болтающейся рубахе и куртке
переполненный хохмами
Полуночный ангел, распевающий
Мексико-сити блюз
в толпе негров-хипстеров
и музыкантов,
Преследуемый белым легионом
джазменов-кайфоловщиков
Жители поэзии
и дарители стихов
Бледнолицый вождь,
разрывающий прошлое
мотор поколения
конец наконец
JK приветствует JC
т.е. Джона Колтрейна
вот так; а это
Перевод Михаила Тростникова
ПИТЕР ОРЛОВСКИ
PETER ORLOVSKY
Где в сердце
и по какому праву гудит Шмелиная страна?
.
Конец радуги
пойман в паутину
повезло пауку
Крошечная радуга над ручьем
Июньский жук летит над ним
Скоро и мой черед
.
Лунный свет
в поилке для птицы
и для меня
Но и моя голова это кокосовый орех
с млечным соком для тех
кто мне по душе
Кошка
Кошка шатается по всем комнатам
Это ли мой рай — смывать блевотину?
Так! Здесь — в городе щекочущих этажей
Танцы
Параноики танцуют своими глазами
шизики танцуют полустеп-полувальс
кататоники сидят и дремлют танцуя мозгом жигу
Перевод Юрия Сорокина
ЛЕРУА ДЖОУНС
LEROY JONES
Загеренный3 Запад
Открыть глаза.
Как просто. Всего лишь
вещи. Ты постепенно проникаешь в них.
Утро: какая-то слеза разбита
о деревянные ступени
глаз моей госпожи. Засилье
зелени. Листы. Все время
вяжутся. Как постаревшие
героинщики с площади Шеридана, глаза
обледенели и округлились. Есть одна песня.
Ее поет Нат Коул... Город
& лабиринт чехарды
времен года.
Мутит от всяческих абстракций
Например, от времени.
Закрыть глаза. Как
просто. Ты поплыл.
Перевод Михаила Тростникова
ДЖОН ФЛЕС
JOHN FLES
Утреннее
Никак не могу приноровиться к погоде
Осень, а я все в этих долбаных шортах.
Сегодня утром, например, ноги совсем закоченели
(хотя ночью холод пробудил череду приятных снов)
а у меня всего одно одеяло
зимы всегда невесть откуда падают на нас
ледяными глыбами
не готов я к этому
ИЛИ я утепляюсь, а на улице пекло
может, они все-таки определятся?
В любом случае, лежа в постели по утрам, таким, как это утро
я пригнездил радио к изголовью (прямо в кровати)
чтобы во сне достать до кнопки...
Час классической музыки (Карло Чавес & Гектор Вила-Лобос)
Поэт назвал бы это пиком сезона
ученый — переходным периодом
благословение вам всем
надеюсь, неприятностей у вас поменьше моего
Перевод Михаила Тростникова
МАРВИН КОЭН
MARVIN COHEN
Стихотворение в прозе
Я пробудил чувство того, что так хорошо не бывает. И это было моей первой ошибкой.
Я зевнул и мощным толчком воздуха сдул потолок спальни, пока живущая этажом выше леди не упала на меня со страшным любопытством желания.
На следующий день я женился на ней, дабы способствовать росту нашей дружбы. Это был удобный брак, поскольку она была невыносимо состоятельна, а я достаточно беден.
Она заставила меня переехать к ней. Мы терлись телами друг об друга, держа в руках сырое мясо с овощами, и так готовили еду. Эффект потрясал. Тепло живого тела в качестве источника энергии, хотя и доселе не исследованное, содержит неограниченные возможности. Мы подумывали о том, чтобы продаться правительству: но это проституция.
Увы, конец этой истории печален: мы долюбились до дезинтеграции. Даже наши могилы невидимы.
Перевод Михаила Тростникова
ГРЕГОРИ КОРСО
GREGORY CORSO
“Весна” Боттичелли
Ни весточки весны!
Флорентийские стражники
на ледяной колокольне
ждут вести —
Лоренцо во сне пробуждает синицу
Ариосто сосет палец
Микеланджело садится в кровати
... проснувшись от нехватки перемен
Данте прячется под бархатным капюшоном
глаза глубоки и печальны
его громадный дог плачет
Ни весточки весны!
Леонардо мечется по опостылевшей комнате
...смотрит свысока на
не желающий умирать снег
Рафаэль ступает в горячую ванну
... его длинные льняные волосы сухи
от недостатка солнца
Аретино вспоминает Весну в Милане, свою мать
которая спит среди прекрасных миланских холмов
Ни весточки весны! Ни вести!
О! Боттичелли открывает дверь своей мастерской.
Перевод Михаила Тростникова
Самоубийство в Гринвич-Вилладж
Руки раскинуты
Ладони плоско протянуты к окнам
Она глядела вниз
Думая о Бартоке, Ван Гоге
И комиксах в журнале “Нью-Йоркер”
Она кинулась вниз
Они увезли ее, прикрыв лицо “Ежедневными новостями”
И хозяин склада плеснул горячей водой по тротуару
Перевод Юрия Сорокина
Пума в зоопарке Чапультепек
Длинная мягкая медленная спорая спокойная кошка
По какой партитуре, в чьей постановке ты танцевала,
когда дали последний занавес?
Разве может сохраниться такая тяжеловесная грация
здесь, одна, на сцене 9 х 10?
Интересно, тебе разрешат еще хоть раз
протанцевать, ну, например, на Сьеррах?
Ты кажешься печальной. Глядя на тебя,
Я вижу Уланову
Втиснутую в крохотную меблирашку:
Нью-Йорк, Восток, 17-я улица
Пуэрториканский квартал.
Перевод Михаила Тростникова
Триада
1
Больной уличный певец
присел у двери хватаясь за сердце
Одной песней меньше в гомонящей ночи
2
Около стены
постаревший садовник посадил черенки
его преемник молодой человек
пришел подрезать живую ограду
3
Плачет и смерть ибо Смерть это женщина
просидевшая весь день в кинотеатре когда умер ребенок
Перевод Юрия Сорокина
Размышления
по поводу
японского кинофильма
Давайте сразу и вместе возлюбим эту сущность
сущность киновари
Ее откровенность предельна и уйма оттенков
осыпалась под каштаном
Давайте туда и пойдем
ты станешь моей невестой
Мне хочется броситься в киноварь сквозь твои волосы
Перевод Юрия Сорокина
Вернулся домой
Стою на темной улице под почерневшим светом
и смотрю на окно.
Я здесь родился.
Горит лампа; чужие люди ходят по дому.
На мне дождевик, сигарета во рту,
шляпа надвинута на глаза, рука на револьвере.
Перехожу улицу и открываю дверь.
Внутри знакомой вони от мусорных ведер
поднимаюсь на второй этаж;
кто-то из грязноухих
норовит метнуть в меня нож...
Доверху налито возвращение затерявшимся временем
Перевод Юрия Сорокина
На стенах убого меблированной комнаты
Развешиваю старые детские фотографии моих дочерей —
в разорении сердца сижу, упершись локтями в стол,
Подбородком — в ладони, вглядываюсь
в заносчивые глаза Хелен
безвольный рот Джейн
золотые волосы Сьюзен
Перевод Юрия Сорокина
Крушеньице на севере
Как-то ночью пятьдесят мужчин уплыли прочь от Господа
И утонули
Поутру брошенный Бог
Окунул палец в море,
Поднял души этих пятидесяти
И указал путь к вечности.
Перевод Юрия Сорокина