все под кров: домосед ли, путник ли, –
поспешают по следу полоза.
нынче рано взрослеют сутемки,
обрастают суровым волосом,
на распутьях костры что золото –
расступается ожеледица.
голубые прожилки холода
над болотом заснувшим светятся.
день минувший почил на звоннице,
веселится внизу гуляние,
лишь белянка одна сторонится
и глядит сквозь огонь в молчании.
у неё на груди нарядное
ожерелье в двенадцать катышков:
видом вишенки из алатыря,
да внутри ледяные ядрышки.
дремлют кольца на тонких пальчиках:
серебро обнимает лапками
адулар да орех опаловый
и к себе прижимает накрепко,
но на правой руке красавицы,
из прозрачного будто инея,
перст четвёртый грустит-печалится:
нет ему ни кольца, ни имени.
что над сердцем её ни делали
ворожеи со всей окрестности:
калачами манили белыми,
услащали речами лестными,
нарекали яйцо куриное,
запекали в печи с присухами,
собирали в мешки заспинные
приворотные зелья, ухая.
в муравейник лягушек прятали,
зацеплялись за платье крючьями,
и не знали: она просватана –
Ледяного Царя обручница.
ей бы снять перстенёк непрошенный
да в костёр зашвырнуть украдкою,
повстречать бы дружка хорошего,
полюбить бы зазнобу сладкого…
с неба сыплется цвет черешневый,
наряжается куст ракитовый,
и не тает сердечко снежное,
на двенадцать замков закрытое.