О вечере стихов Лимонова. Ретивое подражание оному

Дмитрий Чёрный
1.

вот парк, который почти сквер,
и скверна русская погода…
где стадион гнездился – нет
величия страны былого.

обломки статуй и пустырь,
что под застройку ждут буржуи,
вокзал Казанский, серость, сырь…
зачем я это всё малюю?

а вот зачем: я здесь стою,
со мной красавица Полина,
её тихонечко молю:
«Пойдём послушать исполина

стиха, политики, греха»…
его охранники уж рыщут:
меж лиц всех ждущих, ведь врага
они по взгляду только вычтут.

среди деревьев сторожат
десятки юных и голодных
зрачков партийцев, их девчат…
по настроению – бездомных.

отсюда митинг недалёк…
гремел над Чистыми прудами
всего назад тому часок,
и мы оттуда тоже сами,

глядим чрез рабицы сплетенье
туда, где было спорт-движенье,
в футбол играл рабочий класс,
на это смотрит «Рыбий глаз»:

трибун пугающих пустоты…
на фоне этом – ждут вождя,
как ждут жратвы после работы,
как колос в поле ждёт дождя.

2.

оранжерея «Зверев-центра»,
ты помнишь с Минлосом меня!
теперь у Минлоса семья,
а я читал рассказ зачем-то

в один здесь вечер февраля… 
таких нас много, невеликих,
послушать мэтра собралось –
и обаятельных, и диких.

босым упитанным лицом,
средь прочих царственно немолод,
глядит, хайрат, святым отцом
анархо-гламурИст Цветков-млад.

проходим в зал: привет, Аксёнов!
спасибо, брат, что не Василий,
узнал вчера, что здесь Лимонов
прочтёт стихи, вот, сообщили…

а Эд уж внутрь шагает смело:
«Привет вам всем!», и сам в Полину
свой взор вонзает столь умело,
что я ревную Веньямина

сынА, хоть сам здесь средь сынков,
что в революцию влюбились -
от государственных оков
читая Э.Л. освободились.

о, сколько душ младых Лимонов
к мятежной жизни пробудил!
то был бы прежде эскадронов
красноармейских ратный пыл,

и пыль на шлемах в складках звёздных…
но век иной и Русь другой
стоит в дурацких вновь погонах,
её смертелен стал покой.

3.

вчера стояли мы у гроба,
сегодня слушаем стихи,
прошу прощенья у Антона:
за прозу, Суриков, прости,

но этот Блоксберг ты б одобрил,
сей вольнодумцев слёт младых,
экспресс-то «Невский» снова взорван,
а то бы было больше их… 
 
здесь даже Нилин Михаил,
он сокрушается: мол, Чёрный
верлибром прежде был нам мил,
а в прозе он - как хрен толчёный…

зал заполняешь ты, Читатель!
и ты, Истории творец!
лениво-глупый обыватель –
тот предпочёл бы во дворец,

а не сюда, в оранжерею,
что флексы видела и пьянки,
ведь отмечала orange day
однажды здесь чета (непанки).

с Лимоновым – конечно фОтаться
стремится смело молодёжь,
вот интересно – им работаться
после восстанья было б тож

настолько преданно и бойко?
автограф-сессия, увы,
пока царит, не продразвёрстка,
не знает здесь никто судьбы

своей, борьбы, ересиарха…
а он уж держит микрофон,
за ним –лимонная плакатка,
и вождь весьма водушевлён. 

4.

ведь в зале все партайгеносцы,
что накопились лет за двадцать
и народили млекососов –
ему ли нынче не зазнаться?

когда, храня подростка стройность,
писатель видит возле я
не седовласую спокойность,
а как шумит младА семья!

она расселась возле стенок
и слова ждёт, стиха его,
и вновь подпольности оттенок,
и бунт, и боле ничего!

- Сегодня, в день рожденья Блока,
и в день рождения «Лимонки»,
не опасаясь снова срока,
прочту вам, братцы, эти строки, -

сказал поэт, настроив зал,
а мне шептал всё тот же Нилин:
«Какой кошмар, какой талант
на политичной чахнет ниве!»
 
Лимонов, хрипловат вокалом,
уже читал про бородатых,
про девятнадцатый их век
и всех косматых имя рек…

и видел этот же я парк
Милютинский - дворянским, прежним,
по-михалковски милым, нежным,
в котором воцарится dark:

пристроят злой, конструктивистский,
многоугольный, коммунальный
к усадьбе дом свой коммунисты
и стадион в футбол игральный…
 
5.

и именно о них Лимонов
опять в стихах вещал умело:
восставших люто миллионы
работных роботов воспел он.

среди снимающих сей вечер
приметил вдруг я Разукова,
но с рыжим появленьем некой
он перестал вдруг быть раскован.

среди младых весёлых лиц
сидели здесь и старушонки,
шестидесятых светских львиц
узнали избранные в оных:

они б могли знать не наслышкой,
какой Лимонов был любовник,
а ныне только с его книжкой
кротают дни и пьют шиповник.

но почему же «был любовник»?
он есть, стоит, читает стих
о том, сколь женский жуток нОров -
пугает сына, озорник.

и вскоре – строки про нацболов,
как про детей своих родных,
и про шампанский блеск танцполов
с вокзальным сквозняком тюрьмы,
 
и про Россию, что воспрянет
и свергнет Кремль в кромешный ад…
когда же этот день настанет?
о том стихи пока молчат.

но если партия запретна,
то даже стих способен жечь
сердца, умы столь беззаветно,
как может только наша речь.

6.

тут стало жарко, и Лимонов
снимает чёрный свой пиджак,
не обращая детских стонов
вниманья в зале звуки на.

толпится скромная галёрка,
не раздеваясь, жмутся там,
глазеют издали – неловко
прорваться им оттуда к нам.

в том вижу времени знаменье:
вот если б эти ходоки
имели большее стремленье,
то в Кремль вошли б большевики.

но есть партер – партайгеносцы,
средь них немало страстных дам,
и мам уже, и знаменосцев
да кто и я-то, братцы сам,

как не сосед в НацАссамблее,
и по стихам, и по делам?
но что она на самом деле –
то знает только лично Сам.
 
пред ним сидит партер на досках,
вдоль стенок – верные сыны,
в ком (скажут: «в этих недоносках»)
и будущее есть страны.

и стих манит, и стих стегает
хвостами рифм, как конь бойца,
к победе страстно подгоняет
и презирает суть конца.

прогресс на свете бесконечен
и революция – тот ключ,
с которым человек бы вечен
стал, но невечен был Союз

7.

под знаменем из цвета крови
тех, кто стихи вот так читал,
писал и вкалывал с любовью,
чтоб коммунизм в стране настал.   

но путь фатально тот был прерван,
и потому мы здесь сейчас –
и знаем, кем Союз был предан:
тем, кто, Лимонов, выслал вас!

тем коллективным партократом,
что ныне олигархом стал,
но вместе мы его, «домкратом»,
обрушим грузный пьедестал…

банкирской этой братье, шуткой
и вы пророчите конец,
каким же будет? лучше – жутким!
чтоб на Рублевку тот венец

иль нимб от пламени ключ «Града»,
на новорусский град спустил,
на то жалеть ни что не надо –
ни крови вражьей, ни чернил…

тут встала Стася Удальцова,
блеснув гламурным цветом куртки,
и зашагала в доски пола,
тому поэт ответил шуткой:

«Устали… Ладно, счас кончаю» -
стихам положен был конец,
но тут «На водку приглашаю!»
сказал хозяин-зверевЕц.

внесли столы с закуской-салом,
и от партийной этой доли
мы поспешили прочь из зала,
но всё ж за пуговицу пойман

(8)

был я по профсоюзной теме,
хоть сам того и не хотел, гляжу:
на пьянку лишь успел
вечноулыбчивый Емелин…

в оранжерее зрели дети
и вместе с ними прели старцы,
вот почему мне в чёрном теле
вдруг захотелось так остаться.

пока царит свободы дух
хотя б в стихах, то стоит слушать,
однако после впопыхах
не стоит водку с салом кушать.

Лимонов с салом – это пошло,
скажу, снобизма не боясь.
приезжим и партийным – можно
(а я пил красное вчерась).

так пусть же празднуют нацболы,
ведь, может, завтра им уж в бой,
не то, что нашим комсомолам,
не любим жертвовать собой…

озарены стихов парами
и заводскими прям дымами,
остались в парнике, при маме,
при папе, то есть, молодцами,

а мы ушли в осенний вечер
весенне пахнущий навстречу…
о чём нам пить? ведь Сам избрал
преемником Прилепина…

но вспомню буквой золочёной,
как прочитал сегодня мэтр,
сказал: «Меж нами был и Чёрный…»
и вдохновил мой гекзамЕтр.

28-30.11.2009