М.М. К.К. salutem plurimam dico.
Вот снег идёт из меленького сита,
а я спешу, озябшая, домой,
где – ножичком надрезано, открыто –
лежит письмо.
Какое море в нём ещё сочится,
какая тень вычитывает то,
что занимает сушу и страницу,
не оставляя строчки на потом?
В нём что-то есть – словами не осилить –
искомое. Блаженная тоска
по городу, застывшему в России
в гранитных сероватых облаках,
по паруснику на Адмиралтействе,
летящему неведомо куда,
по призраку исчезнувшего детства,
по матовому зеркалу пруда.
Не все дороги пройдены, подруга,
и свет маячит где-то далеко,
пока на золотое солнце юга
Балкан выходишь глянуть на балкон.
Гипербореи северная осень
легко прошла. Во сне к тебе, белы,
морозный яд архангелы приносят
на кончике сверкающей иглы.
Ужаленная, ты встаёшь напиться,
подносишь чашку с трещинкой ко рту,
и сонная выпархивает птица
из темноты – обратно в темноту.
Ещё сведёт пространство воедино
и сон, и явь, и берега морей.
– Как звать тебя? – спрошу.
– Екатерина.
…анапест, амфибрахий, ямб, хорей,
рифмованные письма, чья изнанка –
молчание, известняки, трава.
Прививка века – мраморная ранка –
из жизни извлечённые слова,
всё то, что применимо в обиходе
и будет повторяться нами впредь –
мы говорим о смерти и природе
бессмертия из страха умереть.
Подумаешь о временном, смущаясь,
письмо отложишь, повторяя вслух:
не признаю, не верю, не прощаю,
я – нем и глух.
Вся прелесть языка в тебе проступит,
частица не, божественный акцент.
От жизни – ни поблажек, ни уступок,
ни мелочности, ни семейных сцен.
Есть что-то большее, чем срок, граница,
чем видимое глазу вдалеке.
Возможность знать – и не остановиться
в своей всепоглощающей тоске.
Ещё вернётся всё, ещё вернётся –
и северной столицы сквозняки,
и бледное дымящееся солнце,
и тяжесть замерзающей реки,
пока ноябрьский август побережья,
имперский сон и музыка в груди
тебе напоминают, как и прежде,
о чём-то, что осталось позади.
Ты выйдешь утром, сон переживая,
почувствуешь, как боль твоя тонка,
а это я с обычными словами –
издалека.