Скелеты радиолярий. Сборник

COMMENCEMENT DE SIECLE. НАЧАЛО ВЕКА.


Щёлкнутых часов неровный тик
Так не мерен, злонамерен, черен, скверен,
Как облитые вином столы таверен,
Прилепившие к себе хмельной язык.

Алкогольный па'лимпсест грядёт,
Пот, зазеленевший пот течёт.

Дверной въём
внимает нам. Гумусовый ком комнаты.
Тьма маТь.
Под потолком стынет мертвец люстры.
Щёлк. Вкл.
Арлекино акварели выплеснулся,
cделав всех присутствующих кричащими Мунками.
Под потолком заспрутилась люстра -
туз червей в червях фотонов,
в мухах табака Повелитель Мух
с мясистым хоботком,
внутри которого заключены твёрдые
и острые колющие и режущие стилеты;
перед жужжальцами вполне развитые чешуйки крыла;
глаза огромные, в полосах и пятнах радужных цветов;
ротовые части состоят из жвал,
челюстей, верхней губы и подглоточника;
нижняя губа с широкими лопастями.

Намуаренная дама
апплицирует свою клавиафактурную ребристую спинку
на спинку дивана в андалузский горошек-глазные яблоки,
загадочная,
шарада трупа –
член + член + член + член,
разобранный анатомический поэтический конструктор,
венозных причёсок четырёх сколов бриолоск-бурлеск.
Развороченный девичий стан –
разворот нотного стана.
Лопасти таза намотали потроха и заsoporились.
Глаза блестят, как глазированные,
обертоника эротики в изображении.
Эронатос-ребис с макияжем творчества Фелисьена Ропса,
восковой мадам Рашильд с возвратной пружиной между бёдер.
Сюрреальный Жак Первер,
розовая пудра маркизы де Помпадур,
голубой шлейф призрака Калигулы в Ламиевых садах,
вердепомовый фужер с клубящимся маревом сиропа,
виниловые лилии Шёнберга серьгами в ушах.
В комнате дым красного виноградного маассиля. Абиссиния. Сатин.
Бедуин. Оранжевый Хабуб. Дамасская стальная роза. Арабский кошмар.
Мускус. Чёрная амбра. Лабан. Эритрейское море. Шинклиш.
Щипцы сквозняка завивают ресницы занавески.

Табачный Понюшник
апокалиплексически шокирован
и растреморен.
Фьють-фюйть-фюить!
разлетелись мушки нюхательного табака,
коричневый балет.
Понюшник укоренился -
врос в ковровый ворс,
взвёл курносый курок и
вычихнул из пневматической трахеи.
Трескучий взрыв, громоподобный гвалт!!
Голова стала недозревшим вилком капусты,
Голова стала раффлезией.

Спутница Понюшника раззявилась,
как аноксическая рыба, ор,
зазияли лакуны лунных гланд,
летучая мышь нёбного язычка Uvula проблудилась.
Удушье пряностью востока и изысканностью трупа.
Кистепёрое самочувствие…
Обморока морок, томь и тощь.
Питьевая мягкость шиншиллы бальзамирует будто.
Алая ссыпь мускулов и скелета на пол.
Взъерошился луг болезненных маков,
соски бутонов,
струящие molokopiumoloko.

Я как дебелая доярка.

2010



КОНЧЕНЫЙ ЯБРЬ

Купол небесный – купель акробатов,
Пороховая процессия ружей,
Аплодисменты портьеры, наружу
Валятся знания аристократов,

Падает, о запятую споткнувшись,
Конченый Ябрь слюняво хохочет,
Красный букет поднимает и хочет
Сунуть обратно в изящные уши.

Вечных жидов утомлённые лица
Катят рублями по старым проулкам,
Стужа сегодня пошла на прогулку -
На поводке удалённые птицы.

Канонизирован лик Арлекина,
В поликандиле искрящие ромбы,
Каждый – фитиль обрюхаченной бомбы,
В доме публичном идут ретрокина,

Звёздные крошки склевали вороны,
Мёртвые лыбятся вскользь, обгорело,
Тело на теле и тело за тело,
Всходят на каменном поле патроны.

Крепкие вина кадычат стигматы
В скуке по новым святым и страдальцам,
В городе пахнет поджаренным сальцем -
Буйно гуляют сыны Герострата.

2009



ДИРИЖАБЛЬ. СКЕЛЕТЫ РАДИОЛЯРИЙ

I

Дирижабль, выронивший якорь, завис в тумане Urina Diabetica.
Дирижабль скроен из сорных лоскутьев ателье:
Дамаск “барокко”, пурпурный муар,
polkadots, килт, Madraskaro in blau-schwarz.
На корме бесполезно вращается
пропеллер - лист клевера, облитый моторным маслом –
пропеллер масти треф.
Якорный трос облепили и обвили водные лилии;
Якорь зацепился за одну из двух
о чём-то неразборчивом беседующих
верб –

          ШШШШШШ

расчёсывающих навакшенные колтуны моих мыслей.

Иловая буря, в иле бродят фигуры
с вращающимися из любопытства головами,
будто сливающимися в воронки воротов.

Покосившиеся столбы забора,
уже лишившегося сетки-рабицы,
как очередь истощавших по прекрасному
на свалку антикварной рухляди.
У истончавших самый тонкий вкус.

Проспект.
Два параллельных ряда нагромождённых друг на друга
вертикальных пианиноклавиатур с выщербливаемыми
в произвольном порядке клавишами-окнами по мере того,
как 00:00,
          
                01:00,
               
                02:00,
               
                03:00 –
сомнамбулы часов безвольно рушатся в пропасть ночи.
Дека дорожного полотна,
молоточки неисправных шлагбаумов.
Физалисы фонарей,
высушенные, выцветшие фонарные плафоны,
где горящие плоды - поэтические сердца.

Хаотично парящие рупоры радиолярий
Cecryphalium sestrodiscus
вываливают велеречивые мантры
сумрачниц с колоратурным сопрано.

В парке раскиданы катушки Тесла
с намотанными на них нервами.
Ветвистые зелёные искровые разряды
декоративно имитируют кусты форзиции.

Дирижабль стремится всплыть.

И всюду, слышите, всюду дрейфуют скелеты радиолярий.



II

Обычные прохожие.
Очередь в продуктовую лавку.
Ленинский проспект.
Две беседующие девочки, у одной из которых
в руке ниточка, а где-то вверху
как с цепи срывается
пёстрый шарик наполненный гелием.

Шарик стремится улететь.

И всюду, слышите, всюду дрейфуют скелеты радиолярий.

А на небе весь в трихомах и спикулах
виснет скелет радиолярии Heliosphaera elegans,
внутри которого
пульсирует сгусток
сумасбродно мечущихся канареек.

2009



КОНУС-НОС ГОГОЛЯ

Тень вставала моя, как конус-нос Гоголя,
Все шары фонарные грозясь повыколоть
За то, что сальным свечением трогали
Любимой грудь и шутливо выкали.

На пюпитр лица моего наскочила тетрадь нотная –
Улыбка. В ней музыка твоя сосредоточена,
Пой её fff, чтобы от мелодии голоса приворотной
Сердце стало диезами изборождено и раскурочено.

Сады казались стойлами пегасов гнеденьких,
Ржущих ржавением к вечеру, дыбая конница
Поэтически правая, в закатном огне день ки-
пел и варился, пар, состав ночи вот-вот тронется.

Купаясь в шелестящем яде осенней желчи,
Виолончель души моей гудела, глотала жар его,
Легла на тротнуар, как на стол разделочный,
И кричала: “Кромсай, Разводящий Жарево!”

Ветер страдал на арфах оград кованых,
Сырели дворы от его сентиментальных жалоб,
Вера Холодная, осенним ядом расцелованная,
Вышла плакать: не такой день – дальше лежала б.

Ветер в монокле с Луну и таким же заляпанным
Кидался в шквалящие овации тополей;
Двери подъездные, как сердечные клапаны
Свистели ему с галёрок и тоже хлопали.

Колода краплёная циркви. Червы алтаря трепыхаются,
Жироточат икон бубоны, на пики куполов насели крести,
Пузатые тузы святят царя и пред ****ями женихаются,
Колоколами-бубенцами шут звенит о благовесте.

Звон перебил наше настроение. Люди шли, в казино как,
Азартом покаяния полнились, – головы - дурью и зыбью;
(Рыдаются, зашоренные, что тяжко им и одиноко,
Играют, заигрываются, дают шестёрки, а их всё тузы бьют). 

Низкое небо, как одно распластанное облако -
Серый мертвец навис, наблюдавший пристально;
Жир, слёзы, желчь, скипидар из трущоб лакал,
Смыть обещаясь вся, назревал и уже рокотал из дали.



fff-форте-фортиссимо (предельно громко)

2010



ОТХАРК

Елейный шорох улиц еле слышим,
Магнитной лентой подвязавши шею,
По черепам – по черепичным крышам
Шагает грузно Мрак Ничто чернее,

Срезает маки фонарей, как брошки крепит,
Одну, другую, места на груди не хватит.
Рассыпался на всхлипы скудный автолепет
Стальных младенцев в каменной кровати.

Зубастые решётки сливов ловят шины,
Слюною истекают внутрь, смачно хлюпая,
Витрины пахнут, будто это всё брюшина,
Натянутая туго, как девчонка глупая.

Конец позолочённого бульвара - вульва,
Скамейки - герпес генитальный, клёны – волосы,
Я чувствую, затягивает этот нуль вас,
Как нос затягивал бы кокаиновые полосы.

По-модному и грозно бриолином грозовым,
Блестя, шагает Мрак на рандеву к вспотевшей Туче -   
Берлинская лазурь - костюм, горжетка розовая
И ляжки целлюлитные, и лёгкие хрипучие.

Загромыхало поднебесье, тихо снегопадало -
Ссыпалась перхоть Мрака, перхоть от горжетки,
Спускались ниже складки Тучи вислозадой,
Ложась плашмя на крыши зданий редких.

Ко Мраку страшный тролль-ейбу’с прилип, елейно
впившись усом в бок. Трубу завода мыловарева –
Земного пневматического шара ниппель
Сорвал, задев ногой, и выпустил на.rouge.у марево.

Раскат наяривал … вдруг небо вздрогнуло слепящим сполохом,
Раздался гул, как будто слон на штык насажен где-то -
Какой-то фат прокашлялся, присвистывая бронхом,
И мутный сгусток отхаркнул с речного парапета.

2009



СВЯТОЙ-ЧЕРТОГРАД

I     -||-||-

Святой-
Чертоград
пижон,
хлыщ, франт, фат,
позёр,
юный хват.



II     Засос луны

В небе города сырого,
лестью голову мороча,
Вечер дул на спинку, трогал
позвонки, лопатки Ночи,
грезя в полночь развернуть
резко, жадно впиться в грудь,
звёзд, созвездий наслюнявить,
и засос-луну оставить.



III     Невский Проспект

В моей картонной обойме патроны папирос.
Они – НКВД суеты,
они распутывают нервы дымными пальцами пули,
запутанные истеричными пальцами дня.
По гильзам окурков за мной следует
Пётр, I-ый чёрт на городе.


IV     Химический карандаш

Вечер в ботинках,
раскрашенных химическим карандашом.
И вот, Вечер в синих ботинках шёл,
стреляя у меня папиросы,
выдавливая каблуками шаг за шагом
из асфальта влагу –
ртутные росы.



V     Die Nachtjagdgeschwaders

А я хочу, чтобы Невский Проспект окольцевало,
чтоб не в обход идти и не назад с конца в начало,
чтоб форма стыла к
-ольцом веками,
чтоб без конца вращать
Проспект шагами.
На мой затылок
наставлены стрелы хронометра дома 53.
Стрелка с Троицкого и Литейного уже не та -
гул пропеллеров кондиционеров
напоминает гул пропеллеров
эскадры Nachtjagdgeschwaders.



VI     Ритммашинка “кардиа”

Нагретый воздух нежно
и ласково обтекал мой corpus,
проскальзывал под пальто
влюблённо и неизбежно.
Я занял форпост
в истоке-устье мостов,
установив штатив своего локомоторного аппарата,
и сфокусировав карие объективы на спеси архитектурной,
я кинематографирую, стоя в дымке сиреневатой,
от всего вокруг плёнке делается по-хорошему дурно.

Моя ритммашинка “кардиа”
отбивает ритм вечерней поступи,
в шумах, как в помехах радио,
как в мехах, как в порочной россыпи.



VII     Lu-minor

У бесконечных окон-алкоголиков
из неза-пах-нутых ширинок штор
струится тёплый жёлтый люминор,
заставив хохотать меня до коликов,
стирать желтинки с век и щёк платком,
и поперхнуться едким хохотком
во имя чертоградовой символоки.



VIII     о. Новая Голландия

“Большая Экскаваторица” ковшом
взрывает Новой Голландии остров,
стальными зубьями впиваясь остро
в поэзии Мандельштама отчий дом.

Не слышу более, Роальд,
не слышу
как в Новой Голландии
карлики листья куют.
Механический канкан поршней и клапанов
глушит, всё исковеркано и исцарапано.
Не вижу более, Роальд,
не вижу,
что в осень деревья на крыши
позднее золото льют.



IX     Янтарь

Шарф из калёных вольфрамовых нитей,
шляпка-ракушка пол-ушка закрыла.
Сумочка в виде желудка, смотрите!
Жутко, товарищи, жутко, но мило.

Капитализмом фаршированная,
ошпаренная болезненным блеском заразного шика,
застыла буржучиха в янтаре иллюминации витрины;
Застыла так, что поди как-нибудь растормоши-ка,
уж лучше я её, нанизав, в янтарное колье передвину. 



X     Кондратий

Кондратий тащит за волос седых остатки
бухого от социализма в коммунизм Паральича,
Кондратий тащит бюст, что вырвал сгоряча,
не рассчитавши мощь апоплексичной хватки.



XI     Крейсер

Из листьев железных скроен
один-на-воде-не-воин
пускает в Неву слезу
в мечтах о бескрайнем море…
и с вечным огнём в глазу,
и с вечной виной в моторе.



XII     Ток

Ток, последний трамвай пришпорив,
вольтопроводом хлестнув по крупу,
дал карьером, во весь опор, и в
небо дал сигнал в сигналорупор.

Трамвай штопором вонзается в пробку проспекта,
ввинчивается головокружительно, вскрывая его.
Хлынул алкоголь, играя всеми цветами спектра,
потоки радость
весело и много несут под ноги
и спиртовое марево, ворсуя асфальт, как лента кардная.
Подковы бьют,
рельсовой дороги судороги
сбивают ритм моей отбивной ритммашинки “кардиа”.

2009



КОСТЯНОЙ МРАК

В воздухе хрустально чисто,
зонтичный люд распустился -
луг болиголовов;
В  воздухе
скорбь шелестящего опуса Листа.
Шарк, шарк, шарк,
крашеная старухлядь
юфтевыми сапогами,
будто вёслами гребёт
вдоль прокрустова ложа аллеи;
растянутые лужи,
лужи,
обрезанные бордюрными камнями.
Прохруст-Мороз;
дублёная прохрустова кожа
заиндевевших луж.
Завтра снова половодье.
На перекрёстке дороги
бьются на шпагах трамвайных рельсов.
Заколоченные деревянной ладонью глаза
старых домов эпохи модерн
подглядывают сквозь щели,
как дети малые, право.
Грохнуло солнце,
брюхом кверху всплыла "рыба-луна"
и тысячи серебряных пескарей,
обглодавших мрак до скелета (до сумрака),
белого, как июньская ночь Петербурга.

2009



КРАМОЛА

Мне бы ввысь
на аэрочём-нибудь
или крылатом омнибусе.
Дождись, небо!
Задождило небо;
измывалось над угольным асфальтом,
размывая,
раздевая,
издевалось над пылью-одеждой.

Поджарый, обвисокостный кот февральский
под дождём вымох, зелёной шерстью оброс;
вспоминает голубые перчатки ласки,
Источает печаль, и его печаль ски
таясь, ищет худые сердца, чтобы пустить под откос.

Провоцирует такой Вечер речеВые экзерсисы.
Выей вертя,
ветер репетирует посвист, наизусть заученный,
арену арифметического театра города полнят актрисы,
готовые навыть роли вдов размундштученных.

Очковое повышение
громкости въёма,
расширение
объёма
зрачковых
моих ёмкостей.
В воздухе _( )_мега –
сфера дно распахнула,
молнии - гельминты из хрома
пахнули светом
на древесные кроны-короны,
высветив кариозный окаём костей.

Гром, как будто здание рушится,
камни о камни бьются, и с ними
погребает кучи тучных туш и ца
цки-пецки звёзд, как рукой вот-вот снимет
и положит в карман
лубочных штанов прогулочных.
Брюхо мрака, как пугало сажается
на штыки одиночных
фонарных столбов уличных,
на вилы шаек сто-лбов по сговору,
на их трезубцы и их пентакли,
на радость повару,
правящему свои spectaclи,
выкипает мясо
под аккомпанемент рёва рево Люции, (чаинка чаЙки низко над второй буквой "и")
А пулей
вонзаются
в глаза Смольно-чёрные жуткие
заточенные лясы,
остроты крамольные, ликёрные,
жареные прибаутки и
сухопарые нелепия.
Глаза да на задворки укатятся.
Острая жёлтая грязь и
выкипевшее чёрное мясо
совокупляются.
Вид каракатицы.
Фонари и Мрак
льют Blut-
мокрую аэросепия.

2009



ДЕКОМПОЗИЦИЯ

Мне Ночь всегда как СЮРреалистичный ПРИЗрак;
Я связан с нею крепким лимфатическим узлом
В её паху, узлами в бёдрах, в шее, близ
Ракушек ушек, связан по рукам, ногам… кругом

Сплошная темень в виде распростёртом
Над городом и вдоль дорог в наряде дорогом;
Я исходил её немыслимый простор ртом
С изящным словом и рифмованным теплом.

Конструктор в лампочках. Гудит. - киоски-кубики -
Разонесобранный, растерянный, petit,
На пламени орбит планет полоски-губы ки-
пятили млеко-молоко в груди пути,

Которым “облетает” космос Матка-Трутень;
За ней плетётся фрагментарный “белый шлейф”…
Расцвет рассвета, и на солнечном ветру тень
Вскипает током смольно чёрных пузырей.

Излёт из черни в аль, из тона в тон – пассажи -
Нисход из ноты в ноту - глаже лужи в штиль,
Дрозд ночи окургужен, ружем напомажен,
Изжит… Заря, доделай дело, обескрыль!

Размеханизми астролябии, взведи же
В апофеоз, гвоздём утра прибей на лоб
Небес как шишку грыжи рыжий-рыжий-рыжий…
Оружие своё - свой солнце-гироскоп

И сыпь лучи, как сыпь, акселеруя обороты,
Твори фритюр! В тугих сплетениях структур
Зафигурируют кандинские пестроты
Декомпозиций композиций “Nox” и “Sur”.

На грудь вы.bleu.вывал истошно Ночи рот ор
С нагретыми кусочками колючих звёзд;
Иссиня-синий ор, а Лунодиска              Р
Шипел                О                О

на                |--                --|
   
откупированный                О                О               
хвост.                Р

Шипение и ор – двойная фуга
Во мне звучала, голова
Моя была,
как центрифуга,
В которой мысли, думая друг друга,
Смотрясь в глазные зеркала,
Лились по кругу и рва
лись,               
                (тра)
Давились… со’ с(ме)ху в про.мозг.лой вьюге
От собственного образа и естества.

2009



БЛАЖЕННЫЙ ЧЕРТОГРАД

I

 Марсово поле
 сворачивается в сферу потешного огня,
 набитую трупами революционеров,
 уходит вверх,
 берёт в спутники Суровый Марс.


 II

Жирный боров - собор Исаакия,
 пробитый шурупом лестницы,
 с разодранным западным боком,
 тащится через Исаакиевскую площадь
 похлебать из каменного корыта Мойки.


 III

 Мелкие мухи мороси
 облепили якобы медное лицо
 и якобы медную морду,
 откладывают влагу.


 IV

 Ледяного тумана молох
 вычищает серое мясо
 из ампирных клыков
 столпом Александра.


 V

 Заяц,
 коронованный Кронверкским островом,
 стреляет из рогатки Невы зданием Биржи
 в созвездие "Гончие Псы".


 VI

 Открытый гроб Малого Эрмитажа
 покрыт глазурью инея
 и лазурью зимнего неба.
 Слышите?
 В стене как будто тикает павлин.


 VII

 У какого-то дряхлого офицера
 Российской Империи, довольно теребящего
 седой бакенбард, на мундире
 сразу два знака отличия ордена Святой Анны
 за поимку государственного преступника,
 два красных креста,
 один из которых тот снял с иного офицера
 Российской Империи, недовольно пухнущего
 на дне Чёрной Речки.
 Уже 3-ю эпоху слава какого-то офицера
 Российской Империи не даёт покоя важным лицам.


 VIII

 Разводные мосты, как
 стальные роторасширители МакФерсона.
 Капканы для барж на водном пути.


 IX

 Гиперболический лунный нужник
 для сфинксов, львов и обоих полов
отразился многокаратно в лужах -

никелерованных заплатах дорожных шарфов.


 X

 В вестибюле гостиницы “Англетер”
 сидит печальный, бровь поднявший,
 призрак скальда Есенина,
 в правой руке крепко держит
 рюмку с водкой диаметром 3,7 сантиметров
 и вполголоса кричит:

 Режь рожь,
 серп ржавый,
 чёрных хлебов,
 огнём ершисто
 всполошившись,
 напеки, печь.

 Нежь, нож,
 плоть расправой,
 жалей, как вдов,
 чтоб душисто
 закрошилась
 ржаная речь.

 Куй сталь,
 молот ярый,
 искры сыпь,
 мглу мясистую
 сжирающие,
 клинки множь.

 Лей аль,
 клинок, вспарывая,
 в земную зыбь,
 золотистую
 рожающую
 шумную рожь –

 тело
 с изнанкой
 пшеницы -
 духом.

 Чёрный    век


 XI

 Бродячий Петербург,
 поджавший железнодорожный
 сельский хвост
 с царской кисточкой Павловска,
 скулит в ночь и
 вылизывает свои раны.


 XII

 Тихо, казисто, лепо, велико,
 из пронеженных в моей груди ран
 на грядках рёбер
 горит клубника,
 из компостной кучи сердца
 идёт тюльпан.

2010



ТОКИ

Монолит. Белый ток

Январь нежданно и негаданно продрог…
Завоет вьюга, вырвется, взовьётся
Защёлкает в иглистой пасти белый ток,
Слюда забрызжет, молоко польётся.

Шурует бричка, прорываясь сквозь метель,
Поддужных бубенцов весёлый клёкот,
Вшивавший в сумрак звуков канитель…
Исходит паром кучер бледнощёкий.

Утрамбовались клочья снега в полотно,
Копыта снова раздирают в клочья
Его седую ткань, и снова взметено
Веретеном ветров к пурпуру ночи.

Шипят полозья, колоколят бубенцы,
Медлителен, но верен шаг лошадок,
Дыханье тяжкое, с налётом хрипотцы…
Морозец крепок, путь домой не сладок.

Во двор – домашним светом из окна облит,
Домашнего испить печного дыма
Заедет кучера и брички монолит,
Почивший монолит неразделимо.

2008


Горизонт. Изумрудный ток

Интересно, сколько солнц похоронено на западе,
сколько их ещё осталось на востоке,
хватит ли на век мой,
и сколько нужно изумрудного тока,
где его нужно раскидать,
чтобы всё заискрилось и запылало зелёным.


Пульсирующий серым контур кресел
Укрыт растёкшимся, оплавившимся мной…
На канделябр повесил шляпу с головой,
Да, да, и голову повесил, ох, невесел.

Дрожаньем комната полна,
И вина, veritas in vino, вина, вина,
Ах, с вами мысль моя едина –
Где взять потом ещё вина.

Шерстится плесенью вспотевший потолок
В углу, зашедшись рощей изумрудной,
Погладить если, будет ли то трудно -
Извлечь такой же изумрудный ток.

Мне будто отвечают в патефоне,
Рисунок кафельного пола очень прост -
Горизонтально-вертикальный перехлёст…
Раскрытый зонт горит на этом фоне,

Стальной каркас не прекращая обнажать;
Весь в тонких нитях цвета спелой тины,
И с вами, черви тленья, мысль едина –
Где вас потом ещё бы раскидать.

И тут мне отвечают в патефоне…

2008


Капитан. Барбарисовый ток

“Говори, говори,
Намолчишься ещё после смерти”.
Мне её голосок, уж поверьте,
Слаще алой зари,
ах милей, чем заря
для одряхлевшего.

(Так же, как отбивают верхушку
закупоренной винной бутылки,
я отобью мак-голову зелёной феи.
К чёрту соломинку,
я пью из горла).

На клавесине позвоночника, по клавишам позвонков,
я звонко выбью
смерть твою в тишине ночи,
как нас учил Владимир М. играть ноктюрны
на флейтах водосточной жести,
но ты, зелёная муза, пока что говори, мне голос твой…
в желудке отдаётся, откликается…


Помещение. ЗакаЗ.

.Bitter Spirit… холодный… 180 крон

(Витраж над аркой пёстр.
Люстры с жёлтыми плафонами,
подёрнутыми мутной зеленью и тенями
неразличимых насекомых. Аппарат
со студёной водой и четырьмя краниками по талии.
Три напольных светильника
с абажурами - зонтами на вдохе, неаккуратно
прикрывающими по шесть лампочек накаливания,
три из которых выкрашены
в жёлтый цвет и три в синий).

..Bitter Spirit… холодный… 180 крон

(В глазах зарябило от алых полос на обоях,
стены расчёсаны, как расчёсывают волосы
острозубым гребнем в кровь.
Волосы-полосы разрежены и разряжены
одновременно и одноало).

…Bitter Spirit… холодный… 180 крон

(Диван на вид бездна,
в нём avE Eva! нуар.Б.раун.
Из brown-noire хлещет
барбарисовый ток фонтаном
“Самсон” или “Fruchtbarkeitsbrunnen”
на Arnswalder Platz ‘клац-клац’
лацканы грудной клетки,
будто ставни на ветру перемен к распаду
пощёлкивают).

….Bitter Spirit… холодный… 180 крон

(Кошкишки, ток кота самая, что лезет вон
туда из кожирной гусеницей тракторабочих
Путиловского заводама в пурпурномере гостиницы
с видом наизнанкукушкишки).

…..Bitter Spirit… холодный… 180 крон


Чур я фрегат-поддат-ivre-и-под-шефе,
А Kremencova улицы булыжник жидок.
Режь, киль мой, волн вскидь - серь горбов-улиток.
О Капитан! Мой Капитан! Adieu, absinthe cafe'!!

Мы держим курс туда, где Карлов мост раскинут
От берега до берега… опять сюда,
Опять обратно, кажется, ему всегда
Теперь кидаться… в пот и с живота на спину.

Дома, как будто бы вот-вот, ещё чуть-чуть
И тронутся, и ссыплются гурьбой во Влтаву,
Как мы, смеясь, с друзьями сыпались в канаву
Нарочно спотыкаясь обо что-нибудь.

Поскальзываясь точно так же нарочито,
На масле из подлунухов, разлитом у
Путей трамвая “девять”; сеяли труху
Из чубуков на площадные камнеплиты.

Malte'zske'. Мы, напившись до семи чертей,
Уже почти до Пана Смиховского Чёрта,
Танцуем танцы с Капитаном хладным, мёртвым
На красной черепице крыш и козырей.

Как тут явился Чёрт из-за девятого трамвая
Разрезав Влтавы бриолиновую гладь.
Он нам сказал: “Довольно дурака валять,
Пусть, наконец, дурак кого-то поваляет.

2008


Конфитюр. Меднокупоросовый ток

На столе в пыли света,
пробившегося сквозь сито тюля,
в стеклянной розетке
маняще маревело
засахаренное вишнёвое виденье.
Муха тихо без спеха
витиевато в полёте
приноравливалась,
форсила сверкающей бронзой
синего наряда.
Голодом источена, истончена
(таких прелестниц только над губой лепить).
...
Форсированная атака
форсящей цокотухи…
Штепсель хоботка вонзился
в розетку, и раз!
щелчок…
заточился ток радости сладости
цветом в медный купорос.
Ух, хулиганка, шпанская мушка!

Я отнял сладость,
всколыхнув облако марева рукой,
оставил муху в недоумении,
сбил с толку,
поставил вишнёвое виденье
в Kuehlschrank,
на котором стояла початая
и оставленная кем-то шахматная партия.
Белый Король вуайерировал
сквозь забор, да что там, частокол
пешечного мяса
за Чёрной Королевой,
придающейся матовой комбинации
с офицерами.
Её рот был измазан шоколадом “Миньон”
и отданной офицерской честью.

Николай Васильевич Гоголь на моём месте
распихал бы вишнёвое виденье по карманам,
заделался виденьеторговцем
и толкал бы его детворе
до обеда,
а плату бы брал демоническими рассказами
о местных жителях.

(Сегодня что ли съесть виденье
или полакомиться им завтра,
может, стоило это сделать вчера.
Тут мне в голову пришла мысль) –

Сегодня это Завтра Вчера,
Сегодня это Вчера Завтра,
Завтра это Вчера Послезавтра,
Вчера это Завтра Позавчера,
Сегодня убивает Завтра,
занимая его место,
получая клеймо Вчера,
а Завтра мгновенно возрождается.
Вчера тоже хочет достать Завтра,
но Сегодня ему говорит:
“Только через мой труп;
сначала это сделаю я”.
Сегодня как убийца,
Завтра как жертва-феникс
Вчера как падальщик.

В итоге я пришёл к следующему решению.
Я вынул из Kuehlschrank засахаренное виденье
и стал ждать очередную синюю кокетку,
чтобы в очередной раз насладиться
искрением меднокупоросового тока.
Ещё раз и ещё раз…

Именно поэтому вишнёвое виденье уже засахарено
и именно поэтому оно виденье
сладкое.

2009


Натюрморт. Мазутный ток

Рот форточки забит
пеньковой паклей из стеблей ночи.
Пакля-кудель, пудель,
зацепившийся нитиеватым хвостом
за веретено.
Проруха сидит
в кресле-каталке и прядёт,
тянет пуделя за хвост.
Прядёт, не придёт;
Придёт, не прядёт.
Ночь на ночь не приходится;
Ночь на ночь не прядётся.
Проруха вяжет себе чёрных котов.

В стене прорубь-прямоугольная лунка,
на прямоугольной лунке-картине ошарелая луна.
Лунка повторяет траекторию луны
по всея комнате, не сменяя
положение луны в композиции натюрвита, motio.

В комнате третья Б степень ожога стен,
лоскуты обоев велики и безвольны.
Скалятся сколопендрии трещин,
разбегаясь при появлении надвигающейся
прямоугольной лунки.
Отутюженная стужа, обнаруживает лунку,
щупая, нащупывая щупальцами пара
и встревает, и вваливается.
Бронзовая кисть канделябра - кленовый лист
с пятью языкастыми суппозитариями,
нанизанными на каждую оконечность,
освящающими окрест.
В печке золотые человечки
шутливо пляшут.

Проруха греется котами,
облегающими её,
катается по кровати,
круглая, как дура.

Чёрный постельный клоп с кулак,
набравшийся ночи мазутного тока,
клопнул, лоп-в-лоп, аккурат, как
струна октобаса, под тяжестью бока.

Взрыв, всплеск, брызг розь, клОп к-лопnull-    О    __

И вот проруха ошарелая, дебелая, набрякшая,
как луна в жанре Натюрвита, motio,
возбухает в постели
на фоне токовой кляксы от клопа
в чёрной рамке из котов,
но в жанре Натюрморт.

2009



ZERO NOIR

Мир, не глядя, заглотнёт кипящий спирт зари
И ошпарит небо. Мир – пропойца.
Небо волдырями облаков покроется.
Небо приодето в меховые пузыри.
Отогрето. Обогрето.


Ловят насекомых перелётные трельяжи
Ящиками; Поэзон - le пуазон поэзии нутро
Точит, вырисовывая символ Яда. На бюро -
Дама и король червей венчают партию марьяжа.
В комнате, где каждый угол солоно навлажен
Крепла лепра – скорбная болезнь – синдром Пьеро.

В раме рыжий хитрый флёр-де-лис – герба гербарий,
Валятся галантусы в поклоне из кашпо,
Тёмных страшных дел искусный Маргарита По -
Меланист и мелодист уставил глаз свой карий
Сквозь накуренности вязь, сквозь заволоку хмари
В вензель на ковре, в упор, в упор, в упор!

Клок - зализ Ночной Кобылины топоРщится,
Как из Лизаветиного лба топоР.
Голова, как узелок, соединяющий узор,
Ропщет на бедлам, брезгливо морщится
Вся внутри, не подавая виду. Голова - притворщица.
Люстра дико пучит лампы на витой ковёр.

Здесь лежит-вальяжится нежнейший сердоликий,
Будто завершая вычурный узор ковра.
Люстра дико пучит лампы, ей не разобрать,
Что за чернопятнышко на лбу не ловит блики?
Эквилибрмагическая ягода черники
Или просто аккуратное zero noir - дыра.

2009



ЛИЛОВЫЙ КОМ

16-миллиметровый снафф-фильм “Поэт и муза”,
электричество листает кадры...
Плёночные артефакты-
проволочный смог заволок видео.
Мистика Калиостро, графин с виной не тронут.
Муза каталепсична и улыбчива
на цветоложе чёрного нарцисса.
Ледяной колер нейлоновых чулок-
синий арктик,
пьянящий кюрасао,
Barbe Bleue
и ресничная тушь нигредо.
Фламинго-колер клиторис, огонь.
Кокотствующая кокетка,
гетера поэта,
спутница Плутона.
Игривая спираль торшера-cherie -
хоботок бабочки Морфо Персей.
Механика и ритмика комнаты будоражат сердце;
в ней циркулем и линейкой решены задачи
квадратуры круга люстры-Горгоны,
отражающейся в щите зеркала-зеркале щита,
трисекции угла зрения и
удвоения куба самой комнаты.
Демониада, клифот, симфония чернил, ласка.
Перочинной мятой дышит вэн сян бэй.
Золотое рассечение живота музы
пером отпетого лебедя.
Наливается лунный фурункул, поминутно крепнет
на гематоомном и меланхолиичном теле ночи,
в лучшие рифмы и лучшие облака облачённом.
Тюль, как марля Шарля,
стар и гнил, как Морис Роллина’.
Лиловый ком порождён... визг... в охапку...
Паровозная цепь дилижансов на всех парах
целится в кафе-дральный собор,
где соберутся поэты и надерутся стихами вусмерть.
Константный поэт секунд Большаков
в лунофурункульной лаве стоит,
роется в своём портМоне,
набитом маками и секундами,
искалывает пальцы,
боль от нехватки времени на Успение
Пресвятой Богородицы.
Гулливеры часовых башен отворотились смущённо,
не дают в долг.

Руки развёл, как Христос.





Снафф-фильм - порнографический фильм,
кончающийся настоящим убийством одного из актеров.
Barbe Bleue - синяя борода.
Вэн сян бэй - высокая и продолговатая чайная чашка,
предназначенная для восприятия аромата.

2010



***

Пятнышко, как от раздавленной девочки,
Вычурно и чудно'.
Разглядел, надев очки -
Просто
кто-то пролил клюквенное вино
на белую простынь.


(Пятнышко, как от раздавленной клюквы,
Тише. Не хлопайте дверью. Человек...
Простенькие четыре буквы:
  — умер.

Анатолий Мариенгоф)

2010



РУПОРОМ ТРУП

Иду развинченно, наркозно,
(Мой шаг размашист, громок и тяжёл)
Как трансцендентно грандиозный,
Костлявый и изысканный костёл.

Горгулии отташнивают ливень
С моих крутых цилиндровых полей,
Тростя на искривлённом блёвосливе,
Несусь сквозь вьюгу пух.лых тополей,

Горланю в трупа, свёрнутого в рупор,
И некому меня перекричать!
На вскидах моря воронова крупа
Раскачиваясь, по хребтам скача.

Чулок вскипает синтетически в петлице
На гробовом костюме заказном,
На всю стомиллионолицую столицу
Один такой на мне одном,

Пошитом фронтом швейной машинерии
Из лоскутов исписанных страниц
В виньетчатой футуримаж манере
И нитей-пуповин морёных рожеНиц

шершавый Фридрих-шарф с плеча
Безвольно вис, шлейфя штанами;
Напялив маску дзанни-носача
Кровавых дам несу как знамя.

2010



ПОЛНОЧЬ

Я пресвятые иконы выменял
На книжки имажинистов, отдал за
Образы. Образы, Образы, вы меня
Ласкаете теплее, чем образа.


Какое-то странное волнение не давало покоя,
Нервы накалялись, как вольфрамовые нити,
Хотелось какофонией рояльного боя 
Наконец затушить, заглушить, задушить их.

Сердце в центрифугу грудной клетки заковано,
Сердце тошнило от скорости ли, от смрада ли -
Опрокинутый рояль раскорячился словно
Площадная лошадь из шарлебодлерьей “Падали”,

А в загоне книжной полки “Лошадь как Лошадь” билась
С автографическим клеймом карандашом В.Шер.
Вечер ко мне зашёл, разбрызгав синюшные чернила,
Своей дудочкой Вечер-заклинатель зазмеил торшер.

Поиграли с дудочкой и скоропостижно преставились,
Вытравившись электрическим ядом торшера, как моль;
Тело Вечера на кресте вместо пугала, а вокруг креста вились
Пильные диски алмазных цифр нОльнОль:нОльноОль.

(Припадочная полночь, истекая сумраком липким,
От проулка к проулку металась в поисках своей половины.
Скулила, теребила чурающихся прохожих, всхлип ки
дала за всхлипом отчаянно в безразличные спины.

По следу-кардиограмме затухающей сумрак ведающие шатуны
Брели, навострив нюх, у Карлика Нокса как, дикие,
Хмурые, брехали, дохали, ранами полночи возбуждены,
Бешеные, дыбили шесть; окрест слышались взрыки их.)

Истеричный звонок; ввалилась с раскатами грохота,
Комьями невозможных сумерек сокрушаясь около
Меня, взмолилась: “Помоги, милый, мне плохо так…”
Обомлела и рухнула в руки мои царь-колоколом.

Принял слёзно, трепетно, словно бы сам повинен,
Ласково приголубил, как мать горько плачущую дочь;
Я нежностью и тьмою полон ПОЛОН!! Себя ополовинил!
И сделал из полночи угольно блестящую Полную Ночь.

2010



PER PUTREDO AD ASTRA

Кромешная мгла, высотных огней
цветные полудрагоценные минералы.
Башенные краны мотают клювами,
пронзительно скрипят - Chorstimmen,
сопрано ли, кастр-тенор ли,
импотезированное исполнение
(что-то из “Ombra mai fu” Георга Генделя)
Турбины тепловой станции урчат
и клокочут, как океанские глубины.
Ящики гробовщиков,
щиколотки обувщиков,
трещит генератор гуталина.
Бессменный караул венелирических
раскрытых книг парковых скамей,
из отслаивающихся букв которых
можно составлять только слова
с сумрачными оттенками и запахами
и слово “любовь”, но если в качестве
по-каким то неведомым причинам отсутствующих
“ о ” (анфас) и “ Ь ” (профиль)
взять половые органы.   
Сквозняк в подвале, как дудочка крысолова,
у которого самого из-под двери торчит
облезлый крысиный хвост.
Печные трубы носят наизабавнейшие
копотные колпаки, похоже, осознавая это сами.
Сварочные установки горячо облизывают
чугун пищеварительной магистрали,
шовно взбугривая, сдабривая его слюной фотонных
брызг, как лунное масло сдабривает
несвежий салат из рыбы и водорослей у берега.
Шамкающие дренажные колодцы и сливы
взахлёб выражают своё негодование,
перебивая в хребте мерный гул утомлённого
променадящегося перед сном буксира.
Слабо натянутые тросы ограждений –
ветрорезы качаются, укачиваются, укачивают.
Тройной аксель винтовой лестницы в доме № 9/9-9
по улице Сегодняшняя, уводящей к астрам, в Завтра.
Аляповатые кульбиты секундной стрелки
имитируют временные отрезки в минуту
в связке с медлительной минутной стрелкой,
имитирующей временные отрезки в час,
и с ней, самой мешкотной и грузной – часовой,
имитирующей своими оборотами нечто
совершенно не ясное, кажется, сам застой.
Хочется вспылить: “Не так! Всё не так!!”,
чтобы пыль всё заволокла
и скорее утащила волоком вон..
туда, где вчерашнее солнце уже начало разлагаться.

2009



ПАКЛЯ ТРАКЛЯ

I

Голубое небо потное в трико и
бусах, жёлтое от Гепатита С(олнца),
А голубки, бьющиеся в кои
тусах, - ржавые веснушки на лице.

Долго реки тянутся порочные
Мнутся у, и жмутся к, и трутся о
Берега кисейные и сочные,
Точат пухлые бока и ремесло.


II

Стеклодув небесных чёрных сфер
И кузнец штифтов остеосинтеза
С мехатягой на парах абсинта,
Залитого в зраки, как в фужер

Катится по жёлтой синеве,
Точно вымеряя штангенциркулем-
Интерьер жаровни, ангедцирк,
Улей, муравейник в мураве.


III

На колючем сеновале
Солнце палит пару трупов.
Трупы в сено бинтовались,
в 6 на 9 целовались -
губы в лоб
и
губы в лоб.
Жирно, густо, всласть захлюпав,
Тает пьяный гробороб
В поле досок и шурупов,
Воя песенку Корбьера
О футляре для поэта.
Обглодало тело лето,
Напомадив реброщеры.
Мокла, никла Тракля пакля,
Поэтическая пакля,
Молкли колкие осколки
Траклевского би-монокля
Так ли влажно всё…, не так ли?
Ирреально выгнут клик
Птиц засевших в шуме ивы,
Лишь тишь звёздных туш красиво
Громче, чем их кич-чирик.
Шоковые кошки тиши
Взяли выше, взяли выше:
“Птичьи перья по зубам
Нам. Ам.”


IV

Шлейф вынужденных колебаний,
Чёрные построения в униформах,
Гудрон в цистернах головного мозга,
Игра в кости фаланг,
Винные рытвины вины на висках,
Лобные дольки в арбузных норках,
Акриловые меха для пластиковой моли,
Шунтирование лунных катакомб,
Бальзамическая свежесть розы ветров,
Сиреневый обморок Диониса,
Мутная калька туманности Андрогины,
Свежевыстраданное клифотическое рысье манто,
триумфально обивающее пороги воли к боли,
Жёваный кошмар челюстями ангедониста,
Пакля Тракля на стяге солнца,
Перемещающийся кисет с ядовитой пылью,
Вооружённый ромбом негативный Арлекин,
Квиетист ногу-на-ногу смотрит в Бездну;
Бездна кокетливо отводит взгляд,
Ядовито для сердца обволакивает nox,
Изысканная Сомнамбулия входит на цырлах,
Розовое марево газового сполоха,
Улыбка матёрого морфиниста,
Умопомрачительная улыбка матёрого морфиниста.

2009



РАМЕНЬ

Дремучее чернолесье

       тма
               
                зык
               
           вглубь
      
                совий кыч

жабий покров болотного мха
      
            сырь
           мозгаль

ресницы кукушкиного льна

комья вывороченной дернины

         нити грибниц
            
         нити паутин
мерклые муховоры
               
              хвой

гулкие рты дупел

тля
      глушь
            дрябь

шершавые ладони папоротников

сыпь волчьих ягод
               
               еловая шелудь

наросты трутовиков
   
         короеды
       смольные ходы

ведьмины круги бледных поганок

дурман багульника

прелый дух
         
       дряхлость
      немощь

кислое блато
            пушица
коричневые верёвки сплавины
            зыбь
          тимение
ржавь
     черемный отлив
               

                торф неба
                гуд.

2010



СИНДРОМ СТЕНДАЛЯ

I     Палиндромистика



Т                T
 
  р                r
  а                ea
   х!                h

     с                s
      т                t
       и                i
        х                h
         а            
                а
           к           к
            р         р
             и       и
              к,    к
               
                к к
                а
                *


II     Комонада

Он за прядью покручивал прядь,
Он настраивал струны и прыть её
С камертонищем фаллона(л)ития, 
Чтоб на ней, как на пьяно сыграть
Половую сюиту соития.

Увертюру сыграть на губах,
Продолжение выбить на заднице
Музыкальной доможно проказницы
И в виваче, и в ларго темпа’х!
Показав, что сейчас в них нет разницы.

Он вносил, выбиваясь из сил,
Единенье в союз с много-ладною. 
С инструментом представ Комонадою,
На кадансе сюиту закрыл -
Оргазмическою семенадою.



III     Брошь

Висит живописно картина на белой стене,
Обступлена рамой. Картина хитинно искрится.
Читатель как зритель оплавлен (в священном огне
Искусства), вбирает своей сингулярной зеницей

Жука-мертвоеда; он встроен в тугой макинтош,
С ребристой манишкой, парфюмом с оттенками Кафки,
На лацкане левом блестящая чёрная брошь -
Блестящий и чёрненький шарик головки булавки.



IV

А вы хотели бы того, чтоб вас поклацали,
Внутри почуять струн железных дрожь?
А вы хотели бы иметь на левом лацкане
Такую же сияющую брошь?


*hits heart (бьёт в сердце)

2009



СИФИЛИС С КОКАИНОМ

Для слишком робких
сифилис в подарочной коробке;
для слишком смелых –
в крепкой связке веточек омелы.
Кокаинист и сифилитик,
градир для дам
готовит гробики
для онемелых
в перчатках белых,
протёртых от бездумной прыти
до дыр c La Femme.
Несёт букет из вет-
ок-учивать одну из смелых слишком,
с распахнутым придушенным пальтишком
по волновидной черепице крыш, ком-
андуя закатными за шиворот лучами,
плечами выбивая дух из облаков –
пушистых пуфов, фаршированных парами.
Жужжащий геликоптер клёнового семени,
каким-то образом взобравшийся сюда,
рассёк подушку мочки уха лопастью винта,
нарисовав заразный красный вензель
на дребеззжжащей темени пейззажжного холста,
рассёк и шейный столб канализационный,
развензелил вокруг бароккоко,
развешал Русский Гран Гиньоль по-ко-
ролевски щедрый, вычурный, буффонный.
Кокаинист и сифилитик был опараличен,
в какой-то подворотне по пути опал,
обворожителен, как минерал опал
и как септический карбункул эстетичен,
обворотился с двух сторон и ало
всосался в межкирпичные прогалы
комочками чахоточных мокрот ни-
туда-ни-сюда-[подворотни] =

утончённый и длинный футляр,
усыпыльница кокаиниста -
презатейливый аксессуар
на широкой груди Трисмегиста;
на груди у Г., Г., и де Ка
бутоньерка забавная как.

2009



Хоспис -Госпиталь-

Наш мир – хоспис и мы в нём все безнадежно больны жизнью.
Кто-то, желающий нам добра, назвал этот хоспис
бесполезно обнадеживающим именем
«Госпиталь».

Холод. Озноб. Монохромия белого слепит.
В палатах затеяли пургу.
Стены, пол, потолок вымазаны снегом,
тела больных в снежных гробах коек.
Зимние сугробные пейзажи!
Пары мочи, как вздохи тигровых лилий.
Стенания застревают в разрушающихся зубах
и трещинах губ, остывая, порастают полынью.
Солнце, прорвавшееся через чугунные решётки,
порвавшееся, возлегает на белых плечах.
Всеми оставленные вспотевшие ветхости тел;
Их нестриженные коричневые ногти
выводят мольбы в воздухе.
Болезни пальцами рвут губы, пролезая в плоти спящих.
Внутрь выгибается спина, закинут лоб.
Ледяное касание ладоней смерти.
Призраки больных плывут вдоль коридора,
хребты – гибкие струны. Безвольные маятники.
Стрелки настенных часов ленятся ходить по циферблату,
готовые скорее размякнуть и растаять,
чем отмерять бессмысленное время.


2010

Редакция от 03.2006



ПРИЧУДЫ

1.



I

Вельзевул.
Сквозь хрустальную грудь
виднеется сердце-гранат.
Из всех отверстий Вельзевула
вылетают
плодовые мушки.


II

Блестящий щит плеши
защитит от мышления,
но не от аппетита.
Черепать церебральную похлёбку
с извилистой вермишелью-флейтами
из плошки оловянной ложкой.
Хоп стопку глаза раз
Хоп стопку глаза два.
Чётное число у нас!
В лоб получит голова-
(полостью сыта)
красный поцелуй
вытираемого рта.



III

Thoth, угнездившись на темени,
поочерёдно макает клюв
в чернильницы зрачков
Франта, Франтящего Фронтитом,
лоб распирает третий глаз –
шар с гнелием.
Летящая походка.
Молочный нос шатается,
но не беда это всё. Ха!
Постоянный нос
с мясистым корневищем вёха
пробивается.



IV

Ночь. Бухта.
Расстрелянные сибирские боярышники.
Клёны. Деревянные стволы - стальные стволы;
Залп; крона – эксплозия - дульное пламя.
Дробью разлетаются чёрные дрозды.
Офицеры конспирационно
штабелятся на дне в Иле-4
среди серебряной икры Левиафана.
Их аксельбанты колышутся,
как бурые водоросли
или танцуют,
как десмодиум под военные песни.



V

Моя mioпия и ливневая катаракта
в тандеме разводят эффект сфумато,
придающий ночной картине импрессии.
Отражение фонарного ряда вдоль берега улицы
выстраивается в гирлянду –
23 ореха плафонов в уваренном фонарном соке.
Замечаю балансирующую
старушку-гирляндоходца.
Стоит лишь на миг отвлечься,
как старушка уже исчезла -
воспарила в антинебо
или провалилась за амальгаму.
Глаз да глаз.



VI

Из плевательницы
вырос слюнявый цветок
с шестью харчковыми бутонами.
Пыльца их – случайный пепел.



VII

По двору несётся
обезглавленная курица -

                н      и       
                е              я
         т        а    ж    к
             р         и           т
                я   в      р     о
                д
            
Виночерпий
с семью бокалами красного вина
в руках
на скользком льду. 



VIII

Иисус-декадент -
Нищий анахорет, одиночка.
Иисус-декадент -
Духовный сибарит и богема.
Длинноволосый Иисус-декадент -
Проклятый поэт.
Губы Иисуса - мечта Саломеи.
Кожа Иисуса
из сшитых икон.
Христос татуированный ликами святых.
В области сердца
сизый мальтийский крест.



IX

Ночь - театральное время;
нОчь нОчь нОчь - губы обводят форму луны;
Луна - напудренное Солнце, играющее роль холодной безумицы;
Трагедийный театр одной актрисы;
Луна исполняет буто    Видишь!?
Луна танцует буто!
В оркестровой яме мелодично шумят тени;
Партер - мировой океан, бель-этаж - вершины гор;
Мне бы на сцену хотя бы реквизитором.



X

1 : 0 =
1 x 0 =
1 + 0 =
1 - 0
 
1 и 0 = X



XI

ц  и  р  к     у  г  р  ю  м  ы  х

1  2  3  4    5  6  7  8  9 10 11


XII

Снимайте шкуры,
кошаки,
вся дюжина!
Сдирайте и куски,
а ну,
живей,
скорей,
Сшивайте,
нужен мне
со всех
на шубку кошечки моей
котячий мех.


XIII

Тринадцатый день
на академическом судне
позвоночника
позвонки гребут вёслами рёбер,
постоянно борясь
с постоянным виром
над понором ануса.
Академическое судно позвоночника
плывёт наперегонки
с течением.


XIV

Четырнадцатилетняя
некрозная проказница
с личиком игристым -
пузыристым-бугристым
и с чёрными вечными кулачками.
Её удел - вечная борьба.


XV

Бафомет


XVI

C неба летят в лицо:

белые охотничьи бумеранги,

молекулы борной кислоты,

свастики,

пентакли,

громовники,

гностические звёзды,

хаппо-сюрикены,

звёзды Инглии,

знаки почётного гражданина города Москвы,

объединённые гексаграмма и пентаграмма -
макрокосмос и микрокосмос,

объединения четырёх рун Альгиз,

X и стрелы | | | ,

вифлиемовская звезда - Сириус

и утроенная пятиконечность,

Виргинская звезда -
Солнце.


XVII

Солнце.
Семнадцать ласточек несут в клювах по небу
натянутую мегалокиноплёнку,
демонстрируя диафильм "Полёт ласточек".
Я стою к ласточкам спиной
и смотрю диафильм на заснеженной земле.


XVIII

В моих карманных часах,
отсчитывающих только моё время,
ослабленная заводная пружина
и три шестерёнки.




2.



I

На пальцах ветвей перстни
с драгоценными скворцами,
сверкающими на солнце трелями.


II

В пшеничной шерсти вши-полёвки;
На своей последней картине
Ван Гог нарисовал собственные волосы.


III

Лепнина на стене на станции метро Арбатская
похожа на внутренние органы.
Серия одинаковых лепнин-
это серия вскрытых висельников.
Я каждый день изучаю и повторяю
историю XX века.


IV

Стая конкордов в голубином небе.
Марево искажает горизонт.
Она идёт навстречу рассветной кровизне;
На ней платье во взлётную полоску,
шубка из утренней дымки накинута на плечи,
боа конструктор со взъерошенной чешуёй
кольцом обвил шею и защёлкнулся,
заглотив хвост.
Ветер смазывает её лицо
и уносит по мазку прочь.


V

Фонари – торнадоногие Данко,
распахнувшие руки;
Сердца их – лампы накалом в тысячу надежд.


VI

Моё отражение запуталось
в кракелюрах чёрного зеркала,
которое никто не задрапировал.


VII

Буффон бубновый в бурый бубен
бьёт,
Барон Бубон в бобровой шубе
пьёт
бурбон,
бубнит и бровью не ведёт.
не любит.


VIII

Пора ли свернуть мне с проспекта
В колодцы дворов Петербурга,
В которых со сстенок сстекают
Негромко горящие окна?
Пора ли раскрыться восторгом
Когда погружаются вёдра
В колодец двора Петербурга
И черпают сумерек дёготь,
Цепями гремя, и рывками
Выплёскивая по дороге?
Незримые руки гиганта
Вытаскивают мой восторг из
Ведра, как пожухлые листья
И ветки, жуков и лоскутья,
Случайно попавшие как-то
В колодец двора Петербурга.


IX

Барабанная дробь
Revolveра:

Бах, Бах, Бах
Бах, Бах, Бах

Свинцовая голова
тянется-потягивает
тело к земле.
Сердце бьётся в оргазме
затухающими медленно, но верно
толчками.
бум, бум… глухо…
Ствол ещё тёплый, и пахнет
так, как в детстве на перроне
пахло.


X

Умываясь вечером
Вешним ветром,
Танцуют джигу над землёй.
Галстуки их
Набекрень и вверх,
Языки их -
Будто синих насосались леденцов.
Поскрипывают виселицы,
Веселятся висельники,
Поклацывают косточки,
Побряцывают башмачки.
Выше ноги от земли,
Покойнички!


XI
Madame

Мадам, не сочтите за фамильярность
и, не дай боже, за попытку оскорбить Вас
или попрать Ваши честь и достоинство
(не быть бы мне прощения во веки веков
и не смыть бы позор и пятнадцатому
поколению сынов за прегрешение отца),
но я вынужден, в силу зачастую
опасной склонности к правдорубству,
высокого уровня этического самосознания
и обострённого чувства справедливости,
осведомить Вас, всё же не имея ни морального,
ни нравственного права более оставлять Вас
в неведении, о том, что Вы, Мадам,
фонетический палиндром.



XII
Чаепитие

Если вы решили скоротать время
за чаепитием с другом ситным,
то вот вам мой рецепт на это:
Берёте гемофилика, обнажаете,
вворачиваете кран в его живот,
раскручиваете вентиль и разливаете
содержимое по чашкам.
Внакладку уместна карамель,
А вприкуску - сахарный диабет.
Наличие чашек не является столь
обязательным,
в отличие от наличия гемофилика,
в противном случае
приятное чаепитие с другом ситным
рискует обратиться нежелательным,
даже неприятным желеестием.



XII
Девяностоградусный перелом

Я стоял в двух метрах от стены.
Вдруг за мной (на уровне шеи)
Загорелась электрическая лампа.
Моя тень с неуклюжим вывертом
упала на стену
и переломила хребет в области
плинтуса. Если бы лампа
находилась немного выше моей головы,
то всё обошлось бы без травм.



XIII
Приступ икоты

У женщины в летах
Случился приступ икот(ы кошка,
и ещё один кот, и вторая кошка
собрались вокруг женщины
и принялись с неподдельным интересом
наблюдать за происходившими
в хозяйском поведении странностями).
Приступ икоты напрасно обрадовал
женщину и в очередной раз
напрасно обнадёжил тем,
что есть ещё кто-то,
кто о ней вспоминает.


XIV
Мудрость

Мудрость, ть, сор дум
Лишь дым,
пыль букв,
червь книг,
гниль строк,
сырь язв,
грязь лет,
топь-смысл,
вонь фраз,
ложь рук,
муть глаз,
зыбь грёз,
моль-мысль,
шерсть-мозг,
мудрость, ть,
сор дум,
книг червь,
коп-оть
чер-нил.




3.



Выставка-инсталляция Гной

Гной души моей, рвота сердца моего,
Слюни счастья моего, сопли моего отчаяния


I

Шелушащийся, болезнь мою милую стерегущий,-лишай


II

Прозрачная гуашь два эс о 4


III

Шлифовальня шлейфов погибелей.
Шлифованные шлейфы погибелей на откуп танатоагапам


IV

Роман ,Некрофил, Витткоп


V

Апотеоз червя


VI

Инволюция Барона Помпона в восковых фигурах (7 этапов)


VII

Рассыпающийся я. Разоспаться бы вдоволь


VIII

Fashio-n(е)****ьный Cancelярий для Богородицы


IX

Паукобезобразный Христос-крестовик


X

Медно течёт картечь из огнестрельной трубы,
канал-лижут шариковые псы-сердечники Булгавкова


XI

Любимая Серпентина Арлекина
“Взвивающаяся”


XII

Кондитерская космоса.
На прилавке конфитюры туманностей,
леденцы астр, пончики радиопульсаров,
птифуры планет, лакрицы комет.


XIII

Абажур грудной клетки для лампы
на кадмиевом газу уреаплазмы уреалитикум


XIV

Синематеатр.
Лишь парики, головные уборы и иные аксессуары.
Социальная стратификация.
Статусно-иерархическое расположение.
Пустой экран.


XV

Модель филантропии на грани каннибализма –
Двустворчатая раковина в поп-форме сердца
с распахнутой клыкастой пастью


XVI

Камера с серым звуком литаврической пасмурности


XVII

Какой-то человек с лицом-парасолью и
Какой-то человек с лицом, покрытым настом
          

XVIII

  “Пенни-фартинг”


                ц 
                /     и   
                л      /
                /      и
                н        /
                д   /   
                р
             
            









         totenkopf






         седло                руль
                а                в               
                Ц--                И               
                и                |               
               
                л               
       м               
                к 
               
                а
                пе   
                даль
  а               
               
               
  р

ц  и              |               
л  к             Л                --К





(Ко мне в cello из города едет
на пенни-фартинг tot, кто везёт
мне в саквояже стихи из города
в виде Totenkopf.
Из недозастёгнутой молнии на сумке
проектор жёлтой роговой пуговицы глаза des Totenkopf
делает луну. Tot правил рукой цилиндр, постоянно
съезжавший на лоб и ниже из-за колдобин
и нарывов русских просёлочных дорог,
и вопил песню:

- Totenkopf, totenkopf,
Ich bringe die Gedichte
Totenkopf, totenkopf,
Zu meinem Gottfried Gruft
Totenkopf, totenkopf
Er ist ein schoener Dichter
Totenkopf, totenkopf,
Mit scharfem-faulem Duft. -)

2008-2009



ПОГОСТИТЬ

Завывающий ветер, ветер рев
ущий - рвущийся волк к лесам.
Страшный вой, как токует тетерев
в иссиня-чёрной рябине, как сам.

Река кипит без умолку, разноголосица,
Несётся без устали, в переливах ртуть,
Молит слёзно, на фотографию просится,
Хотя бы на ней отдышаться и передохнуть.

Зарница-вспышка. Облака клочатся,
Кряжатся в тучи синь сжевать,
А мне погостить на погосте хочется,
Задержаться нарочно и заночевать.

Ржавое поле. Из долины выстрижены
Напольные часы крылострелой мельницы;
Тетиву тянет Время - не снести головы стрижам
Распустившим свои крылья-ножницы.

В ливне полощется воздух, ясного ретушь,
Солнце скатилось за водонапорные башни,
Черпнул из колодца воды, а в ведре тушь
И синий труп - вороний глаз – Дажбог вчерашний.

Опрокину на себя, омоюсь. Душа полуночница
Покоя себе не даёт, не хочет знать,
Душе погостить на погосте не хочется,
Задержаться нарочно и заночевать.

2010



ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕШЕХОД

Состояние "Форма" и состояние Фромма.



I

Телетруба на динамику – стробооскоп.
Космоса растр. - Астр корпускулы,
Сгробососкок. Астр распу’ск-улы
баются астры, астраловый струпососкоб.

Щёлкнуло что-то за небом безвременно,
Вмиг замигало, как морг, распоясался гром,
Цикл циклона – галактика – circulusдром.
Оловом высь непорочно беременна.

Душная чёрная мышь тишины разносила дурман,
Тишь-буревестник, как поезда грузная поедь и
Постук по двери с табличкою: Не беспокоить!...
Искрами брызжа,
из тучи вдруг
вывинтил аэроплан;

Лопасть циклона полопала головы,
Будто умышленно не рассчитав высоты;
Слили в дорожные с.(о)лово.отводные рты
Тучи текучее жгучее олово.



II

Рёбра-зебра-
Переходный пешеход.
Переход пешехода из состояния

“Ф”        “Р”
       “О”
“М”       “А”


в состояние
          
           А
н т р   О   п о М
           о
           Р
       Ф    н
     о         е         

М    о      в
    с            е.
        и

Металл
познал
вкус
иного металла.

Сороконожка ползёт по холму скулы
Алая, алая, алая, как вермильон;
Как распускается астрочка, тела бутон
Так распустил оголённые мускулы.

Крепко изрытый офорт Живота моего
Каллиграфическим почерком осени.
Оттиск меня на Московской Колоссине;
Всё в завитушках багровых улыбок Гюго.



III

Театр, сцена, шкаф, дзыньь-дзыньь! (3)
Пастилки саваном накрытых столиков.
Настойка на Звезде Полынь,
Разлитая по флягам астроголиков.

2009



ВЕРНАДСКИЙ ЦИРК

1.

Прожектор, как маяк-пульверизатор света
Обрызгал животы сгущающихся туч;
Прожектор - сабельный эфес; и был надетый
Живот сдувающихся туш на светолуч,

Галопом проливная кровь из неба поскакала,
Взбивая искры-пыль, гарцуя по клинку,
И воздух плотно прострочился нитью алой,
Став фартуком, идущим славно мяснику,

Копытами забила в цирк - шик драный,
Как в нашпигованный слонами барабан
С обширной грыжей каменной мембраны.
Стук-тук, бом-бом, глуши слоновий клан!


2.

...В расщепленном раструбе корнамуза лилии
Обкорнанные музы опыляли рыльца нот,
Кудахтали ключи, слюду, как слюни лили,
Имитируя припадки бешенства и рвот...

Слоны глухие хоронили оглушённых,
Смотря на полушар надкуCанной луны,
Невыразимой словом скорби тонны-
Трубят слоны.

Ушами панихидно хлопнули по граппу;
Опять произошедшее давным-давно,
Как в “Chapiteau плетётся по этапу”.
История-спираль… спираль Бруно.

2009



ЭСТЕТИКА СИНЕСТЕТИКА

I      Колорит

    стяг.   аура.   Краб.  ра.   до.  гнев.   атлас.
    ил.   цедра.   мёд.    овёс.    йод.   брызги.
    нерв.   Огонь.  мысль.   жар.  си.  бульон.
    единица.    эго.    всплеск.    гной.    акме.
    слёт.   вес.  т-ля.  Желчь.  плёс.  пир. лес.
    ткань.    дуб.   сент.   соль.   флёр.  вЗлёт.
    ехидна.  вир.  щерь.   Голубь.   фа.  море.
    тишь. эра.  сила. звук. ми. тяга. мазь. пот.
    имя.   вой.   крик.  выСь.  лёд.  экзюпери.
    кляуза.    зев.   гул.   глыба.   муар.  брик.
    ацетон. ре-чь. Фальшь. рык. тюбик. боа.

                | | облако. молоко. ноль.

    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО
    ОООООООООООООООООООООООО



III      Желание

Рубашку застегнув на последнюю пуговицу,
юлу покоя сбалансировать
длинным шурупом из строки,
насаженной на строку,
    
        -насажен-
             ной
              на
               с
               /
               т
               /
               р
               /
               о
               /
               к
               /
               у
               /
               с
               /
               т
               /
               р
               /
               о
               /
               к
               /
              Y



IV      Заводь

Несу разное несуразное,
насосом стиха ритмично
с рифмовой слаженностью
выкачиваю заводь с выгнивающей мыслью,
заросшей кувшинками образов.



V        Гриф

За околицей басово ухабятся
и гремят марши,
содрогая темень визгливым блеском
на свету лиц
остриёв вил и штыков.
Увесисто виснет небо,
оголтело громыхает земля,
но всё изящно,
как вензель грифа виолончели.



VI      Симулякр

Хромой барабанизм кошачьего аллюра
Шершавую мембрану шифера растряс,
Двоилась, фосфоря, луны миниатюра,
Немыслимо похожая на пару глаз.

Трещали музыкальные электротоки,
Электробризы линий телеграфных туб,
Осеннее апноэ подхватили стоки.
Стальные части водосточных труб

Набухли исподволь, как шеи при базеде,
Скрипя, коричневый харкая перегной,
Увядший синий Вечер ишемично бледен;
Спиной к спине сползает со стеной.

Галдят свихнувшиеся множества пернатых
Аэронавтов в черноте pas de vole'e,
Творят художества, подвигнутые Атой,
Хоронят небо в туче чёрных клякс-брюле.

Пассионарный симулякр меня на фоне,
Акробатически выделываясь, стриг
Хирургогоризонтом, не щадя, под корни
Громадных фабрик накирпиченный парик.

Из барокамер комнат через шоры окон,
Опять струится жгучий Свет, (ткань шор набрякла.
Расплавились, стекают склеры симулякра
Из глаз, которые обжёг он.



VII      Финиш

Ветер в голове.
Сквозит невыразимо.
Закрываю ушей, рта, ноздрей, глаз каналы,
и не слышу, не ощущаю, не слышу, не вижу,
что результатом поэтического сборника стала
меж рёбер выпятившаяся кардиагрыжа.

2009



ИЛЛЮЗИОН

Мы поголовно влюблены в Иллюзион.
Иллюзион лирический,
Иллюзион кумирный,
Иллюзион всемирный,
Иллюзион космический.
Мы влюблены в сплошной Иллюзион.


Я, чтобы быть похожим на Вечер,
надел синие ботинки.
Готовясь к пришествию,
выкрасил потолок в её любимый цвет
малярийной кистью своей руки.
Вороные кони туч, привязанные к земле,
неистово бились, вырывая колья с почвой.
Я убрал модель дневного осточертения в сервант,
включил тридцативаттный протез солнца,
сел за пианино и стал играть Дебюсси “Clair de Lune”.

Пришла Ночь.
Она разлеглась на моём диване,
сложив ножки в стиле ноктюрн,
наряженная в шёлковую срамоту,
причёсанная цифрой 3,
с заколкой созвездия Южной Рыбы
в сияющем ламеллярном доспехе.

Касание каждого её часа впивается в тело, как клещи клеща,
Приятная боль каждого часа нажимает последнюю кнопку,
взлетает по позвоночнику в серой лифтовой кабине
формы бабочки “ночной павлиний глаз”, попадает на


             ЧЕРДАК
 
                22
                21
                20
                19
                18
                17
                16
                15
                14
                13
                12
                11
                10
                9
                8
                7
                6
                5
                4
               3
              2
             1
            0
            -1
             -2
               -3
                -4
                -5
                -6
                -7
                -8
                -9



и наводит там беспорядок,
и чинит там кавардак,
и воцаряет там сумятицу.

Я днём нарвал вишни,
теперь дарю ей
этот свой вишнёвый срыв.

Я выжимаю на неё всё мокрое бельё желания
до сухой апатии,
я развешу его по верёвкам её жил
на соловьиной заре свежей и ласковой.

Только утро разъяснит случай
отсутствия присутствия кого-либо.

2009



ВОРОТА СОЛНЦА НАСТЕЖЬ

Ф:     С гобелена спустился бумажный журавль,
Г:     Взвинтив развесистый кальянный дым,
Ф:     Сложил крылА в иероглиф египетской руды,
Г:     Как руки на затхлой груди - Авель.

Ф:     В мозаике кафе скривила лик явь,
Г:     (Подушки-груди кровь-с-молоком дам)
Ф:     Оплавилась в подсвечник плоти, в храм
Г:     Гортани - заплутавшие катакомбы повилики.
 
Ф:     Гермес раздувает лучину уюта,
Г:     Нежного, как волнение паруса верблюжьего горба,
Ф:     В зыбучей музыке течёт твоя губа -
Г:     Язвительным поцелуем сочна и вздута.


Буримецирование Фарга и Готфрида

2010



64 ТЕЛА НАЗАД

Шарм шрама,
Шарм марша.
Кошмар
шарма шрама,
шарма марша.
Шарм кошмара
шрама, марша.
Шрам шара.
Морок, мор.

Март +
40 лет + 1/12 =
я в марте, трамвай
времени пуст мной.

Апрель
Берлинская операция
Я в трамвае, трамвай полон мной.
“я = апрель + 40 лет”


МАЙ 9
Трамвай дребезжит со мной в себе-в утробе –
40-1945
39-1946
38
37
36
35
.
.
.
0-апрель 1985
1
2
3
.
.
.
24-2009 (мне стукнуло два циферблата лет)
.
.
.

2009



СУСАЛЬНЫЕ МЕЛИЗМЫ

Волны зелёного бархата рядит
Россыпь сусальных крупиц.
Сыпь замерзающих птиц -
Неба матерчатый холст лихорадит.

Дуб на ветру, как в воде
Водоросли на подводном течении.
Морось проводит великочерчение.
Грифельно серо везде.


Вдруг, вгнездившаяся в дубовые волосы,
Соловьёв стайка прошила пением высь,
Так в мой череп вгнездились и приплелись
Сусальные нити твоего голоса.

Бережно, не расплескать бы сопранолиризма,
Как к чертям расплескался мой сердечный покой,
Нести бы суспензию пения в раковине ушной
С дисперсной фазой листвы и мелизмов.

Я закрою глаза и на простынь изнанки века
Наставлю свет диапроектора своего зрачка;
Там объявится твой образ невероядный, как
Божественное происхождение человека.

Если вечером ты посмотришь сквозь занавески сети
Наверх, увидишь месяц странный и одновременно родной,
Знай, это я, в равноценности обмена убедив, с луной
Поменялся, и это моя улыбка тебе светит.

2009



NOX

В цинерариях зрачков
утрамбованный прах вечера,
поскрипывает челюсть калитки
художественной ковки,
в воздухе выразительны
лиловые разводы запахов,
Маленький мальчик Сумрак играется
на черноводном пруду - пускает
вопросительных лебедей
(Что ждёт? Что будет? Что станется? -
черноплодные ивы гадают по книге,
в которой все слова означают погибель).
В студёной луне купается аист,
гигант водонапорной башни
облокотился на бревенчатый сарай,
кулик музицирует на флейте клюва,
взбивая звуками пышную перину бурьяна.
Одна за одной вскакивают звёзды.

2009



ЖЕЛЯ И КАРНА

Две вечно печальные сестры, сопровождающие всякого человека
в его первых подступах к потустороннему миру. Имя Карны
связано со словами "кара", то есть наказание, и "карити"
оплакивать, а имя Жели словом "жалость".
Желя - вестница мёртвых, богиня скорби и жалости,
похоронного плача, провожающая на погребальный костёр.
Горе источается Желей из огненного рога, но оно тихое,
смиренное, тогда как Карна громко стенает, царапает себе щёки,
рвёт волосы. Карна — олицетворение печали,
Желя — беспредельного сострадания.
Эти две скорбные девы словно чёрные,
зловещие птицы, летят вслед за всяким войском,
выступившим в поход, однако богатая пожива
не приносит им ни счастья, ни довольства.

Желя.
Волосы,
как полёгший выгоревший секвойевый лес.
Кутается в бархат с растущим ворсом.
Длинноволосый Бархат
любит касаться юных нагих тел.
Жальник - аквариум с жалением -
аквариум с чешуйчатыми мазками
чёрной акварели как результатом
кровосмешительного брака плёнки бытия –
концептуальный аляповатый ляпсус.
Карна.
Ревущая валькирия, клочья щёк.
Ветер доит окна;
белый оконный дребезг течёт по мочкам,
не попадая в уши.
Медовый грохот ломится в дзоты сот.
Рубанок света,
стружка мрака пахнет тенями,
сияние на повторе.
Лак, лак, шелушащийся лак
озабоченных лиц.
Вшивый голос маргинала
разбрызгивает буквы вшей,
плесень песен стены рощей зеленит.   
Цеппелины облаков.
Неизбежен летательный исход
заштопорившихся
летальных устройств.
Оловянная руда костей
на груди чернозёма
рисуется оранжереей
с черёмухой.
Разматывая жёлтые клубки дыма,
кошки превращаются в цыплят,
ножницы клювов фигурно вырезают
образы сытости из крыльев махаонов.
Запечатлеть, глубоко запечатлеть.
У измождённого фотоаппарата
увеличивается диафрагма,
становясь неимоверно огромной,
загораживая своей спиной
солнечный свет.
Жужжит электрический сифилис,
глотки обморока послушно
внедряются в жернова зрачков горизонта,
вскрывающиеся лёгочные пузыри
жуликовато скрываются в пустоте,
у Нерона руки в рубинах,
ночь пудрится сажей вокзала,
расправляет перрон,
серьги вагонов звякают,
касса-рот-луна,
билет до сигмовидной кишки,
билет №362|731.
Демоническая выдержка вина
выкраивает хмель в биологической
симметрии черепного овала-
заспиртованном эмбрионе Минервы
вал за валом, вал за валом,
вал за валом, вал за валом,
заваливая охклеймённого.
Комья роз, куски грив,
лоскуты рокота,
в гробу балкона издыхает алоэ.
Хлюпает мясо парадных,
человек за человеком,
человек за человеком,
скат в подвал обрамлён
береговыми лилиями.
Параллели созревания и старения
кажутся могилодорожным полотном,
полосатым саваном, зимним пейзажем,
чередой срубов и лугов, плугов и дубов.
Там, где они пересекаются,
ни зги, лишь розги тиши хлещут,
и ежегодно стужа корнем пробивает грудь
подземного покойника.
Искусство дорожить дешёвой вещью,
искусство дорожить тем,
чему вообще нет цены
обретается за счёт значительных вложений.
Смерть как вольная интерпретация жизни.
Связанной в щёку скулой
искромётно одаривая Наволочку
в синтетическом пеньюаре
и с куриным плюмажем,
выщёлкивая кадриль,
дрессировать бусины
слов и фраз,
снов и фаз.
Пространство,
лазурь, лазурь,
на мареве дрожат бока
редких белых тощих небоскрёбов,
радуга из склеенных ксилофонов
расщепляет тайну музыкальности света.
Красный телефон для аналоговых связей
полов трезвонит в будке паха.
По коридору уставившихся
друг на друга зеркал тащится ужас,
по пути заглядывая в кабинеты.
Обрывки синего выслеживают
край плоти, точка сингулярности
на дне шила шахты, острие,
рентгеновская фантасмагория линз,
эхо раскладывается,
как подзорная труба, позорный телескоп,
высверливающий шахту в чёрной материи,
холодные гидравлические суставы.
Водопад – седая борода скалы,
мокрый трюм,
потная окровавленная вода
– персона нон грата,
в тональности соль-минор сочится,
таща тяжёлый пенный шлейф.
Такие гости - в горле кости.
Карусельная галактика
преследует хвост.
Уроборос, сбрасывающий кожу.
Винтажный мертвец
покушается на авангард ночи,
пускающей ростки
отрубленных бесконечностей.
Жилистая ласка в фижмах
тонет в левом углу ящика комода,
в правом умирает герой,
истекая слюной;
ему одром служит щитовидная железа,
служит палочкой для леденца сердца
меч из железа.
Ласка облизывает леденец
одним лишь взглядом.

2009


ОБЛАДАТЕЛЬ

Поэт, чертовски богатый поэт,
но поимевший состояние отнюдь не творчеством, шутите.
Хитрость, лукавство, убийства, разве можно пренебречь всем этим,
если обещается щедрое вознаграждение.
Скука одолевает, скука, скука…
Поэт, чертовски богатый поэт решил её развеять.
Вечером того же дня он разослал всем алчным,
гипотетически заинтересованным лицам письмо следующего содержания:

“Господин N,
Обращаюсь к Вам с приглашением на щедрый опасный вечер, на игру.
Буду безмерно счастлив видеть Вас у себя к полуночи по адресу…



Подпись       Поэт, чертовски богатый поэт “


Специально под этот вечер был арендован дом.
Спектакль должен был проходит в Boudoir этого дома.

(Boudoir-noir ждёт, нарядный и тесный, гостей)
Гости приходили далеко заранее, но впустили лишь
октет первых.

Boudoir оформлен в виде сцены, вывеска с названием
спектакля:
“Азарт. Японская рулетка”
Те гости, которым не повезло попасть внутрь и стать участниками,
автоматически стали зрителями представления.
Для этих неудачников заранее был оборудован партер за окнами помещения.
00:00, круглый стол с зелёным сукном в центре сцены, 8 человек на манер
“Рыцарей круглого стола”, третий звонок, появление
Поэта, чертовски богатого поэта с двумя красными чемоданами в руках.
Присутствующие с блестящими глазами ёрзают на стульях, нервно покусывают губы,
не найдут места рукам, то складывая их на коленях,
то подпирая одной из них подбородок, а другую убирая в карман…

“Господа, рад приветствовать Вас в этот жаркий азартный вечер”. -

Поэт кладёт один чемодан на стол, щёлкает замочками, открывает крышку.

"Господа, это ассигнации на получение огромных сумм, драгоценных
камней и металлов, акции самых перспективных компаний.
Всё это может стать Вашим, но…", -

Поэт убирает со стола первый чемодан, убирает в сейф,
и выкладывает второй,
проделывает ту же операцию, что и с предыдущим.

“Разбирайте револьверы, каждому по одному,
в каждом из барабанов 5 патронов.
Вы понимаете что это значит, верно?
Кто останется в живых, те и разделять всё поровну”.

Остаться согласились все. Жадно загребли оружие,
пытаясь схватить два и даже три револьвера,
повертели барабаны, подули на них наудачу.

“В рот, господа, в рот”.

Напряжение возросло до предела, духота, чешущиеся нервы,
зрители за окнами наклонились вперёд, приставили кто лорнеты,
кто монокли, кто бинокли, кто камеры-обскура…

"Пли!"

Шесть выстрелов, слившиеся в один.
Алая взвесь исполнила помещение, boudoir-rouge,
капельки, как миллионы насекомых выбежали из худых голов.
Красное половодье, Красная бездна, Красный спектакль, "Красный смех".

Двое в онемении остались сидеть на своих местах.
Один из них пришёл в себя чуть раньше,
взвёл курок и выстрелил в лицо второму.

Поэт, чертовски богатый поэт сам оказался не готов
к такому повороту событий, но недоумение
быстро сменилось довольной улыбкой, ибо такое продолжение
оказалось куда более интересным и занимательным.

“Ну что ж…
Поздравляю,
вы единственный обладатель!”


-Окна зашториваются-

2009



ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ РЕФЛЕКСИЯ

По пожарной лестнице шнуровки корсета взбирается
Экзистенциальная Рефлексия,
стремясь запятнать Чистый Разум.
Сквозь уши проберётся внутрь.
Чужие мысли захворают, кроваво зачхают Чистый Разум,
покрыв его подобиями гемангиом,
бескультурно не прикрывая рот и нос
приоткрытым конвертом ладоней.
Она уберёт всё чужое в долгий хрящих,
заколотит шпильками, откроет хрящик Раздоры,
захочет сесть за рояль, а не лечь на рояль,
захочет пиликать на
странном анатомическом
струнном инструменте, у которого струны –
волосы Эвридики, а гриф – нижняя часть хребта Орфея
с копчиком, закрученным в спираль,
соскребёт румяна ржави с труп и наржавит щёчки,
пойдёт на проспект, закапывая атропин во все урбосветочи,
чтобы оторжествить иллюминацию,
ночь зальётся шелестом её смоляного наряда,
прошьётся кружевом красотки,
она потащит закатных кроликов из виниловых цилиндров
напыщенных спесивых господ,
оседлает цифры карусели телефонного диска,
обзванивая мёртвых и разговаривая с ними
о трансцедентальной эстетике, 
выпурпурит воздух парфюмом своего существа,
нашпигует поэзией капсюли, детонирует и выпестрит небо
поэтическим фейерверком,
пририсует серым кляксам плешеходов синие волосы,
будет носить книги как портмоне,
расплачиваясь рублями абзацев и копейками букв
с дураками, ведя с ними интеллектуальные монологи,
за удовольствие окунуться в их глупость и убогость,
как джентльмены расплачиваются с проститутками
за удовольствие окунуться в их пошлость и грязь.
Однажды она поймёт, обязательно поймёт,
всенепременно поймёт, что всё пустое...

2009




ТУМОР

День:

Задёрнув занавески-ножницы,
Разрезал солнечный ствол,
А секцию ствола как заложницу
Связал и бросил под пол.

Жар как жёлтый липкий творог,
Занавеска – марлевый лоскут,
Клетки сетки жар секут,
Жидкость – белое тепло
Внутрь, в морок затекло,
Капает с оборок.


Ночь:

Сферический тумор,
червонный, как марс,
водружённый на вилку,
  (взъярённый фонарь;
                агрессивно горит)
обволакивал вар -
  (снова плавлен в смолу геданит -
                гнильянтарь)
(муатье-муатье) экссудат
и в коричневый
цвет алкоголь ки
словатый и горький.
(Угрюмо чуть нежно
трюмо отражало
небесный мениск,
раскачавшийся над
корпусами фабричными,
свет раз-лучи-вший,
как жала
на сирые тесные дворики).
Я проглотил
кулинарный изыск,
я вознёс серебристую рюмочку,
влил алкоголь ки
словатый и горький,
коричневый,
весело,
разгорячённый,
и закусил
перепончатым
vert полумесяцем
лаймовой дольки...
с Чёрной Мадонной.

2009



ТЁМНАЯ КОМНАТА ПОВЁРНУТАЯ На бок

Выполняющий аксель порыв
Беспардонно холодного ветра
Ускользает, практически сбив,
Котелок из шершавого фетра,

Кипятящий мозгов фрикасе
Шлифовальщика серой аллеи
С гигантизмом мамона-плиссе,
Хоронящего в складках камею,

Незаметно попавшую меж
От того, что мамон по-петушьи
Оттоптал оголтело и в брежь
Дорогие пернатости шлюшьи.

Боязливо, неловко чуть-чуть,
Но прекрасно, и крепится тайна,
Не раскрыть да и не упрекнуть -
Без сучка, без задоринки спаяна,
До того, как камея-иудь
Совершенно нежданно, случайно
Отрыгнётся на жёнину грудь...
Всё прекрасно и тайно-претайно.

2009


РАМЕНЬ

Дремучее чернолесье

       тма
               
                зык
               
           вглубь
      
                совий кыч

жабий покров болотного мха
      
            сырь
           мозгаль

ресницы кукушкиного льна

комья вывороченной дернины

         нити грибниц
            
         нити паутин
мерклые муховоры
               
              хвой

гулкие рты дупел

тля
      глушь
            дрябь

шершавые ладони папоротников

сыпь волчьих ягод
               
               еловая шелудь

наросты трутовиков
   
         короеды
       смольные ходы

ведьмины круги бледных поганок

дурман багульника

прелый дух
         
       дряхлость
      немощь

кислое блато
            пушица
коричневые верёвки сплавины
            зыбь
          тимение
ржавь
     черемный отлив
               

                торф неба
                гуд.





Рамень - темнохвойный, большей частью еловый лес.

Сплавина - слой стеблей и корневищ болотных и водных растений
на поверхности воды у берегов зарастающего водоема

Тимение – тина, грязь, топь.

2010



ЖЕЛЕЗНОЕ ЛОЖЕ ДАМЬЕНА

Шатко и валко, уже целое двадцатипятилетие,
Вжирая всеми чувствами мирское гульбище,
Тащу мясную связку себя на своём скелете я,
Вор какой за углом не подкараулил б ещё.

Батисферический глаз океанского циклопа выкатив,
Вытаращилось половодие сумрака крупного,
Со смеху давится, не прекращая взглядом тыкать в
Меня, намертво застывшего, приняв за трупного.

Дождевых капель черепа перевёрнутые, die totenkopfe,
Расшибаются о мой лоб, крепостью меряясь, как
Тайные сообщения Морзе в телеграфном аппарате Клопфер,
И гром по перепонкам лупит, выдавая часовой шаг.

Ночь - патологесса в тисках ортопедического корсета,
С обвисшей грудью-клизмами на неполный литр,
Подмигивая мне бестеневой лампой холодного света,
В распавлиненной раковине ног демонстрирует клитор.

А пока я мечтал вытереть поэтический жир и влагу
Об узорчатые ресторанные салфетки её щёк
Чернильный корсар с малевичевским квадратом флага,
Бороздя бумажный лист, выкрал сокровища моих строк.

2010



МОЙ СЕРДЕЧНЫЙ ПОКОЙ РАСПЛЕСКАВШЕЙ

Москва – город на семи Голгофах,
Толпа – толпа,
Покой – крестовоздвиженский Иисус,
Застывающий в следующих строфах
Pas a’ pas,
Настаивающийся, раскрывающий истинный вкус.

Люди в трамвае,
как солдатики в коробке,
на блюде мая
гении статики – пробки –
рычащий затор;
уличные бутылки с шипучим брют,
газированным выхлопами и сиреной,
зазеленей светофор -
пробками в мой затылок стрельнут,
зафонтанировав серой пеной.

                пара.си
                пара.ля
                зонт от солнца
                пара.фа
                пара.ми
          пара.ре
пара.до

В нескончаемом потоке реприз
Зонты человеческих причёсок;
Сыграть бы вас, посмотрев сверху вниз,
Нотообразные люди вдоль бордюров-полосок.

Неуловим аромат кулинарии моих мозгов,
Я нарочно не называю предмета,
И вот к чему я теперь готов -
Абсурдоперевод на уровень мета -

Как копия копии, сна сон,
Словесный улей взбудоражен -
Мною мир изображён
и сразу же обезображен.

Папиросничаю.
Режет глаза дым едкий
легко, как резал бы мармелад;
в ангаре моей грудной клетки
лёгкий двухкорпусный аэростат.

Очередная струйка людского дыма
с голубым оттенком роговицы хаски
заходит по очереди в его кабину
и размазывается смоляной обмазкой.

Вдруг знакомый запах духов почуяв,
обомлев счастливо, погрузившись в мечту,
принимаю алую ванну ядовитых поцелуев,
горячую, как звезда Арктур.

Я читаю вслух это стихотворение,
стоя перед поездом,
проезжающим мимо.
Поезд окнами моё прозрачное отражение
пословно кадрирует, спешит,
уносит прочь необратимо
фотоальбом моей души.

2009



PORPHYRE

Веселясь Гофманскими кошмарами,
Придуриваясь Коппелиусом, я, Кларой - Вы,
Мы под руку плыли кварталами старыми,
Мы искрились, выжигая глаза синевы.

Мы обсуждали, откуда у Сфинкса сифилис,
Французского или суфийского происхождения,
Чем хорош для вдохновения тиф и лис
тали историю Кентерберийского привидения.

Я Ваше «Я» дифирамбами причёсывал,
В горжетки хребтов поэтов кутал,
Лужи крыл макинтошем из грёз и вол
шебства для Вас, отбивал баламутов.

В розовом неоне ресторанных вывесок,
Когда я обдумывал Вегу, Луну ли
подарить Вам в коробке сердца, вы в висок
мой поцелуем неосторожным пальнули.

Рот Ваш задымился смехом-велюром,
В котором растаяли Вы, как кот Чешир,
А я остался лежать, лакируя бордюры
Прекрасным цветом - цветом Porphyre.

2010



РЕПЕРТУАР ОПЕРАЦИОННОГО ТЕАТРА

Поэт начала века - приверженец новой культуры,
неоэтикета, когда поглощение пищи
не менее интимно, чем опорожнение кишечника,
для дам кровотечение из пальца не менее интимно,
чем менструация, изящное убийство модно,
а самоубийство единственно возможный путь к смерти.
Ненависть всех ненавистей берсеркеров,
когда собеседник, зевая, не прикрывает рот.
Крик всех криков брёвен 731,
когда горящая капля воска падает на кожу.
Смех всех смехов эпигонов Гомера,
когда прохожий, поскользнувшись,
разбивает черепной горшок.
Печаль всех печалей вдов, сирот и отчаявшихся,
когда дымится последняя щепотка табаку.

Курительная фистула дымится,
Чубук, забитый в сфинктер губ,
Забита чаша табаком из лиц, а
Курильщик сам – курильщик труб.

Окурки куриц – головы обрезанные,
Смолой багровой катятся в закат
На шестерённой зимашине резвой
Снежинки механически гудят.

Танцующая Кали - вечер коксов
Сечёт носы, одеколон, о декаданс!
Внутри оркестр чёрных терменвоксов,
Скалы оскал, пещеры щер; миманс.

Язык плывёт сквозь дёсенные арки,
К челйустью - к нёбу направляя ход.
Запал. Горят туберкулёзные фонарики,
(Когда обкокшенный поэт поёт),
 
По ломким берегам развязных связок,
И кашельный кошель набухший рвёт.
Вздымалась Нокс, круша, и в ней он вяз, ок
уклен, вынокшен, шармирован, юрод.

Но чу! Его зовёт
театр операционный,

начинающийся с омывальни,
репернуар исключительно опера,
сцена исключительно прозекторская,
макияж исключительно посмертный,
певицы исключительно дивы бардо,
сирены морга, утончённые и опасные, как бритва;
Прима поёт
в накидке - шкуре леопарда,
Как город - смог и пятна зданий чёрных,
И голос, голос вьётся во все стороны,
И голос, голос расползается из бардо.
 
Бикфордова шнуровка у корсета,
Поганка бледной юбки, ножек,
А голос, голос точно ножик,
Поэзией пошла б душа поэта,
 
Кровавая поэзия пошла бы
стра, пошла и бескультурна,
С которой б становилось дурно,
С которой б становился слабым
 
Поэт, бледнел поганкой б ледной юбки,
Поэт бледнел поганкой б ледных ножек,
И выхватил бы голос, голос-метаножик,
И сам бы искромсался душегубкой.

И сам бы алый, порванный и драный
Нырнул в холодный ящик морговый, казалось,
Как в камеру хранения последнего вокзала,
Прикинувшись бесхозным чемоданом.


(На стенах патанатомические гобелены -
красочные пейзажи: долины и лощины.
В чёрном амфитеатре вуайеристы некро
поэтически конспектируют впечатления от тления.
Стальные спальные троны возвеличивают пару.
Костяные клацканы ключиц от шкафов тел выклацывают код замка.
Латексные коронёры, коронованные вензелящимися скальпелями,
ищут нужные тома анамнеза на полках рёбер,
роятся, смрадодёрствуют.
Страницы букинистических тел шелестят под пальцами.
Пыль свернувшейся алости восцветает в лиловый букет
для примы - для невесты.
Изогнутая игла вальсирует склёп-сшивание
под мелодию газовой оратории.
Кожаный смокинг аутопсического шрама застёгнут
на пуговицы швов до солнечного сплетения клубящихся нервов.
Формалин журчит по фал(л)опиевым трубам к сливу –
анусу кафельного человека.
Капе'ль формалина возвещает о весне,
заливные луга хирургических халатов,
церковные колокола гортаней колокочут.
Свадьба. Подбитые марлевые голуби выброшены
в лоток нержавеющего неба,
связка каталок разметает обочных люмпенов.
Ригор мортис спаянных сердец,
крепкий союз, окоченевший.
Наши скипетры - берцовые кости,
державы – флаконы со ртутью,
но МЫ безликие нумерованные трупы,
МЫ исполняем ячейку общества мёртвых).

Позднее, где-то в переулках складок шкуры леопарда -

Курительная фистула дымится,
Чубук, забитый в сфинктер губ,
Забита чаша табаком из лиц, а
Курильщик сам – шарнирный труп,
И с ним его сирена-трупка -
Шарнированная голубка.





2010


НАВЬ-КОЛЫБЕЛЬ

Наброски осени - опавшая листва,
Неброский парк туманом схвачен,
Проточный люд привычно мрачен,
Буханка времени черства.

Брандспойт выплёскивал хрусталь -
Тушили каски пламень жёлтый,
Блистали искры вазы колотой,
Стремясь сквозь окон сеть – вуаль

Домов... Винила ливень лил
В одной багровой тёмной комнате
В трико скакала полночь. Помните?
И Шершень сох в сугробе из белил.

В багровой тёмной комнате без сил,
Набрав в ладонь кислящей ежевики,
Смешком заштопав рвущиеся крики,
Сидит она… винила траур лил.

“Сложи на лебединый пух земли
Их прах и траурмарш дослушай,
Подбрось, как ворох листьев души,
Прощальным взглядом окрыли.

Расплачься, высвободи соль,
Язвящую внутри нарывы алые,
Слезой исполни щёки впалые;
Я вычерпаю их, ты лишь позволь.

Пусти корабль душ на пристань – Навь;
Она лишь отражённая от неба
Лишь отражённая от неба
                Явь”

2009



РАССМЕШИМ ГОРОД

Тинные своры обрюзгших ундин
Плещутся в дизельном омуте города,
Вздыбив этажную реберность спин,
Здания мётлами сделали бороды,

Так, приклонясь, побрели умирать,
Закостыляв жестенеющим жёлобом.
Камерный тьятр аншлагом опять
Вспучился, солнечным колобом.

Глыбы бетонные краны удят,
Раны отверстые полнятся йодами,
Реки ощерились доньями, бдят,
Полнятся пароходами.

Мнётся пергамент берёзовых крон
Ветром тугим искалеченный.
Ночь на коньки взгромоздилась, и вон
Катит фигурно по млечному.

Мы, как дуэт пламенеющих гланд,
Горотовую покинувший полость,
Высмеем кровь в унисон-консонант!
Урбоутроба наполнилась полностью...

Наглотался смеха.

Смех взошёл ало,
как заварной крем,
тело раздалось,
по швам улиц затрещало,
затряслось,
красная рвота нашла его рот.
Теперь мы оба
можем сказать всем,
что мы рассмешили город.

2010



ЗАСЕЯННОЕ ПОЛЕ

Ноябрь

Ноябрь - сатор падеры,
я - жнец снега.
Пахать белезненное поле,
бороздить
плугом Кнехта Рупрехта
на тяге детского визга.
Набиты карманы его плаща;
Цепной студёный лязг,
ввиваясь в треск
деревянных костей сосен,
искалывает темень.


Декабрь

Изрезанную тень
плетень бросает,
порезы сочатся луной,
паром исходит хлев.
Бревенчатый дом
свисает с неба
на нитке дыма,
горячий ржаной хлеб
надышал пряно в горнице.
Пёстрыми петухами ряжена ель,
наставка – ономатопея:

 |
^
K
|
Е
Р
|
А
K
|
У
К


Январь

Из сиреневого леса кличет кречет, пора,
спроводи косить яровые снежные вихри,
в сугробы стожить,
вязанки ветрами поясать.
Позднее, утомлюсь как, приходи,
надев душегрею из малинового бархата
поверх сарафана белоснежного, чистого,
в криночке молоко козье принеси мне, русая,
звеня звёздными бусами,
и согрей душу мою,
лучистая.

Зимний вечер, вечер зимы.
Воск под огарками растёкся
в карту земли сновидений.
Мрак выполз из коморки,
скрипя половицами,
расползся.
Ляг, милая,
прислушайся к моей груди,
всю ночь слушай чутко.


Февраль

мы проспали

2009




2009

КРАНИОПАГИ. СРОСШИЕСЯ ЧЕРЕПНЫМИ КОРОБКАМИ

Ночной приёмный покой.
Я кручу ручку настройки радиоприёмника,
ловлю сигнал на микрометровых волнах…



Ловлю сигнал слабый и тонкий,
как паутина stegodyphus pacificus,
но который отзывается тысячами децибел там,
где мы торакопаги.

Улавливаю чёрные шумы,
треск яви, гул механизма,
брезентовый шорох, нет,
кипение темени, не то,
кручу ручку дальше.

Весь внутренний ландшафт мышц
будто выдыхает кровь к месту сращения.
Бета-стрекот,
автоматическое увеличение чёткости,
наведение резкости и устранение артефактов.

Фаза парадоксального сна.

Сообщающиеся костяные сосуды
налаживают электрическое взаимодействие.

Мы видим один сон,
                разделённый
                поровну…

Рассказывай мне чаще мои сны
и слушай мои рассказы о своих.

2009



ПЕСНИ И ПЛЯСКИ СМЕРТИ. СЕРЕНАДА.

Колобокое солнце вынырнуло из марева маслянистого,
Солнечным ветром подуло на колтуны воробьиных трелей,
Перекати-городом пустило их катить и катить неистово
По куреву ду'бовых труб - по зелёной дымности апрельей.

На булыжнике площади депо трамваев ящерицы
Греются, сверкают, отражая Колобокое оконной чешуёю,
И мальчики кровавые в фарах, как стены кремля щерятся,
И раздвоенные стальные языки автосцепления троят.

Я - конечность временем четвертованного челостолетия,
Ношу в груди пыль того самого пиджака парадного,
Который нищебродные поэты снашивали в свете,
Одалживая друг у друга почитать чего громадное.

Солнечное сияние выворотило поганые рты дворовые,
Борами лучей высверлило лопнувших ламп кариес,
Залезло и в мою душу, всё смело', и что-то новое
Под отслоившейся пылью ряшливо засверкалось –

Лицо, гоже обрамлённое ниспадающей смолью,
Шея и грудь, вымаливающие красной весны,
И я неистощимыми ушатами мягкое тепло лью,
Начиная с кулона поцелуя в подарок на нитке слюны.

Пущу тебя по телу своему небесному в звёздах-родинках
Кометой с отзывающимся на солнце хвостом волос.
Выутюжь холст, оставь ожог цвета раздавленных смородин,
Навсегда позабыв на левой части моей груди утюг ласк-лоск.

В вазе липкого, как медь волнистого рупора стоят
Изящные руки с календулами остро заточенными
На кончиках пальцев, иллюстрируя букет-звукоряд,
Поют и пляшут смерть, аурой Мусоргского отороченные.

Мы шуршим в дурманящем смоге чёрных кружев,
Тоже поём и пляшем смерть, веер нег обдувает нас;
Возвеличиваемся едино, случайно обнаружив
Во всю комнату сиреневой розой распущенный газ.




Календула - ноготки
18.04.2010 я четвертован

2010




2009



ОМЕН

Ночь с чемоданом, перетянутым тросами,
В нём лесбийская парочка чулок и портсигар срока
В сорок дней, скрученных в папиросы,
Накрахмаленная сорочка и её сорока.

Стрелка снова пошла по кругу циферблата согбенного,
Дома последние капли света с этажей льют,
День как день, вы скажете, ничего особенного,
Но облачное небо будто расписано гжелью!

Фаготы гудков язычками расцокались,
Дома увязают, до колен самых
Подворачивают трикотажные цоколи,
Но уже по пояс стоят в трясине драмы,

Уходят по череп-ичные головы,
По темя и выше, чуть глубже, ниже.
Музыкант слёзный на струны виоловы
Податливые души прохожих нижет.

Всё так же лениво гудит Вселенная,
Лениво жиреет и жиреет уже до фарса,
И, обещая сменное, тленное и гиенное,
Ржавой кожурой подмигивает цитрус Марса.

А моя фляга флегмой наполнена до края,
Мне вообще плевать на всё, кроме
Той, с чьих губ поцелуем алое бельё снимаю,
Мне всегда всех ближе и всего выше та,
чья улыбка на сердце вышита -
Во мне перемен омен.

2009



ВЕликопоСтНАя

Заиграла заря - разрумяненный фон натюрморту,
Вся в занозах от вскинутых сосен враскос,
Загармонилось, и полетели к чёрту
Далматиновы шубы разгульных берёз.

Круп небес шестерёнкою солнца пришпорен,
Взвился ветер и тучную гриву увлёк.
У весны, надевающей бусы из порченых зёрен,
На бедре расправляется вороновидный ожог.

Ох играй, заря, что ещё ты выкинешь?
А весне лишь капель и водянкой души - апрель,
Не играешь, - так не затокует кулик и не
Шелохнётся рогоз, воспевая болотную прель.

Буерак, словно впавшая грудь-костеница,
Деревянные рёбра повёрнуты наоборот,
Паутина ручьёв на свету серебрится,
А курган, как паук-крестовик стережёт.

В продырявленный череп худой колокольни
Звонаря забралась коренастая тень;
И потерянный колокол плачет не боль, не
Печаль, а расцветшую скоро сирень.

Вот весна со скуделью на травном измятом подоле,
Озирает сквозь ветошь колов и дворов
Обомлевшее, редко укрытое поле
Шерстяной берестой горемычных коров.


2010



КРАСНОЕ УТРО

Тот утренний час,
когда фонари вот-вот
схаркнут желчь в морду солнца.
И толп плоти скоро натолпят улицы.


Ты тянешься...
тянешься за мундштуком.
Вчера зеленоглазая фея,
фея Морфея сегодня.
Шерсть чёрная-кот греет,
на исподнем исподнее…

Жизнь на тебя бы выменял.
Что мне в твоём имени?
Отзвук мне звонкий в имени
ласковый в сердце отзыв.

Я вот смог себя вывернуть
в нежность,
как в штанах облако,
стали сплошные губы-кливеры,
высушены за ночь, вобла как.

Ты начинаешь ластиться.
Оттепель!
ветер выл ещё.
Слёзы застыли, наст лица,
весь исцарапаясь, вылощу.

Не намерена делиться ты?
А я всю тебя возьму.
Не делись.
Всё мне 1-му-1-му-
это рук моих номер одиннадцатый.

На моих раскатистых плеч
туреле
металлическая и крупная
взгромождена стволом речь-
артиллерия,
Дуло
рта с ободом губ на ядра
слов не скупится, на войско
гула
и звуков.
Ядра слов моих посвистывают-свистят,
разрываясь над
твоей головушкой на крошки
букв.

Виньетится твоих чулок
орнамент вычурный
по мне,
как плющ ядовитый
кучерявится,
веригами сковывает.
Яд веригов вычернил
приятно до одури.
Пусть вечно зар-я’звится.

На ветру морском грубого города
голоса в стихах автоматических,
шуршит речка Чёрный Смород да
певцов пернатых трели птичатся.

А не вольно ли нам так куражиться -
из брода в омут, из омута в брод опять?
То ли ежевичной, то ли гранатовой кажется
застывшего в игристой винной позе
восхода прядь
каждая, каждая, каждая с каждой схожа.

Все лампы вокруг лопнули или вспороты,
эти лампы вокруг не льют световой заразы;
на наши лица и за наши вороты
каскадируют, сверкая,
голубые топазы
жаждая, жаждая, жаждая нашей кожи.

2009



НЕЖИТЬ

Завалившись в тихий подвальный бодлерь
И застряв в дымных складках - папиросном жире,
Трепыхаясь и хрипя, понять, что вот, теперь
Накатило время жизнь разгульно транжирить,

Во себе бесоВ словами досыта кормить
Из колоды сердца и самозабвенно нежить.
Пропустилась нежить, как красная нить
Через весь мой век, прозмеилась нежить.

Лейтмотив медовый, бальзам стужи свеже'й,
Но набивший оскомину уже до блёва,
Бесконечного блёва, когда уже
Отрыгивается желчью за словом слово.

Я бы вытянул эту красную нить и сшил
Замечательные красные перчатки модные,
Я надел бы их и сам бы себя задушил,
Ожив потом чем-нибудь шелестящим природным.

2009