***Кода
Осколки на полу... Блестящий лед.
И врач-зима холодным стетоскопом
над сжатою ладонью проплывет,
едва коснувшись.
Все чернее копоть
из выхлопной трубы - наверх летит,
закрыв глаза и затыкая уши,
не дав словам сорвавшимся пройти
к порогу сердца...
Помолчи.
Послушай.
Пускай живут цветы. Им не уйти,
не высохнуть, не слиться с грубой тканью
аукционом проданных картин
под звонкие удары молотками.
Я буду с ними
сколько хватит сил,
целуя отрешенно (на удачу)
тебя, спешащего. Готовая простить
на жизнь вперед, не делая заначек
из времени.
Первопроходцы-дни,
сбиваясь тесно, ждут субботний ужин,
и, превратив знакомые огни
свечей горящих - в россыпи жемчужин,
исчезнут,
оставляя тихий стук,
кардиограммно вычерченный пульсом;
а врач-зима не отпускает рук,
все дальше проплывая через пустошь..
***На тротуаре, под небом простуженным
На тротуаре,
под небом простуженным,
капля за каплей, рождается облако -
тихий младенец, спеленутый лужами,
в чьих отраженьях колеблются омуты
теплой зимы...
Февралем опечатанный,
город бесснежен, бессонен и вымучен;
Улицы рано темнеют заплатами -
серых домов равнодушными лицами.
Здесь, прижимаясь к стене накрахмаленной,
влажной от душного шепота воздуха,
можно придумывать новые правила
формы осадков,
до самого позднего
вечера -
звезды внеглянцево сумрачны,
прячась за капельно-пыльною шторою...
...тихий младенец, спеленутый лужами,
спит, отрекаясь
от снега и шорохов.
***Питерский дождь
Питерский дождь опускается нитями ломкими,
небо сменив на каналов оконный проем...
В свете фонарном любовь - отплывающий лодочник -
молча взмахнет на прощание старым веслом.
Чьи-то скользящие тени, подобные призракам,
тронут промокшую корочку панцирей крыш.
Питерский дождь повторится заученным признаком
долгой осенней бессоннницы... Топкая тишь
станет привычнее. В сумраке странного холода
можно спуститься по лестнице - путь в никуда.
Звон одиночества. Вечный невидимый колокол.
...В свете фонарном темнеет пустая вода.
***Композиция
ЗаМаргаричена выводком желтых цветов,
ты неспособна сломить гуттаперчевый кобальт,
чьи имена и оттенки на чаше весов
тысячу раз потерялись, друг с другом знакомясь.
Перепиши каблуками виток мостовых,
в строчку улыбки вложив подаяние нищим...
Знак полнолунья неслышно пинает под дых,
россыпью бликов украсив дорожное днище.
Сказочной девочкой легче брести наугад,
тропы-гиперболы жадно сплетая губами;
Двери стеклянных зверинцев распахнуты в сад,
где постаревшим цветам возвращается память...
И, обездушена смыслом сгоревших бумаг,
жизнь продолжается в блеске начищенной бляхи;
Куклой с блошиного рынка становится маг,
пряча под лоском токсидо лохмотья рубахи.
Может быть, встретимся?
Там, за чертой городов,
глухонемых посткладбищенских шорохов улиц -
утренний смог в обрамлении пыльных венков...
И пожалеем.
Что здесь и сейчас разминулись.
Формула времени впаяна в чашу тоски.
Тени стекаются к скважинам запертых окон.
Новый букет повторяет изгибы руки,
пачкая желтой пыльцой гуттаперчевый кобальт.
***Ты по-французски
Ты по-французски рифмуешь
с любовью любовь.
Где тот охотник, еще не случившийся третьим?
Кофе-латте расплескался в весеннем рассвете,
запах тумана пьянит не слабее цветов
с желтой горчинкой, случайно родившихся прежде-
временно, раньше, чем можно придумать, а значит
новой восьмеркой придется маршрут обозначить...
Ты по-французски рифмуешь обиды и нежность.
Острая линия зет - бриллиантовый росчерк
новых морщин по стеклу виртуального сада
(небо безвредней, когда цепенеет от взгляда
цепко воссозданной памятью, маленькой рощи -
вряд ли узнаешь названия странных деревьев...)
Кофе-латте расплескался на скользкой текстуре
ликов рассветных. Невовремя подняты стулья
в богом забытом кафе без названия - время
желтых с горчинкой цветов. Только мне не понятна
страстность чужих, однородных синонимов-знаков...
Где тот охотник, под чьей он звездой зодиака
обозначает восьмеркой движенье обратно?
ты по-французски уходишь -
в прочитанный вечер.
***Звук ниоткуда по лучам косым...
Звук ниоткуда по лучам косым
Войдет в тебя/меня бессвязной речью,
Уставшей от повторов. И часы
Каминные, не помнящие вечер,
Неловко открывают алфавит
Искусных букв, гранящих взгляд рассвета -
Ожившего до срока визави
Текущей ночи, вкрапленной в газеты
Коротким заголовком. Черно-бел
Унылый лист, хотя бумага терпит -
До дыр зачитана, познавшая предел
Антично рассыпающейся смерти...
Последней точкой острие зимы
Оставлено - как память ломких пальцев,
Листающих невзятые взаймы,
Узорами расшитые на пяльцах,
Чужие знаки. Тайнопись времен
Анапестом отражена обратно...
Мерцающий под солнцем окоём
Картинкой сна подсвечивает пятна
Овальных луж. Из ниоткуда звук
Срывается, входя бессвязной речью
Искусно в нас - вынашивая стук
Мгновений, пародирующих Вечность...
***Виды
Новой дороги приблизится поворот,
смазкой исправив скрипучие кости видов;
Знак восклицания - шторы открытый рот -
только поблекший срез на желаньи видеть...
Слово летит из далекого далека,
буква за буквой теряясь в тени конверта.
Скоро случится (в мель изойдет река)
то, что хотели...И бесноватый ветер,
выйдя из города, камнем идет ко дну,
с первоапрельской шуткой мешая правду
в сломанном блендере...
Чтоб на меня одну
мир поменять (и, наверное, в этом прав ты),
небу сегодня не хватит слепых огней,
а поезда уходят все раньше маршей;
В картах колоды ломаются рамки дней -
прежних тузов валеты все старше. Старше.
Спи на прощание, памяти темнота,
лет, босиком ушедших в тираж и в хохот;
И, половицей скрипнув на дне моста,
тихо взойдет весна над ничьей эпохой...
Сменится пленка, оставив ландшафта гладь.
Нитей сосуды исчезнут на ветхой шторе.
Виды, которых на карте не отыскать,
снова листают книгу чужих историй.
***ДНИ
Губы в черничном соусе –
кислая, злая ртуть.
Круговорот бессолнцевый
дней, что когда-нибудь
выплывут к свету белому
зайцами по стене,
перечеркнув пробелами
все, что не нужно мне.
…Можно спокойно выспаться
в кои-то веки до
шариков ртутных выстрела…
Поле-живых-цветов –
полу-живой-бесцветною
прописью из дождей.
Так не хватает ветра, и
ново –
рожденных дней…
***
Дни рождаются вместе с весной.
Ощутимо и больно.
Светло-серая мгла величает себя «добрым утром»,
И, без спроса войдя в наш с тобой неопознанный город,
оставляет на память скользящий налет перламутра,
прикасаясь холодной рукой к обесчерченным лицам…
От тирады ночной не осталось ни точки, и только
тишина поселилась на сомкнутых темных ресницах,
возвращаясь к привычкам еще не продуманных толком
повторений вчерашнего –
слишком горячего чая
(у миндальных печений неровно обрезана кромка)
вместе с дюжиной капель, которым врачи назначают
проникать сквозь сосуды, дурачась, толкаясь в потемках –
для чего? Кто ответит?
Присутствие высохшей жизни
даже в старой герани, которую выбросим завтра.
Монотонное тиканье стрелок становится лишним.
Двери комнат теряют снаружи забывчивый запах
от никем не забытой Шанель.
Я молчу, но уж лучше
закричать, достигая тональности первого слога.
…Исхудавшие за зиму ветки используют случай
пожелать новых платьев – друидов законному богу
это проще простого. В рисованной музыке ветра
дни становятся дольше раскроенных в спешке нарядов.
И налет перламутра почти незаметен под вечер,
приближая рожденье
весны, оказавшейся рядом.
***
Болеть весной, невидимой – пока,
пока вся зелень прячется под кожей
перчаток на рассохшихся руках
изящных ив, спустившихся к прохожим,
чей до наоборот неровный круг,
затоптанный до выхода из дома
играет в геометрии игру…
Болеть тобой, еще малознакомым;
Сырого утра долгий неуют
списав на недостаток витаминов,
таблеток солнечных – которые дают
по длинной записи. Стереть улыбку миной
замедленного действия, смотреть
в проем окна остекленевшим взглядом,
и глупо думать –
год прошел на треть.
Почти на треть.
Уже на треть.
И ладно.
***Попурри
Здесь так пустынно, в нашей темноте;
здесь даже всхлипы детские, и те
пришедшие откуда-то на время,
которое иссушенным дождем
в секундной стрелке спит все чаще днем,
а ночью просыпается не с теми,
чьих голосов всего нужнее стать...
Мне как и прежде, на рассвете встать
чего уж проще - просто не ложиться;
А темнота ползет наперерез,
полив из лейки целый двор чудес -
вот будет урожай к утру на лица...
Ты пьешь текилу, и червяк, распят
пятнистой лентой - изучает взгляд
хозяина в поношенном сомбреро
(спиной к стеклу все лучше, чем на дне),
а темнота колышется в окне,
чернильной рясой прикрывая тело,
уставшее за день, за год, за век.
Спать беззаботно, не смежая век
умеет евнух у порога ночи -
ведь зрение все злее и острей.
...Дожди секундной стрелки хуже стрел,
чья цель - коснуться, превращая в прочерк
все, что однажды...
А привычка ждать,
твоей-моею ставшая опять,
играет попурри из всхлипов детских
на стареньком фоно.
Спиной к стеклу
нью-мексиканец слушает игру -
немая часть озвученного действа.
***Радиус тишины
"Лабиринт создает место, но постепенно само место становится
лабиринтным, оно теперь предполагает, вписывает определенный принцип
поведения в пребывающее в нем тело, оно деформирует его, но уже не
физической принудительностью единственно возможного пути."(с)
Михаил Ямпольский
Линия горизонта. Почти клубок
тоненьких нитей, ведущих к концу дороги…
Радиус тишины не страшней, чем дверной глазок –
выпуклая улыбка мультяшного осьминога.
Реки из камня, сползающие в извив,
танцем приветствуют важность ничьих открытий;
Долгий кураж падения, отворив
выход из незнакомого лабиринта,
верит –
еще возможно коснуться сна,
что возвращает к подножью чужого храма…
Сломанный хрупкий радиус.
Тишина
горизонтальной прочерчена диаграммой.
***Пусть будет случайностью
Пусть будет случайностью день, или тысяча лет –
какая нам разница?
В толпах придуманных чисел,
стеклянных зеркал, отражающих утренний свет,
и лиц, чью похожесть никто никогда не опишет –
пусть будет случайностью всё…
Металлический шнур,
извитый в спираль, обесточен. Касайся руками
под окрики-всхлипы,
тяни бесконечное «ну…»,
бессонниц серебряный шар запирая под камень.
Не нужно бояться.
Холодные ветви олив
привыкли к ночному молчанию старого сада…
Пусть будет случайностью сходство звучащих молитв,
а всплеск поцелуев, несущих поддельную радость,
останется в будущем.
Шепот – не больше, чем бред
дождей неприкаянных,
капель, подвешенных к лёске,
уставших от гонки еще одной тысячи лет…
Забыв при прощании смех, ударяются в слезы
избитые фразы,
что можно читать наизусть.
Изнанка печали – почти как печать с негатива.
….Бесчисленных копий исчезнет недолгая грусть,
скрываясь под глянцем
сверкающей ветви оливы.
***Метки холста
Маковый опиум. Время считать букеты.
Метки холста беспрерывно температурят.
Алое поле невызревшею натурой,
помня художника, снова стремится в лето.
Вечный запрет «до свиданья» в прощальных строках
не возвратит к началу палитру красок…
Опережая скорость бегущей трассы,
лак из-под взгляда быстрее, чем можно тронуть,
стынет хрустящей корочкой гладких срезов…
(юной цветочнице, недолечившей голос,
метки холста представляются чем-то голым,
вроде корней после нескольких взмахов лезвий)
Сон будет в руку. Пересчитав букеты,
под целлофаном находишь знакомый профиль…
…Новый рассвет освещает узоры кровель,
пачкая алое выпуклым черно-белым.
***Троллейбусно-улиточное
***
Снова бродячей улиткой потянется день…
Снова дожди размывают февральские краски
бледных портретов зимы,
и причудлива тень,
что хмурый город, живущий преддверием ласки
(нет, не людской…)
бросит оземь, как старый пиджак
из реквизита вне времени, смысла и моды…
Прошлые вещи, привыкшие лгать просто так,
впаяны в рамки хандры беспокойной погоды –
ливни становятся дольше, и талая ночь
экс-карамелевым озерцом теплого света
стынет в глазах фонарей…
Отними, обесточь
веру в дары напомаженной солнцем планеты –
все разобьется. Рассыплется до мелочей.
Только забытый в потемках бродяга-троллейбус
ищет подъезд к остановке,
и, гулко-ничей,
хлопает крыльями старой, несмазанной дверцы…
***Память
Храм,
тот, что в сердце,
способен на долгую жизнь…
Под устаревших пророков изменчивый лепет
фоновой музыкой виснет и долго дрожит
в горле колонок, наполненных током столетий –
прикосновенье слепое…
Предчувствуя мглу,
ветер танцует ламбаду под выжженным небом,
непонимающим – нам – предлагая игру,
стать отраженьем ночей от опавшего снега
талой вчерашней зимы.
Заблестит серебром
лепка мозаик, освоивших тонкие рамки
всех фотографий, однажды покинувших дом.
Храм,
тот, что в сердце,
рождается тише и раньше
боли в зрачках, отрицающих прошлое слов;
раньше рождения нового камня на камне.
Время исчезнет в созвездьях подлунных стрельцов,
стрелы роняя на землю –
чужими стихами.
Вязь перламутра вплетается в новый рассвет,
тонкой строкой заслоняя художника имя…
…Связан серебряной рамкой последний сюжет
всех фотографий,
чью память так трудно покинуть.
***Игра в Предложения
***
усталость
от пересчета дней
прячется в старом зеркале.
все падежи исковерканы
той,
чья маска -
пароль из "немого" кино
("не-моего" будет звучать точней).
и выключенный театр теней
окурком ночи
падает за окно.
***
Гостиничный номер
еще помнит запахи коньяка,
утренних спящих духов
и вечернего неуюта;
когда статья в знакомой газете
длиннее, чем жизнь,
а стебли мертвых цветов
заполняют узкую вазу -
становится невозможно дышать...
Белизна квадратного одеяла
соседствует с мыслями
как минимум, о приближении скальпеля,
или чего-нибудь
ненамного острей.
В пересчете на осень
цифры становятся
все более разнузданными
(но почти проигрывают
неудачной копии Климта
на стене провинциального городка)...
***
серым, растоптанным мелом,
смешавшись с асфальтом,
становится время -
так медленно падает пепел...
всплески оваций, взлетая все выше,
под куполом цирка
становятся небом -
так медленно падает время...
свежеумытый трамвай не догнать,
корочкой снов
расцарапав подушечный мякиш,
ведь даже в двенадцать
тыква не станет каретой. Асфальт
прячет под выпавшим снегом
безжизненный пепел оваций.
Время смотреть в небеса.
***Войди в мой храм
Войди в мой храм, в котором нет икон –
лишь темнота, покинутая Богом…
Движенья лиц так медленно и строго
вплетаются в эклектику времен
полубеспамятства,
и снятые замки
железною рукой хватают двери…
…ПринЯв однажды искренность за веру,
мы хижину сложили у реки –
босая ночь ходила по стеклу,
обрамлена холщово-черной робой,
в который раз испытывая робость
перед моментом совпаденья рук…
Все невпопад.
И золото чернил
засохшими мазками акварели
готово отцвести…А мы хотели
всего-то два – три слова изменить…
Тростинка-дудочка, вчерашняя свирель,
умолкла насовсем,
и толпы нищих,
не попадая в след, все так же ищут
останки наших самых светлых дней.
…Не смейся и не плачь, и Бог войдет
с тобою за руку,
в мой храм осенним утром,
и темнота покажется - как будто-
полоска витража над алтарем…
***Не оставляй
Туман за окнами уснул
перед рассветом…
…Не оставляй меня одну
на этом свете.
Подарит первый снег декабрь –
светлеет память;
Я буду снова рисовать
тебя стихами…
В разноголосице дорог
все те же буквы,
и праздникам назначен срок
для смены будней;
Искрящийся хрусталь зимы –
свет на ресницах…
Продлившееся слово «мы»
мне будет сниться,
от холодов и до тепла,
сквозь шаль тумана
перед рассветом проходя.
Но как же мало
пути, что меряет иглу
до точки смерти…
…Не оставляй меня одну
на этом свете.
Не оставляй меня – храни
в сердцебиеньи;
И пусть все прожитые дни
исчезнут тенью,
что птицей сорвалась наверх,
за своды арок...
Декабрь роняет первый снег –
тебе в подарок.
***Манный суп
Выше крыш и выше неба,
выше всех мирских желаний,
мы с тобою ежедневно
манный суп на кухне варим.
Строчки нарезай на буквы -
пишут старенькие книжки...
Получается, как будто,
заблудившись в черной нише
(помнишь "темные аллеи"? -
мельхиор, льняная скатерть...),
обжигаясь и жалея,
что воды на всех не хватит,
пробираемся наощупь -
там, поблескивая лунным
перстнем самой зимней ночи,
свет живет.
Забудь, не думай -
(страх остался в давнем детстве) -
возвращенье невозможно...
Выше подниматься легче,
Небо
ощущая кожей.
***Медленно
Мы медленно сходим с ума,
прикоснувшись к горячке зимы…
Мы снова больны откровеньем распахнутых окон;
И мертвые лица цветов (прошлогодние сны)
теряются в памяти вазы разбитой. Им плохо…
Им горько –
расстаться с похожим на легкую дрожь,
рассеянным воздухом каждого нового утра…
…Ты буквы меняешь в словах, и по-прежнему ждешь,
не веря в обычных значений обычную мудрость,
кивка перемен.
Прикоснувшись к горячке зимы,
сухие цветы оживают забытым дурманом
летящего снега.
И так неприкаянна мысль
о вазе разбитой, чью память ничем не обманешь…
***И станет белым день
...И станет белым день.
И все пройдет,
оставшись незначительным и прежним...
Одним прикосновеньем новый год
снимает устаревшие одежды
с прочитанных дорог.
Ложится снег,
игольчатая вязь слепящих бликов;
А значит,
не заметим чей-то грех,
и путь звезды - пока - способен длиться...
p.s. Со вторника все сводится к нулям,
до шелухи улыбок мандаринных;
И это тоже - способ возвращать
подсветку дня -
законченной картине...
***Нам клятвы в дружбе больше не нужны
Нам клятвы в дружбе больше не нужны…
Кроссворды слов разделят сеткой Время
на формулы из равнодушных букв,
и тишина пророчит каждый звук
в захлопнутом альбоме акварелей.
Пусть это даже будут чьи-то сны…
У чашки цвета кофе с молоком
единственный изъян – чужое блюдце.
Разбить бы, но… захлопнутая дверь
хранит от самых мелочных потерь,
не предлагая навсегда вернуться.
До первой встречи – слишком далеко…
Ты выключаешь уличный фонарь,
оставив два мешка ненужных кукол
в утеху равнодушной детворе.
А прежние привычки, постарев,
почти не видят поворот за угол…
Как жаль,
что перевернут календарь.
***Расставаться и верить
Расставаться и верить, что где-то - не здесь, не сейчас -
будет все хорошо...
Умываться росою кленовой,
не заметив, что век листопада сменился для нас
не весенним дождем, а холодным, искусственным словом.
Говоришь, помнить легче? Но дом мой по-прежнему пуст,
и бумажные белые птицы сбиваются в стаи;
Им недолго лететь –
тростниковая летопись уз
звуком тонкой свирели привычно назад возвращает.
Расставаться и верить – в бездушные стрелки часов,
чьи граненые лица мелькают вдоль стенок манежа
циферблатного дня…
Говоришь, будет все хорошо?
Отчего же тогда покрывается корочкой снежной
эхо теплых дождей на ладони усталой зимы,
и вздыхают украдкой расплывчато-серые шубы?...
…не касаясь толпы, исчезает вчерашнее «мы»,
телеграфной строкой
уходя к своему
н и о т к у д а…
***Срывающийся шепот снега
Срывающийся шепот снега
Земли коснется мягкой тканью…
Мы на двоих разделим нежность
Поочередными глотками,
Стремясь нечаянно поверить
В простую ежедневность чуда,
На расстоянии болея
Мечтой смешной и безрассудной.
Кто может сроки обозначить? –
Печаль отцепленных вагонов
Лежит монеткою на сдачу
У линии судьбы ладони.
И глохнет в черной подворотне,
Под взглядом каменного неба,
До нас не долетевший окрик
Растоптанного кем-то снега…
***Долгое ожидание снега
Перепады температур сродни перепадам настроения…
вечером указки фонарей разделяют улицу на сегменты,
оставляя короткие абзацы для размышлений…
Осень примеряет темное сари,
не заботясь о том, что выглядит несколько старше,
желая быть вне моды, места и времени…
В такие моменты все кажется напрасным,
и это обозначает лишь новый перепад температур,
и что пришло время сварить чашечку крепкого кофе.
Ожидание затягивается…
ты нервно поглядываешь на часы – ну когда же, когда?
и плоское лицо циферблата натянуто улыбается
от четверти до безчетверти.
Изуродованные листья на асфальте вздрагивают по привычке,
не понимая, что слово «никогда»
для них уже не будет звучать по-прежнему.
Пусть даже сирены авто, проскальзывающие между указками
становятся все требовательнее –
им осталось пересечь только одну финишную ленточку…
Допиваешь последний глоток, вспоминая,
куда подевались ножницы,
и знак вопроса морщится от горького привкуса кофеина…
…В ожидании первого снега всегда есть что-то болезненное.
***Сгорает январь
Сгорает январь, до последней обугленной спички…
Унылые лики погасших с утра фонарей
Глядят на прохожих, слепые в своем безразличье,
И серость тумана страшнее, чем холодность дней,
Укутавших стены домов полумраком бесснежья;
А с веток срываются, падая кубарем вниз,
Голодные птицы во вдовьей вороньей одежде –
За пайкою хлеба (раскрошенный дворником приз)…
***Полчашки кофе
Полчашки кофе… Стол, как прежде, пуст –
ни книг, ни пыльных фотографий в рамках
Во вкусе горечь? Это только грусть,
когда становится так беспричинно жалко
заброшенный мирок… Два шага, всхлипнет дверь
(мы сотню лет не смазывали петли)
Из года – месяц прочь. Спешим стареть,
боясь, что вновь чего-то не успеем…
Полчашки кофе. Остывает взгляд,
и вечер, растворясь январским снегом,
не станет слаще…
Ложечка, звеня,
легко коснется тонкой чашки стенок.
***Скользя по снегу
Цветок бумажный высох без воды;
журавлик-оригами хочет в небо,
как можно выше...
Тянутся следы -
мои слова на белой ткани снега.
Прозрачность капель, падающих с крыш,
не воссоздать в рисунок ожерелья
жемчужного.
Зачем ты ТАК молчишь -
до тишины, струящейся по венам
холодных стен?
Дожди среди зимы
расхлябанным дорогам дарят глянец
журналов модных... Так однажды мы,
скользя, уйдем, в одну из долгих пятниц,
не закрывая двери –
город слеп
в своем рождественском псевдомишурном блеске…
...Цветок бумажный падает на снег,
чтоб журавлям
хватило в небе места.
***Фонари на пуантах
Фонари примеряли пуанты, и небо казалось им роскошью,
неизведанным раем, повисшим над уличным бременем;
Только музыки, свыше написанной кем-то, все не было,
и печально стояли под снегом фигурки продрогшие,
в ожидании танца мерцая балетными пачками,
под расхлябанным ветром, что правит улыбки зигзагами;
А лучи безыскусного света доверчиво падали,
отрываясь от старых, нелепо завинченных лампочек –
притяженье земли измеряло судьбу сантиметрами
по шкале, где края – просто чьи-то анфасы и профили…
…В ожидании танца стояли фигурки продрогшие,
только музыки, свыше написанной кем-то, все не было.
***Потерянные дневники…
моногамное прошлое отрицает с будущим диалоги,
укутавшись в теплый широкий саван цвета прелой листвы
выбирает себе место на кладбище…
кладбище потерянных дневников – на самой окраине города,
там, где прячется россыпь прудов цвета старого серебра,
не дойти до него пешком…
время, я слишком скучная для тебя собеседница:
натирая мастикой прикосновений черно-белые клавиши дня,
не хочу оглядываться назад,
страшась непонимания мутных разводов дождя за окном
а вдруг кто-то примет их за слезы уставшего вечера?
но ведь ты знаешь, что все это было…однажды…
мотыльки слетаются на свет терракотовой лампы –
смешные предвестники разноцветных воспоминаний,
ключи от коробочки с веером…
каждое слово, которое я говорю вслух, отдается болью
(маленькие роды, плод, выходящий из чрева подсознания)
разговоры с памятью всегда мучительны…
почему я никак не могу заставить себя полюбить ночь,
где охряные поля снов усажены колосьями тишины,
а на тяжелых нарядах стен отдыхают черные бабочки-блики,
оборотная сторона вчерашних солнечных зайчиков,
спрыгнувших в темноту с высоты кирпичной стены
представляешь, они тоже обожают носить маски…
прошлым весенним утром ты не мог (боялся?) мне верить
верить в капли росы на трилистнике клевера
(это к слову о Персии, древнем Тибете, чьих-то фантазиях
на тему перемещений в пространстве и времени)
я, смеясь, раскрывала ладони – смотри же,
это так просто, почувствовать себя свободным
не зависеть от чужих ошибок, талантов и мнений
просто выбери нужный цвет краски и силу прикосновения
и еще…не бойся оставлять открытыми окна и двери…
…куда нас ведет дорога из желтого кирпича?
не знающим легче, им нечего, вроде, бояться…
сегодня мне холодно, и город вывесил серый флаг непонимания
завесил проемы окон бетонными занавесками
«она медленно шла по чужому городу, осознавая как никогда остро
степень своего одиночества»
не знающим легче…им нечего, вроде, бояться…
***А лето все пишет и пишет крошащимся мелом...
…а лето все пишет и пишет крошащимся мелом,
И спрятаны буквы кириллицы в мятый подстрочник
Помешанных дней, где рассветы болезненно белы,
А сотни дрожащих секунд – это только прелюдия ночи…
Чужих голосов интонации слышатся долго,
Под вечер закат оседает на горлышке тонком кувшина,
Где сложены небо, и ветер, и первые звезды,
И можно руками потрогать прозрачную глину.
Уйдя далеко-далеко, ненадолго забывшись,
Наивно поверить, что спрятаться – легче простого,
Что где-то в морщинках истрепанной временем крыши
Должна оставаться хоть пара осколочков солнца…
…а лето с упорством отличницы пишет крошащимся мелом
Не видно ни слова на рисовой плотной бумаге
И щурятся сумерки – вдруг это только пробелы
Под взмахами длинных, картинно очерченных пальцев?
***Белый аист
Белый аист из теплых восточных провинций
пролетает над стертою картою мира…
Белый аист, застенчивый добрый провидец,
в своем долгом полете от хрупкого было
до широких равнин непременного будет
круг очертит, изысканным росчерком крыльев
на небесном холсте мою нежность рисуя –
по свинцовости туч легкий блик…Тихо стынет
раскаленное летнее солнце в ладонях,
становясь просто сном, что случайно приснился…
…Унося за собой отрешенные ночи,
белый аист из теплых восточных провинций
растворяется в воздухе утра…но крыльев
невесомый наряд остается на память
нам с тобою, и тихое слово «любимый» -
ключ в дверях навсегда возвращенного рая…
***Генри и Джун
1.
- Вас подвезти, …….?
тонкое лезвие оставляет болезненный след на коже –
бледно-розовый, в тон наползающему закату.
Процесс превращения в женщину наконец-то случается,
и, в который раз – неудачно.
Я все еще помню прикосновенье ее браслета.
блестящий металл смотрится безупречно,
и улыбка, отраженная в его зеркале,
рассыпается на тысячи составляющих:
жестов, взглядов, звуков.
Собери их по крупицам, раствори в пыли старой чернильницы…
пишущая машинка стрекочет, собирая все мысли
в одной вертикальной морщинке на переносице.
Мона!
Хочется тысячи раз прокричать твое имя,
прежде чем улечься спать на грязную …
а разве бывают чистые… мостовые?
Хотя, помнишь, тогда, в Париже –
море белого вина и устрицы,
дремлющие на огромном блюде со льдом?
и эти смешные америкашки справа от меня
никак не могли разобраться с заказом…
мостовая, та самая, что рядом с Нотр Дам,
где мы выкладывали перед прохожими опрокинутую шляпу…
вот она была чистой,
не оставляя даже легкого налета пыли
на моих ладонях….
Все это ничего не стоящие фрагменты, …или?
просто дом наш вдруг начал пахнуть домом,
и это так непривычно
А я, представляешь, никак не могу найти сквозняк –
каждое утро открываю все окна настежь,
но его там нет.
Когда она целовала меня… легкие мурашки по коже,
не более…
Обреченное чувство стыдливости давно ушло,
как сегодняшние сквозняки,
и только сигаретный дым –
тонкой, очень тонкой струйкой
наполняет помещение,
закрывает собой соседние дома,
они наполняются этими колечками дыма, и рвутся на части,
напоминая серые листы бумаги,
разобранные на кирпичики цитат
а мы по-прежнему сидим в самом центре балконных перил,
удерживая друг друга
перед той самой, последней секундой.
- Вас подвезти, ……?
нет.
скорее всего – нет.
и, кажется, у меня было совсем другое имя…
2.
И снова «глубокий красный» -
спрятанный в рисунке причудливых линий
поднимается к самой поверхности…
хлопни в ладоши – а вдруг исчезнет?
Боишься?
Биение драйва под кожей
напоминает нитевидный пульс,
и музыка приобретает способность захлестывать.
Все, как обычно.
Ты сегодня пьяна –
одним прикосновением солнца
к распластанной льдинке-медузе…
изучаешь на кусочке стекла
каждую клеточку своего тела
под утренним микроскопом,
удивляясь – да неужели
все оказалось настолько просто?
Ворох бумаг на столе,
заполненных неровным почерком –
сиюминутная блажь испорченного подростка.
Мы пьем кофе…
Или: Так мы пьем кофе?
Телефонный звонок мечется
между черной пластмассовой трубкой
и захлестывающей пространство музыкой.
Все, как обычно.
3.
Отражения произнесенных слов
ложатся, одно за другим, в неровности фраз,
придуманных и записанных
почти перед самым рассветом…
Портрет на уснувшей стене –
безусловно, это Она,
тот же обиженный контур губ,
не позволяющий усомниться
в правильности случайного выбора.
«Я люблю…» - и каждая буква
становится важнее с каждым прошедшим часом
«Я теряю…» - подхватываю падающие отражения,
чтобы успеть заполнить неровности,
а за выбеленным стеклом
уже появляются первые болезненные тени…
Девочка с потерянным именем
смотрит презрительно с высоты своей стены
на меня, на восходящее солнце,
и контур ее губ приобретает очертания тихой улыбки.
Жизнь медленно течет сквозь нас,
ненадолго забыв
о своем разрушительном действии…
***Одно и то же повторенье цифр
Не сон, не вздох, не тихий всплеск времен…
На подоконнике мотивом безыскусным
одна и та же музыка весь вечер.
Ты шепотом мне объясняешь - «дождь…,
всего лишь дождь весенний, так зачем бояться?»
Закуриваешь…
В запахе ментола
мне слышится упрямая походка
всего того, что может быть, когда-то
случится с нами.
Прислонившись к краю
окна каемки (готика и ретушь),
пытаюсь объяснить тебе, и проще
все это сделать, преломляя жесты –
но разум нем, и только не сегодня
получится игра в порядок слов,
что расстаются с кончиками пальцев
так неохотно.
Вновь страна глухих
распахивает старенькие двери…
Теряясь в запахе моих духов, ментола
и влажных улиц, щурится луна –
за блеском глаз не виден свет фонарный.
А может быть, она мне только снится,
и откровений ложь становится туманом,
что потерялся в промежутках между
Тобой и Мной.
Реальность, уходя,
целует в лоб, и фантиком бумажным
скользнут сухие губы.
До рассвета
недолго ждать.
Разорванной завесой
весенних сумерек качается тепло,
над эстакадой тротуаров зыбких.
В который раз протягиваю руку –
ты шепотом мне объясняешь - «дождь…,
всего лишь дождь весенний, так зачем бояться?»
И пальцев кончики, молчание храня,
легко скользнут по теплой мягкой ткани
знакомого пальто.
В кармане – вечность,
уснувшая билетиком трамвайном –
одно и то же повторенье цифр,
одно и то же место назначенья…
***ФИЛИППУ
…Тает белый снег.
Белый снег…
Ветер покачал колыбель.
Новый зажигается век –
на золе от прежних потерь.
Тайна самой первой весны
станет достоянием дня.
Разбивая хрупкие сны,
разве мир способен понять
вырванные с корнем цветы? –
Острый лед – все та же вода…
Повторять побуквенно – ТЫ,
рядом оставлять навсегда,
веря в тишину за окном,
в лица неопознанных звезд,
и прохладу утренних снов,
что с собою ветер принес…
…Вечностью во мне…
Белый снег
скатится тропинками крыш,
продолжая к небу свой бег…
Что же ТЫ так долго молчишь?
***
Сердце-
Биение.
Жизнь или только миг?
Тонкие строки застывших на вдохе веток
под парусами летящей вперед зимы,
под водопадом слепящих потоков снега...
Воздух, готовый разбиться у входа в день -
бликов игра на сетчатке слепого камня ...
К сказкам разгадку несет на спине олень,
добрый посланец замерзших чужих Лапландий.
Сердце-
Биение.
Дай мне послушать стук,
если за пыльною шторой остался голос;
Платье бумаги превращено в золу
меркнущим светом ночных незнакомых окон.
Теплой снежинкой лети на мою ладонь,
солнечный луч, убегая с пустой картины...
...Добрый олень, над сверкающей пустотой,
новой разгаданной сказки запишет имя.
***
Свет разбивается, с-нежно срываясь вниз,
до глубины асфальта, и новый вечер
вновь репетирует мимику сотен лиц,
холодом тишины укрывая плечи
праздно снующим гулякам…
… Слова декабря
безмолвие небесной первопричины
скоро нарушат.
Я ощущаю тебя
каждой молекулой своей бестелесной глины –
биение пульса пересечет ладонь
наискосок, срезая линию жизни;
и глупый амур, вместе с последней стрелой
брошен у входа,
никак не решаясь выйти…
Мягко проникнув, чувствую тонкую ткань
теплых грядущих ночей,
осязаю сильней, чем прежде,
твой запах, и, еще не умея ласкать,
отвечаю на ласку…
…Свет разбивается, с-нежно
падая вниз,
долгих фонарных столбов
отмеряя невыросшую возможность –
коснуться небес.
И рождение первых слов
тем болезненней, чем дольше и осторожней.
***
Зимний плащ ожидания
всегда ослепительно-белый...
Пересчитываю месяцы,
для которых не существует
ни времени, ни поездов.
Чуть заметна тень бабочки
на высокой, неровной стене –
диалоги сухой пыльцы
с наскальным рисунком
дорог, уходящих в небо.
Мы с тобой постигаем друг друга,
играя кожаным переплетом
книги вчерашних дней –
так будет проще коснуться земли
первым весенним утром...
***
Вновь спазмы предчувствий неловко щекочут гортань
(тропинка, петляя, приблизит к заветному югу)
Осталось недолго -
на кончиках пальцев считать
мотки каруселевой пряжи, что нитью по кругу
неровно обводят.
Дыши, отрываясь от сна,
впадая в реальность скрипичным разорванным всхлипом
бесцветных осадков;
А где-то маячит весна,
и яркая зелень травы поднимается лихо,
на цыпочках - к первому солнцу,
почувствовав верх
бездумного счастья рождения маленькой жизни...
...И гладкие капли почти непохожи на снег;
а первое солнце все ярче, и громче, и ближе.
***
Пересчитай слова – запас их пуст,
давно исчерпан взглядом ожиданья.
допит до степени сверкающего дна.
Тюльпан-кораблик огибает куст
ночной сирени, постигая дали
направленного в ночь веретена.
Поверь в дожди за складками стекла…
Где нет морщин – там зелени отрада.
И хлопают в ладони двери сада,
а жизнь часов песочных истекла.
Глаза в глаза – что может быть сильней,
чем первое знакомство узнаванья?
Слов пустоту не заменить словами
календарем использованных дней.
На сброшенном плаще остался след –
всего в одной, такой короткой строчке,
забыть успевшей острую иглу…
И воздух пробужденья бел и слеп.
…Дождинка непроставленною точкой
стекает по измятому стеклу.
***twelve
Двенадцать капель. Преддверье ливней.
Двенадцать строчек в тесьме рассказа -
попытка вспомнить и не увидеть,
и не поверить в чужие фразы.
Двенадцать вспышек. Итоги солнца.
И утро белым раскрасит стены.
И день ракушкой в себе сомкнется,
забыв о взглядах придворной тени.
Двенадцать трещин в скале исканий.
Огрехи кожи на монументах.
Как, выбирая на сэйлах ткани,
нельзя прельститься измятой лентой,
так тянут руки в пучину дружбы,
взамен ломая древки от стягов...
На ксилофоне, давно не нужном,
согбенном ношей забот и тягот,
играет время на темы фарса...
Двенадцать разниц, от раза к разу -
лишь составные к смешенью фарша;
а так хотелось немного джаза...
Весенний ливень роняет капли
под всплески радуг на створках окон;
И заблестит виноград в бокале,
и чьи-то крылья раскроют кокон.
...Двенадцать жизней в одной секунде.
Под скрип пера часовых историй
вновь прячет праздник останки будней,
и каждый день как свободный столик
в кафе под кем-то открытым небом,
где первый взгляд - возвращенья дольше...
И оживет не единым хлебом
дыханье света в прозрачной толще.
***Так долог дождь
Так долог дождь…
И мелодичный звук
болтающих между собою капель
немую тишину прервет некстати…
И листья виноградные, вздохнув,
уже готовы рифмовать любовь
с прохладой жадного полу-прикосновенья
воды небесной…
Медленные тени
скользят над свежевымытой рекой.
Так долог дождь…
И сутолока дня,
принЕсенная в дом случайным гостем,
становится застольем,
или просто
желанием хоть что-то поменять –
в порядке слов, наряде и свечах
(их огонек спит в отсыревших спичках)
И ближе к полночи немного непривычно
еще кого-то в комнате встречать…
Так долог дождь…
Знакомый и ничей,
рассеянно стучит о подоконник.
И капли с равнодушным всплеском тонут
в зеркальном отражении ночей…
***Неизбавленьем
Неизбавленьем от вязкого, долгого сна,
непродолженьем тупой изнурительной боли,
вновь застывают молитвы чужие в глазах
у Богородицы на чудотворной иконе.
Белая птица взлетает и падает ввысь,
Черная птица забыла о завтрашнем небе.
Пыль на дороге собрали чужие кресты -
часть экспонатов открытой на ключ галереи...
Проще забыть - рассыпается память как прах -
Ноша раскаянья выстроит новые храмы.
Белая птица неистово бьется в силках,
черная птица уснула на сломанном камне.
Связанной нитью не страшно порезать ладонь,
чтобы вернуться из плена стальных подземелий
...шепот молитвы невидимой стынет слезой
на чудотворной иконе заброшенной церкви...
***Все, что было
...все, что было, наверное, было счастьем
все, что будет, наверное, будет завтра.
Муть осенних туманов спешит прощаться,
уводя караваны дождей на запад;
А по светло-синей полоске неба
из другого дня пролетают птицы.
И уже никогда не вернется нежность
опадающих под ноги тихих листьв...
***Отпуская птиц
Чем заполнять мне пустошь темноты,
когда глаза к ней до утра привыкли?...
Колдуньи разукрасят царство выпье
хрустальными деревьями,
и ты,
шагая босиком, зачем-то рад
почувствовать - до слез - причину боли
Но отчего же вновь под сердцем колет
холодный край разбитого стекла?
Забудь причины, отпуская птиц -
им стало тесно в комнатном уюте,
и окольцован мир сиюминутный,
чтоб не разбиться при полете вниз.
Захлопнув двери, можно не дышать.
Остывший чай глотком ночного неба,
с лимонным месяцем -
все для тебя.
А мне бы
суметь забыть, чтоб не суметь понять...
***Все холодней
Отлюбившая осень становится все холодней -
ей теперь ни к чему признаваться в смятении чувств.
Желтый парус, истерзанный ветром, остался на дне
уходящего в ночь корабля...
"Позови, я вернусь" -
шепчут падшие листья деревьям, и нет больше сил
приближаться по кругу к пространству стеклянных дождей
Безысходная мера - последним подарком просить
чужеземного счастья -
у канувших в ночь кораблей...
***Поблекшие наряды хризантем
Поблекшие наряды хризантем
еще живут на неприметных стеблях...
Цветастым всплеском истины осенней
синичий крик сопровождает день
до первой подворотни.
Темнота
невыпитым бордо окрасит губы.
Метла пинает искренне и грубо
опавшие сюжеты. Просто так.
И невесомо оседает пыль,
наброском долгожданного покоя;
Зажженные невидимой рукою,
в преддверьи холодов, горят костры.
***
Оживают цветы и деревья
на прозрачной холстине окна.
В том, что где-то теряется время,
только времени, в общем, вина...
Свежевыпавший снег на рассвете
прикрывает осенний мирок;
И случайность намеренной встречи,
у которой свой возраст и срок
(долгожданный момент узнаванья -
еле слышимый тихий мотив) -
хрупкий лед под чужими ногами,
что, сломавшись, спешит отпустить
по холодной, бездомной аллее.
...Опускается медленно вниз,
оживляя цветы и деревья,
первый снег - заоконный каприз.
***
Осень стала почти прошедшим,
безымянным, смешным явленьем –
ведь в развенчанных красках шлейфа
все заметней морщинки тлена…
Листопадов, дождей и радуг
приворотное зелье стынет;
а душа почему-то рада
обжигающе-яркой сини –
там, скользя по паркету неба
реки вспять повернут на север…
Засыпает под первым снегом
неуплывшее по теченью.
***
Эмаль февральская еще
верна рисунку птичьих стай,
но дням почти закончен счет...
"Остановись, не исчезай" -
произносимо чаще вслух.
Жаль, спутал заклинанья бес.
И времени все тише стук
под серым куполом небес.
***Я люблю тебя ждать
Я люблю тебя ждать... Да простят мне мое постоянство
Звук чужих голосов и тепло незнакомое рук,
Чей-то взгляд, разрезающий мякоть пространства,
Обозначив одну половинку – твою и мою...
Бесконечность дождя... хмурых капель печальные звуки
Размывают узоры, сплетая в тугую канву
Ожидание встреч, предыдущей и новой разлуки
Зачеркнув промежуток – бессмысленный сон наяву...
Я не верю в дожди... Я не верю в чужие приметы,
В кем-то грубо навязанный четкий и стройный сюжет
Отношений... Я жду... Я рисую портрет твой
Тонкой кисточкой взгляда на мокром холодном окне...
***Растворяется лето
I
Растворяется лето,
Исчезает в осеннем тумане;
Оставляет на память
Колючие струйки дождя.
Поцелуй обещая,
За собой позовет и обманет
Реверансом прощальным
Вплетаясь в узор сентября.
Поцелуй обещая,
За собой позовет и обманет
Реверансом прощальным
Вплетаясь в узор сентября.
II
Едва слышные звуки
Ног босых по сырому асфальту;
Побрякушек–сережек
Такой робкий и трепетный звон.
До свидания, лето
Обязательно встретимся в мае
А пока - исчезаешь
В обнимку с кленовым листом…
До свидания, лето
Обязательно встретимся в мае
А пока - исчезаешь
В обнимку с кленовым листом…
III
Наших рук очертанья -
Предрассветные, легкие тени.
Шорох ситцевых юбок,
Силуэт, устремившийся вдаль…
Ну зачем так печально
Смотришь ты на закрытые двери
«До свидания» лучше
и надежнее слова «Прощай»
ну зачем так печально
смотришь ты на закрытые двери?
«До свидания» лучше
и надежнее слова «Прощай»…
***У одиночества - запах хорошего кофе
У одиночества - запах хорошего кофе,
Тонкий и чувственный, правда, чуть горьковатый вначале
Первого снега. Потертого старого кофра,
Полного мятых десяток, и музыки, вечно печальной
Легкого Мальборо. Дров, догоревших в камине
Скрюченных, пыльных, не ставших гербарием, листьев
Ночи. Вокзала. Состава, бредущего мимо,
В мир, признающий, как правило, четные числа...
***Эльзе
- А интересно, у этой статуэтки есть имя? Смотри, она как живая...
- Хрен его знает. Слушай, ты сегодня коньяк будешь пить или нет?!
- Может быть, Эльза... Почему бы ей не быть Эльзой?
- За эти бабки она может быть хоть Венерой Милосской. Смотри, не урони. Дай-ка я лимончик порежу...
... В пересечении миров
в пересечении веков
в тысячелетий стыке
В паденьях в пропасти из снов
Но белоснежной чайкой вновь
Взмывая с криком
Душа впред стремилась, ввысь
Но мир кричал ей – обернись!
И вновь паденье...
Щемящий танец под дождем
Сойти с ума. Забыть про все.
Уйти в забвенье...
Вернуться сотни лет спустя
В бисквитном фарфоре, шутя
Запрятав душу
Чужих прикосновенья рук -
Не ощутить им сердца стук
Кому он нужен...
Прозрачный дым окутал шлейф
В последний раз взлететь наверх
Как страшно падать!
Пожертвовать сейчас, всерьез
И променять букеты роз
На горечь ада!
- Идиот! Сказал же тебе, не урони!!!
...Прозрачный дым окутал шлейф
В последний раз взлететь наверх
Не страшно падать...
***Ты помнишь...?
Ты помнишь, как мы ждали тишину,
Ее шаги, ее чуть слышный шепот…
И, находясь у времени в плену,
Когда за окнами всегда метель, а грохот
Бегущей улицы – рычит, кусает, ест,
Наш конвоир писал неутомимо,
И пальцы холодил бумажный треск
Расписок долговых.…Мне в эту зиму
Немного странным представлялся рай –
Таким доступным, простеньким и вечным…
А кто-то сверху наперед все знал,
Набрасывая бережно на плечи
Нам мягкий плед блаженной тишины
И зверь, насытившись, лежал и сладко чмокал,
Водя по темным коридорам сны...
Растрепанная ночь вползала в окна,
Неся с собой замерзших фонарей
Колеблющийся, словно пламя свечки,
Изнеможденный бледно-желтый свет…
С тех пор пустая фраза «время лечит»
звучит, как обличение во лжи
ушедших лет, с горчинкой укоризны…
…Ты помнишь, как хотели тишины?
Как будто и не в этой…в прошлой жизни…
***Коротких дней разорвано сукно...
Коротких дней разорвано сукно,
Пришпилен вздох зимы - на черном фоне
Бездушного стекла... "Закрой окно!" -
И падает мечта на подоконник.
Разби...
...но нет - под желтым лепестком
Ворчливой неприкаянной герани
Надежно спрятана, и вот уже тайком
Мы с ней на пару жадно курим в ванной
А вытяжка, сжирая душный дым,
Своим решетчатым, покрытым пылью телом,
Смеется глухо...
...Город стал чужим,
Все как-то слишком... Не найти пробелов
В сплошном, исписанном, издерганном листке,
Что вечно дремлет в глубине карманной,
Небрежно скомкан. Но пора успеть
Еще вот здесь, еще чуть-чуть исправив,
Сложить почтовым голубем, вопя -
Смотри - я есть! И размахнувшись в небо,
Отправить наобум...
И долго спать.
...А за окном зима вздыхает снегом...
***Мне вновь...
Мне вновь от весенних щедрот остается на память
расчерченный звездами плащ – фотография неба.
Чужие улыбки, наброски с плохими стихами,
которые править бессмысленно… вновь, надоедлив,
бессонницы долгий зевок, обращенный к началу
вхождения в город, и знамя, как символ триумфа,
в руках у распутного ветра стыдливо дрожало
когда-то… а нынче – всего лишь бросаю минуты
под старый алтарь, и в рассвете уже ожиданье
мерещится… город сердит и задумчив,
ему наплевать, если в сущности… (вот наказанье -
сшивать из обрезков материи мятые тучи).
Весь день по ножу строго вниз сотворенье заката,
но я не люблю блади мэри и четкие формы,
малыш-поваренок уносит домой сок томатный,
чтоб вдоволь напиться, уснуть, и ни разу не вспомнить…
В глазах электрической лампы теряются истин
осколочки – лед растечется по венам стакана.
Придется, скривившись, глотать неразбавленным виски,
отмерив три пальца весны на шкале расстояний…
***О тюльпанах
Не мной написанной картины
(всего лишь глянец «десять на пятнадцать»)
За остановкой – дверь в Париж,
в кафе, где стулья-тамбурины,
Где можно просто кофе пить, и – не расстаться…
В мечтах до неба и назад,
Вернуться на плацдарм асфальтный
Тюльпаны приоткроют ртов кровавый морок
«Ты слышишь?! - громко прокричать, -
Ответь, мне это очень важно!»
Железом загремит трамвай… не слышен голос…
Сто тридцать связанных надежд
Из нити ожиданья – в Лету
Но кто посмеет упрекнуть за безрассудство?
Лишь белой гальки мелкий снег
Наивно бережет секреты,
Забытые на окружной московской клумбы
......................................
Сквозняк срывает дверь с петель,
В Париже дождь рисует утро,
И Агостина сетует – Лотрек опять набрался…
В руке последней из потерь
Сверкает красным перламутром
Тюльпанов глянец «десять на пятнадцать»…
***Спагетти
Дождь мне сегодня напомнил спагетти –
Тонкие нити в бездонной кастрюле…
В воздухе плавал ликер амаретто,
Хлопали листья в ладоши, ликуя
Искрами в стороны – бойкие брызги,
Кружево юбок воздушных поправив,
Ветка сирени, слегка укоризненно
Хмурила брови, не одобряя
Столь расточительно вылитый запах
(горький миндаль и лимонная цедра),
И уходили все дальше, на запад,
в серые сумерки теплого лета
Нити-дождинки…Чеканными лужами
В поисках райских ворот семицветных
Станут они совсем скоро...
...На ужин
Хочешь бутылочку Кьянти к спагетти?
***Обмани меня, старая нищенка...
Обмани меня, старая нищенка, вот медяки…
Я за порцию лжи все отдам из дырявых карманов
Ты в шершавой ладони смешаешь немного тоски
И отправишь на небо – холодным бесплотным туманом
Я с надеждой отдамся струящимся шелком ветрам
И на пленке однажды придуманных сказочных истин
Отрезаю ненужные кадры забытых «вчера»,
Ретушируя «завтра» давно отработанной кистью.
...Обмани меня, старая нищенка, что же ты ждешь,
Или глупый шутник в зеркалах поменял отраженье?
Просто серый туман превратился в задумчивый дождь
И струящийся шелк опустился на грязную землю…
***Февральских холодов браслет
Февральских холодов браслет
Угрюмый ювелир оденет
Мне на руку - и толщи лет,
Сомкнувшись, остановят время
Раскрытый веер тишины
Опустится на старый город…
Лишь обнаженный диск луны
Мелькает в сердцевинах окон
Еще один вчерашний день
Оставит на прощанье росчерк,
И зябко кутается лень
В платок из покрывала ночи
Смакуем вязкий зимний сон
В уютном гроте одеяла,
Где швы истертых лоскутков
Еще хранят тепло начала…
Будильника цикадный треск –
Хрустальный перешеек в утро
…И толще лет наперерез
Потянутся друг к другу губы…
***В эпизодах зимы
В эпизодах зимы лишний день оставаться нелепо
Износился давно реквизит, и устал режиссер.
От когда-то роскошных сугробов останется пепел,
Оторочив причудливым кружевом поймы ручьев.
По полотнищу неба потянутся титрами ленты,
Искажая рисунок направленных вдаль кораблей.
И кричит воронье, имитируя аплодисменты,
Только нет ни актеров, ни сыгранных ими ролей.
Пьяный вечер раскроется зонтиком, на перекрестке
Добродушно встречая сверкающий каплями дождь.
И стыдливо чернеют растаявших улиц бороздки,
Отдаваясь во власть незнакомых спешащих подошв…
***Сгорают дни
Сгорают дни в кострах удач и горя,
на полосы судьбы роняя пепел;
И серый дым подобен разговору,
что оборвался, тих и незаметен,
забрав с собою следом горький выдох –
воспоминаний чувственную ношу…
И нет нужды ни в ярлыках, ни в бирках,
ни в перемене веры на ничтожность
безверия… Тела зеленых флагов
до осени надежно скроют ветви;
а мы с тобой по-прежнему бродяги –
крепкИ рукопожатия рассветов
сквозь окна поездов…
…забудь о грусти,
из-за меня на медь сменивший стразы,
единственный, и самый лучший с-путник –
мой верный друг, не предавший ни разу…
Ее черед придет немного позже,
когда падут уставшие знамена,
когда спешащий по делам прохожий
ногой наступит на еще зеленый,
с каемкой тонкой, лист… Но день замедлит
на краткий миг свое существованье,
чтоб жар костров, [еще] недогоревших,
на краткий миг продлился вместе с нами…
***Равенства знак
Тихая музыка – всплеском плывущего вечера,
в ритме дыхания ветра колышется форточка…
Прикосновения прошлого, ставшие вдруг безупречными
напоминают о том, что мы снова любовники…
В платье из черного шелка, расшитого звездами
ночь мне впервые покажется робкой невестою
Стоит ли верить словам откровений воссозданных? –
пригоршни пепла готовы к зачатию Феникса…
Времени подиум. Бледность безликой натурщицы
(в лунном свечении лучше видна недосказанность)
Равенства знак повторяет соседние улицы –
вечных прямых параллель между нашими фразами…
***ЧерТа
Бог сумерек, не разрушай свой плен
…всего отчетливей осознавать ступеней
холодную поверхность (тишине
даря гранит и мрамор вечных лестниц) –
наощупь…
Сероглазых улиц дни
не сочтены никем – и мир чердачный
в ладонях перевернутых хранит
слепую пустоту.
Меж настоящим
и прошлым – гулкий перестук шагов –
вверх или вниз…
…рисует тротуары,
упав с небес, колючий звездный дождь,
и в лужах отражается кифары
надменных звуков золотистый блеск,
заката болью прикасаясь к коже…
Разбросанная перемена мест,
укоренясь привычкою, тревожит,
каллиграфично проходя – из года в год –
сплошной ЧерТой,
где ненависть с любовью
давно едины…
Сумеречный бог
застыл в холодных лестниц изголовье,
не разрушая плен.
Заполнит кубки мгла –
пространство, превращенное во время…
…и падает дождинка, как игла,
на тротуара твердые колени.
***Привкус ветра
Закроем дверь на тысячи причин,
на тысячи бесполых междометий
Устав от измеренья величин,
я сквозняками называю ветер
Пускай обманет ранняя весна,
вздох улицы, изгибы перекрестков
Сожми ладонь до боли, дотемна,
до яркого желанья видеть звезды,
до бесконечности... Короткая строка
стихов моих не принесет ответы
Растает поцелуем на губах
соленый привкус северного ветра
***Я прячу...
Я прячу в сон остатки вечеров,
оберегая их от стрел рассвета…
Воспоминанья, канувшие в Лету,
не требуют внимания и слов.
Я прячу в сон ненужную слезу,
рожденную дурманом пьяной вишни –
улыбок скобки и прочней, и ближе
способностью хранить вкус теплых губ
Я прячу в сон прозрачный звук дождя…
Мой музыкант, эстетствующий странник
в чужом плаще – не повторит признаний,
и не подаст с соседней крыши знак.
Я прячу в сон смех, сладостный, как боль
перед последним всхлипом растворенья;
слова молитвы, и печаль сомнений,
и то, что мир зовет – игрой в любовь…
***Ты скоро вернешься
Ты скоро вернешься, я знаю… В придуманных странах
так просто и скучно – не видеть знакомых созвездий
на бархатном дне бесконечно большого экрана,
шепча как молитву слова ненаписанных песен,
в капканах весны оставляя и веру и счастье,
ведь вышивка ночи пуста, оттого ненадежна
Но плен одиночества сладок, и просит остаться,
вплетая алмазы в тесьму магистралей дорожных…
Гармония серого – пыль на карнизах и стеклах,
от ветра колышутся шторы в знакомой мансарде…
Бездонный карман отдает нам потерянный компас –
теперь возвращение легче списать на случайность.
***Vision
Утро бессонницы.
Сизая дымка асфальта.
Взгляды привычно стремятся в заброшенный угол,
из геометрии линий состряпав несложное сальто;
Брошенный веер безветрия жадного юга –
только игрушка.
В песочницах новые дети
пересчитают количество сломанных зАмков
от беспричинности слез до начала взросленья
(…сны путешествуют чаще под сводами арок,
нежели новый маршрут примеряют на крылья…)
В разноголосице уличной тонут клаксоны;
Город, заполнив морщины рассыпчатой пылью,
не понимает значенья упавшего солнца
бликом на купол.
Медлительный звон колокольный
чьи-то грехи полирует до яркого блеска.
…Сорванный с неба, колышется смех незнакомый
огненным шариком,
где-то у самого сердца.
***На окраине города
На окраине города все перепутал туман,
бесконечная свалка похожа немного на сюр
Если есть вдохновение - что ж ты, художник? - рисуй
параллельные линии ржавых измученных шпал...
Сероватые тени тоски под глазницами снов
не исправит любой, даже самый продуманный грим
И чужим голосам легче крикнуть "Давай помолчим!",
вжившись в роли статистов на редкость немого кино.
Здесь не ты, и не я - правит бал повседневная ложь,
чье предплечье и грудь увенчали собою кресты
Здесь разорванной в клочья бумаге подарят мечты
страх горящего пламени и ритуальную дрожь.
Белокож и смешон, отступая пошагово в смерть,
виртуальный шаман, отхлебнувший из кубка тоски...
Не найти ни конца, ни начала у вечной реки -
только звон колокольчиков в кем-то закрытую дверь
слишком громок, с безудержной силой врываясь вовнутрь,
и окраина города рвется по тоненьким швам,
не умея вместить ни желания, и ни слова -
растворившись в тумане отсчитанных долгих минут...
***Сказочное
Все еще не зима - только старая слива в цвету…
Снегопад лепестков, согревающий тонкие ветки
скоро кончится… Что же ты плачешь, принцесса
из придуманной сказки, которую детям прочтут
в промежутках меж снами? Такая забавная участь –
навсегда оставаться влюбленной, прекрасной и юной,
незаметно пройдя через воду и медные трубы,
оставляя огонь как игрушку для сердца. Так лучше,
чем спасаться от холода в каменных склепах парадных,
если кто-то чужой слишком быстро листает страницы
напечатанной жизни..
Принцесса, ты будешь мне сниться
только прежней, смеющейся, с парусом белого банта
в море темных волос. Лепестки опадают на землю
как минуты, которые больше не спрятать в ладонях…
Остается поставить (всего лишь) последнюю точку
в недописанной сказке -
о ней ли ты плачешь, принцесса?
***А. Ахматовой. Полуспадает шаль...
Полуспадает шаль, скрывая холодность
чеканных линий плеч в огранке траурной…
Бессонница заполонила комнаты
задумчивой, пронзительно-ахматовской,
печальной тишиной… Над домом властвуют
все те же тени из столетья прошлого,
и ласка букв рассыпавшихся «Аннушка…»
напоминает мелкие горошины
на каменном полу – прикосновения
не рук, не губ – какой-то острой жалости
к той, что спустилась по ступенькам времени,
отбросив жестом, истинно русалочьим,
короткой челки всплеск. Перчаткой смятою
махнуть, позвать… кого? – смертельны сумерки;
Квадрат портрета, пылью опечатанный,
прикованный к стене, молчит о будущем…
Полуспадает шаль, скрывая холодность
чеканных линий плеч, и рама ветхая
сама собой померкнет позолотою –
предсказанной – из прошлого столетия…
***Веришь ли?
Ткань южной ночи тоньше иных шелков…
Веришь ли, милый, от холодов февральских
память теперь ускользает гораздо чаще,
царству теней доверяя ненужность слов –
пусть караваны их тонут в пустыне лет
(горстью песка не измерить часов стеклянных)
…ведь, когда в тысячный раз сам собой обманут,
в тысячный раз понимаешь, что правды нет;
А догоревший закат – это только блик,
лунной дорожкой украсивший дно каноэ…
Плыть без весла неудобно, но все равно, лишь
бы суметь повторить кривизну реки;
И, к географии жизни добавив зыбкость,
перенести все обиды за контур карты…
….ткань южной ночи скользит, не желая падать
с темного неба, что прячет мою улыбку.
***Целовать тебя
Целовать тебя –
до каждой короткой строчки
грустных морщинок, рожденных долгой дорогой;
отрицая неумение одиночеств
сталкиваться у высоты порога,
рядом с которым ясно – ошибки стареют раньше
привычных делений на «до» и «сколько еще осталось»…
Цифрам доверив роскошь бумажной фальши,
календарь, собиравший прежде аншлаги в залах,
становится тоньше, глупей.
Август – хуже, чем осень…
И солнечный круг, застывая в небесных пяльцах
оранжевой тканью, уже почти не приносит
обещанного тепла из-закулисья рая.
Целовать тебя –
а что мне еще осталось
в этом каменном городе, подобном гигантской чаше…
…перегоняя рассвет в желании просыпаться,
вечера, оступившись, падают в ночь все чаще.
______________________________________________________
ЧЕРДАКИ ТРОТУАРОВ
напрасно мы возвращаемся в места,
которые любили;
мы никогда их больше не увидим,
потому что расположены они были
не в пространстве, а во времени...
А. Моруа "В поисках Марселя Пруста"
Чердаки тротуаров... Там тихо стареет время,
Там уснул в паутине дней утомленный ветер,
И асфальты крыш несут беззаботно бремя,
Из богатства чужих потерь - светлячков-монеток.
По ночам прошлогодний дождь созерцает в небе
Яркий бисер звезд в тишине колыханья света,
Отражаясь в лужах, сверкает луна-камея,
Чердаки тротуаров рисуя зеленым цветом.
И на стук, на мою мольбу возвращенья в давность -
В "безнадежно промозглый вечер", ворча сердито
Чердаки тротуаров тихонько откроют ставни:
Заблудились, мисс! Мы вообще-то всегда закрыты.
Разорвав паутину дней, сумасбродный ветер
Унесется в даль, лабиринтами старых улиц...
Чердаки тротуаров, прощайте... я даже где-то
Благодарна вам за невозвращенья мудрость...