"чайка"
и тогда ты громко кричала.
твой крик от причала и до причала
расходился в воздухе криком чайки.
от пристани и до пристани
разносился твой крик неистовый.
и тогда, даже видавшие виды морские волки
на стоянке, у барной стойки, в толстых вязаных свитерах,
вдруг поднимали головы, кривили брови на медных лбах,
искали глазами драку, заварушку, последствия ли бурной пьянки,
или семейную драму..крутили пивные банки,
и не замечая, что кто-то кого-то калечит,
они снова головы вжимали в свои шерстяные плечи,
а в тебе в это время бился окровавленный сизый кречет,
давило на уши море, на душу - вечер.
ты просила, чтобы тебя забрали седые холодные волны,
ты им внушала
смыть себя с земли, даже не оставить труп,
чтобы ты никогда, никогда не знала, как может громко кричать душа
из-за плотно сомкнутых губ.
"горечь"
она не боится вставать в горле ребром, острым углом упираясь в гланды,
она не боится сжимать твой язык, так, чтобы ни сказать, ни проглотить,
она поселилась прочно в тебе самом, нам надо её принять как данность, нам бы
свести нашу горечь в одно, просто однажды взять и соединить.
познакомить твою и мою; твою - с оттенком бесконечных слепых поражений,
оставляющих тлеющий след на каждой твоей реснице,
мою - абсурдную, недоросшую, самую легкую из всех мишеней,
в центре которой дыра пахнет порохом и дымится.
и нет ни одного живого места.
для меня этот привкус васаби, смешанный с солью слез
стал самым знакомым, после вкуса крови из прикушенной губы.
был город - стал склеп на одну персону, стал затхлый плёс,
окраина леса, где только ржавые трухлявые дубы,
да старый пёс умирает в объятиях мха и зеленой травы.
чувствуешь, что некуда бежать - стоишь на мосту, мгла вышла из берегов,
и вот уже тебя накрывает плотной стальной волной этот стылый вечер.
вот она какая - моя горечь, принимай её всю, забирай и готовь,
вдвоём нашим горечам станет легче.
"сложный ритм"
тобою наедаются досыта, а потом бросают через левое плечо
обглоданной костью в зубы слюнявому бассету. что с тебя взять еще?
ты живешь скоромной картавой осенью, еле ворочающей слова.
осенью никогда не говорят самого главного - для этого есть весна.
а ты не любишь весну.
написать бы кому-нибудь письмо, прошение, петицию -
чтобы запретили эту жеманную весну - с её подснежниками и южными птицами.
«но у неё день рождения в апреле» - ты вспоминаешь, осекаешься - «ё-моё»
«ладно, пусть весна останется в календаре.
ради неё».
"trois raisons"
ты пылко ругаешься, в такт дождю; капли штрихуют стёкла окон по касательной.
вбираешь воздух на каждой запятой, выдыхаешь на каждом восклицательном знаке.
дергается бровь - ты прижимаешь её указательным, небо гниет - ты проклинаешь эту божью мазню; ты будто бы стоишь на краю горящего дома и ждешь спасателей,
а они не приходят - оставляют тебя одну,
в этом искусственном карательном мраке.
вот бы сейчас вывернуть сердце наизнанку, да? раскрыть все клапаны, выдернуть вены,
выбежать на улицу, обнажить лицо перед небом, голову размашисто запрокинув.
доживать секунды, чувствовать, как тлеешь, превращаешься в дождливую пену
в распластанной луже отражаешься тонким дымком, воздух предварительно окатив
литром холодной невозмутимой души,
явно растаявши и поблекнув.
у тебя больше не будет ни поводов, ни тем, ни желания давать на лапу этим карателям
с правдой наперевес, ни кричать не захочется, ни выть, ни доказывать.
добрый старец, если уже ты здесь и смотришь на неё сверху,
прикажи своим надзирателям приставлять пушки к горлу тем,
кто захочет её обидеть, объесть, или начнет навязывать
средства внезапной смерти
или просто познакомит с палачом, обманом её на плаху возведя.
"в пустом метро"
забудь теперь свои занудные рассуждения о фрустрации.
вагон метро выплюнет тебя на незнакомой станции,
и ты поймешь, что ирония применила к тебе штрафные санкции,
оставив один на один с этим мифическим пространством.
вокруг тебя одни лишь белесые пустые выблески,
слепые отблески, монотонные списки, чернеют вывески,
ах, как же это все пережить, выесть да вынести,
город-убийца предательски безлюден без неё.
а она ушла, оставив следы на свежем асфальте от белых пяток,
ты вынюхиваешь след, как ищейка, зарывшись носом в гору дамских тряпок,
не хочешь признаться, что адски устал от этих лживых нечестных пряток,
в которых нашедшего ожидает главный бесценный приз.
ты привык, что светофор тебе подмигивает неизменно красным,
давай выпьем, выкурим, чтобы все не казалось таким ужасным,
гадким, грубым, непристойным, всегда лицедейски разным,
таким, каким его когда-то придумал бог.
твои поношенные чувства рассыпались в лоскуты, ты их подбираешь,
никто тебе больше не поможет, все ушли, ты это чуешь, знаешь.
и вот здесь, в пустом метро, как в пустой палате, ты наконец-то понимаешь,
что жизнь становится смертью не без воздуха - без неё.