Не хочу знать тебя в печали. Не видеть бы эти печати на твоих губах. Не слышать, как шорохи осыпающейся скрижали нас обступили, не видеть кружащий над нами прах. Предать можно лишь огню, остальное – предательство, осанна гибнущему дну, сытое бытописательство. Мы пишем один два три, попытка номер десять – оживить девять песен внутри, но мир тесен. нам не догнать больше ни до чего, на что собственно по..бать. от чего погибать каждый день в себе, огнем расцветать – разве есть разница, откуда свет… когда его нет, когда не достать – и адовы песни греют, и ледяные гипербореи
Так хорошо я тебя знаю, в твоей печали, в недопетой песне.. в недопитой чаше святого Грааля бродит огонь небесный, и чащи шепчутся над нами, пока мы молчим и гладим волосы рая, листаем наши весны и их листва сырая, прошлогодняя. Огонь сплетает нас, сметая дрожь агоний, не говори мне что я холодная просто грей в ладонях и
Не хочу знать тебя в печали, звать тебя в радости моя единственная слабость и прости мне ее если можешь. Я хотела ходить босиком по этой земле, лететь над ее ложем, но ступала на сухие колкие ветки и красила кровью травинки, ты знаешь мою неосторожность как я знаю твои запинки и я знаю твои пинки, и горячие руки на холодных пальцах ноги. И я знаю что мы потеряны в этом непойманном времени, на прицеле момента – раненые зверьки. Найди мне цветок подорожника, бренное золотое семя, бриллиантовой зеленью тонко поставь на мне точку. Оставь на мне свое имя и я буду греться им, снежным, золотыми нитями в позвоночнике – огненный твой стержень. Делай с этим что хочешь. Не хочешь, не делай. Тебе так не пристала серьезность, милый, лишь только тисками жала в непроходимой печати силы, и вихрями окружала – и в ней застревали самолеты и падали в пропасть поезда, где-то на другой стороне мира.. ты дик в печали. Ворочаешь рифы, скалы дробишь и растворяешь, и не ври мне, что ты не знаешь
я же вода, которой не страшен расстрел
я знаю точно, что не знаю предел
звать тебя единственная слабость
не говори что ты не хотел